Свидетель или история поиска
Шрифт:
Это меня не удивило. История учит, что когда духовный учитель, малый или великий, покидает земную сцену, его последователи разбиваются на фракции. Каждая претендует на сохранение и передачу того, что принес в мир их учитель, но одни слишком буквально воспринимают свою задачу, храня каждое слово, каждое воспоминание, каждое предписание так, словно они были выкристаллизованы и скреплены навечно. Другие тайно или явно празднуют освобождение от учителя и идут туда, куда их ведут личные побуждения. И только третьи сохраняют дух учения, приспосабливая его к внешним изменениям и даже изменяя его, если приходит что-нибудь новое.
В таком виде, полагаю, каждый примет третий вариант действия. Он соответствует притче о талантах, которая осуждает раба, зарывшего деньги господина в землю. Но в действительности все не так просто. Многие
Обращаясь к прошлому, мы видим, как все последователи великого человека убеждены, что делают все в интересах его памяти. Лишь историческая перспектива позволяет нам увидеть разделение фракций. Со временем пассивные последователи исчезают, как исчезла христианская еврейская община в Иерусалиме, или Эхл-и-Юейт, или «Люди Дома», в Мекке. Только почти что еретики, такие как Св. Павел, или Му'авийа, пятый халиф, за внешней формой прозревали внутреннюю сущность послания и продолжали его жизнь в жизни людей. В буддийских текстах приводится контрастное описание Ананды, ближайшего ученика, сохранившего в памяти каждое слово Учителя, и Сарипутты, искателя, проповедника опасных взглядов. Ананда и подобные ему канули в Лету после смерти Будды. Активные искатели, едва ли не еретики, сохранили жизнь Дхармы.
И если мадам Успенская представлялась последователям своего мужа почти еретичкой, то это потому, что она смотрела на жизненное содержание, а не на форму его учения. Она знала, что ни одно учение, начинающееся и заканчивающееся в человеке, не может быть жизненной силой. За Успенским она видела Гурджиева, а за Гурджиевым — Великий Источник, источник всякого добра и совершенных даров.
Я не колебался ни минуты. Узнав, что Гурджиев жив и здоров, я решил немедля отправиться к нему. Но вначале я должен был выполнить свои обязательства. Я отправился в поездку по угольным научно-исследовательским лабораториям Соединенных Штатов. Хотя моя мать была американкой в четвертом поколении, я никогда не бывал в США, и все восхищало меня. Упомяну о двух происшествиях, иллюстрирующих контрасты этой великой страны.
В мои планы входило посещение Бюро научно-исследовательской станции при горнорудных шахтах, тогда работавшей над карбонизацией бурого угля, в Голдене, Колорадо. Голден — приисковый городок, основанный в дни поиска золота, когда Колорадо был отдаленным штатом. Он расположен на высоте 8000 футов над уровнем моря у подножья Скалистых гор, за Денвером. Мне указали ресторанчик, знаменитый своими бифштексами. Владелец был внуком его основателя, когда крупный рогатый скот только начали разводить в Штатах. Без труда найдя его, я уселся за столик и заказал мясо. Мне ответили, что понадобится три четверти часа для его приготовления. Я прошелся по городку и пришел минут на двадцать раньше срока. Проглядывая меню, я увидел форель Скалистых гор и заказал ее, чтобы скоротать время. Вскоре передо мной оказалась огромная рыбина, весом не менее полутора фунтов, и я понял, что наемся до отвала. Рыба была превосходной, и я прикончил ее. Тут я заметил, что посетители ресторана посматривают на меня с любопытством. На огромном овальном блюде принесли мясо. Это было целое ребро, весом в два с половиной фунта: пятинедельный мясной рацион в Англии. В жизни я не ел такого нежного мяса и изо всех сил старался отдать ему должное, но мысленно я все время возвращался к миллионам мужчин и женщин, голодающий в трудовых лагерях Европы и Азии.
На следующий день доктор Перри, директор исследовательской станции, отвез меня через горы в Рифл, на двести миль к западу. Был конец июня, и в Денвере было жарко, как в печке. По мере того, как мы поднимались выше, становилось холоднее, но все же я с удивлением встретил вид, открывшийся перед нами: везде, куда ни кинешь взгляд, — заснеженные горы и огромный ледник, у подножья которого паслось стадо древних бизонов. Они настолько были похожи на бизонов, изображенных в Ласкаских пещерах, что у меня замерло сердце. В тот момент я решил, что американские индейцы оставались связующим звеном с древностью и что мы совершили ужасное преступление, уничтожив их культуру вместо того, чтобы учиться у них.
Рифл — небольшой шахтерский городок в отдаленной части Колорадо с высокой столовой горой, простирающейся на сотни миль. Я намеревался осмотреть одно из крупнейших мировых месторождений сланцевой нефти и то, как ее добывают. Это была одна из множества поездок, я побывал в разных частях страны.
Если бы моя книга предназначалась ученым, я бы посвятил целую главу этому путешествию. Я познакомился со многими людьми, увидел сильные и слабые стороны американской науки и техники. Стремление во всем полагаться на механизмы отнимает у них гибкость и подавляет инициативу. С другой стороны, они в большей степени, чем любая промышленная организация в Англии, осознавали трудности, возникающие при переводе производства на широкомасштабные рельсы. В Англии мы часто терпим неудачу, потому что слишком поспешно переходим от исследований к массовому производству.
В Powell Duffryn мы совершали ту же ошибку, в основном по моей вине. Деланиум — действительно, отличное изобретение — мог бы принести коммерческий успех при малом риске вложенного капитала. Но мы очень торопились, и теперь Powell Duffryn Carbon Productsc испытывали трудности, подобно боли при прорезывании зубов. Я должен был это предвидеть, но мне не хотелось гасить энтузиазм директоров. В конце концов все устроилось лучшим образом, как это бывает обычно на предприятиях с достаточной финансовой поддержкой, но мне пришлось расплачиваться за недостаток предусмотрительности.
Все это произошло позднее, но я упоминаю об этом, потому что важно понять разницу между английским и американским подходами к решению технических проблем. Для нас верная идея важна сама по себе. Для американцев главное — иметь нужное оборудование. Если они сталкиваются с материальными проблемами, машины значат больше, чем идея, стоящая за ними. В этом отношении русские имеют преимущество перед нами обоими: они уделяют внимание равновесию между идеей и техническим обеспечением. На обратном пути в Англию я вновь остановился в Мендхеме и обнаружил, что двое моих друзей уже отправились к Гурджиеву. Каждый день я писал письма своей жене. В последнем письме перед отплытием говорилось: «Мне кажется, это наш последний бросок. Я не смогу и не буду продолжать работу в Кумбе один. Мадам Успенская утверждает, что никогда не была и не станет учителем в глазах других людей. Она предупреждает меня, что Гурджиев может предъявить нам непомерные требования. Здесь, в Мендхеме, она поставила перед своей группой вопрос: «Как бы вы поступили, если бы пришел Учитель?» Ответом, несомненно, должно быть полное предание себя в его руки. Предположим: то, что он написал в «Вестнике грядущего добра», правда, и в Персии действительно существует тайная школа, куда он посылает учеников? И, предположим, он велит мне покинуть Англию и тебя тоже и отправиться туда? Что я буду делать?»
Я отправился обратно на Мавритании, за шесть дней плавания составив отчет для Powell Duffryn. На четвертый день я получил телеграмму от жены: «Ты должен делать все, чтобы он ни сказал, даже если для нас это означает разлуку навсегда». Это был героический ответ, поскольку я очень хорошо знал, что она не переживет моего отсутствия.
В конце июля я добрался домой и с тревогой обнаружил, что ее состояние резко ухудшилось. Ее постоянно мучили боли. Бернард был в отчаянии. Он водил ее к одному специалисту за другим. Один говорил, что это почки, другой — что дело в травме позвоночника, третий туманно намекал на рак. Ночи были наиболее мучительными. Она не могла заснуть до четырех-пяти утра, когда должна была принимать горячую ванну. Тепло приносило ей облегчение, тогда на несколько часов она засыпала. Несмотря на боль и растущую слабость, она настояла на том, чтобы поехать в Париж вместе со мной.
Шестого августа 1948 года мы отправились в путь. Бернард боялся, что она не перенесет поездки. Он позвонил своему приятелю-врачу и попросил его встретить нас на Северном вокзале с каретой скорой помощи. Мужество жены было огромно. Она не захотела и слышать о том, чтобы ее несли на руках и сама спустилась к такси. Я отвез ее в отель на левобережье, так как на следующий день мы должны были отправиться на улицу дю Бак рядом с бульваром Св. Германа, чтобы увидеться с мадам де Зальцман, которую я не видел семнадцать лет со времен ее короткого визита в Гадсден. Мы обнаружили, что она живет на пятом этаже и что в доме нет лифта. Я хотел, чтобы жена подождала внизу, но ничто не могло остановить ее. Медленно, преодолевая боль, она поднялась по ступенькам.