Свидетель или история поиска
Шрифт:
Я крайне требовательно относился к себе и окружающим. С августа 1919 года по январь 1921 я работал, не покладая рук и ни минуты не отдыхая. Я стремился знать все, что происходит на Ближнем Востоке и почему. Турецкая национальная армия сражалась на трех фронтах: в Смирне, Силиции и Армении. Французы воевали с арабами в Сирии. Русские проникали на Кавказ. Венизелос был свергнут, плебисцит провозгласил Короля Греции Константина. Американцы под давлением крупных нефтяных компаний искали плацдарм в Месопотамии. В Армении, Азербайджане и Туркестане образовывались новые правительства, и никто не знал, чего от них ожидать.
В мою контору со всех концов собиралась информация, и я составлял по Двадцать и больше донесений в неделю.
Однажды ранним майским утром 1920 года меня разбудил телефонный звонок, и в трубке я услышал голос самого кронпринца. Это было настолько против правил, что я едва мог отвечать. Очень взволнованно он просил меня приехать во дворец Долма Багче, где находилась его резиденция, чтобы взять письмо, которое он адресовал лично британскому главнокомандующему. Он добавил, что арестован султаном и боится быть убитым.
Большой мерседес был всегда у меня под рукой. Моим водителем был русский, во время войны водивший бронированные машины и так и не отвыкший от этого занятия. Через несколько минут он прибыл в контору и, когда я объяснил, куда мы едем, посоветовал мне взять ружье потяжелее, но я отказался. Подъехав к Долма Багче, мы обнаружили кордон из турок за колючей проволокой, поспешно натянутой вокруг дворца. С внезапно вспыхнувшими глазами мой водитель заявил, что преодолеет эту преграду, не повредив машины. Офицер турецкой армии, предводительствовавший страже, крикнул «Dur! Gecme!» ("Стой! Проезд запрещен!"), а его люди нерешительно подняли свои ружья. Я очень не люблю, когда мне перечат, поэтому решил ехать напролом. Турецкие солдаты явно не ожидали увидеть британского офицера в форме, поэтому не сделали ничего, а только вскрикнули. В следующий момент я стоял на пороге дворца, где меня уже ожидал князь с огромным запечатанным конвертом в руках.
Из его слов явствовало, что накануне он велел подготовить свою яхту для поездки с маленькой дочерью, княжной Дур-и-Шеваз, которая как раз поправлялась после бронхита, по Мраморному морю. Султан, которого предупредили, заподозрил, что на самом деле он хочет пересечь Малую Азию и возглавить армию националистов, поэтому послал дворцовую стражу для его задержания. Затем он как-то бессвязно заговорил об отравлении, о том, что его планируют убить и представить это как самоубийство — так же, как это проделали с его отцом, султаном Абдулом Азизом, сорок лет назад.
Я отвез письмо в британскую ставку. Там все были взволнованы слухом, что кронпринц объявил священную войну против союзников. Всю эту неразбериху устроил капитан порта в Золотом Роге, в ведении которого находились турецкие корабли. Он доложил, что кронпринц приказал подготовить свою яхту и отплывает в «неизвестном направлении». Привезенное мной письмо быстро все разъяснило, и за пару дней спокойствие было восстановлено. Абдул Меджид остался при убеждении, что его двоюродный брат султан задумал его убить, и всегда говорил обо мне как о своем спасителе. Он преподнес мне великолепные золотые часы с эмалевым изображением дворца Долма Багче и маленький кусочек колючей проволоки на память.
Семь месяцев спустя ситуация круто изменилась. Союзники были бы рады найти в князе Абдуле Меджиде-эффенди посредника между ними и Мустафой Кемалем-пашой. Я был вовлечен в сложные тайные переговоры о восстановлении дружеских отношений. В конце концов, маршал Иззет-паша, военный министр, решил поехать в Анкару. Прибыв туда, он отказался возвращаться до тех пор, пока союзники не согласятся пересмотреть наиболее одиозные пункты Севрского Соглашения. Перед этим он пригласил меня на свою виллу на азиатском побережье Босфора над Скутари. Он спросил, считаю ли я, что Британия искренне хочет вновь дружить с Турцией. Если это так, он готов сделать все, чтобы убедить Мустафу Кемаля-пашу встретиться с британским главнокомандующим и прийти к соглашению об эвакуации греков из Малой Азии без ущемления их национального достоинства. Он был уверен, что король Константин, с которым он познакомился во время войны, хочет положить конец вражде и согласится встретиться с ним в Афинах.
Я был в ужасном состоянии. Я желал дать ему требуемые заверения, но подозревал, что министерство иностранных дел переплюнуло самих Бурбонов в неспособности забывать и извлекать уроки. Ллойд Джордж и Карсон могли сойти с политической сцены, но государственная машина шла бы прежним несправедливым и упрямым политическим курсом. Я мог только сказать Иззету-паше, что каждый, кто общается с турками, проникается к ним симпатией и доверием и что, дайте срок, между нашими народами разовьется дружба и взаимопонимание. Но отвечать за политику правительства Его Величества я не мог. Он печально кивнул головой и сказал: «Даже в такой демократической стране, как ваша, есть правительство, которое решает все. Более века Британия поддерживала Оттоманский Султанат, таким образом стабилизируя политику в доброй четверти земного шара. Сейчас вы теряете наиболее преданного вам союзника в мусульманском мире. Однажды вам придется вернуться и строить свою политику вокруг сильной Турции. Пока же мы должны позаботиться о себе сами».
Несколькими днями позже он отправился в Анкару официальным представителем султана. Прибыв туда, он заявил, что воссоединение Турции под властью султана зависит от союзников. Пока они не откажутся от своих притязаний согласно Севрскому Договору, который делает невозможным независимость Турции, он останется в Анкаре.
Я доложил об этой встрече, которая имела столь неожиданные последствия. Меня вызвали в главный штаб для выяснения подробностей нашей беседы и сказали, что, хотя в общем я правильно обрисовал ситуацию, я зашел слишком далеко в оценке политики правительства Его Величества. В это время меня уже мало заботили мнения высших авторитетов. Я чувствовал себя постоянно больным, не понимая, что в основном это были усталость и напряжение.
Не помню, что именно я сказал, но, видимо, произвел впечатление переутомленного и вспыльчивого молодого человека, поскольку через несколько дней мне велели отправиться в Англию на несколько недель и хорошенько отдохнуть.
Я покидал Константинополь в тот день, когда Мустафа Кемаль-паша объявил, что Блистательная Порта больше не является местом, где находится правительство. В это время правительства союзников, по инициативе лорда Карсона, решили пригласить греческих и турецких представителей на встречу в Лондоне. Это мероприятие называлось «Конференция по установлению мира на Ближнем Востоке». Тогда я ничего не знал об этом предложении.
Мой отъезд из Константинополя заслуживает отдельного рассказа. Платформа была заполнена людьми, пришедшими проводить меня. Ни верховного консула, ни главнокомандующего не удостоили бы таких проводов, а кем же был я? Младший офицер без всякого влияния, направляющийся домой и не представляющий, вернется ли он когда-нибудь.
Миссис Бьюмон сидела вместе со мной в тесном спальном купе, забитом с пола до потолка букетами цветов, коробками с турецкими деликатесами и другими подарками от моих турецких друзей. На платформе собралась толпа. Я был поражен, увидев слезы на глазах у некоторых мужчин. Я не мог ответить им тем же. Изнуренный и унылый, я горел тем внутренним огнем жизни, которого не понимал.