Свидетель или история поиска
Шрифт:
Когда я уже выходил из комнаты, он окликнул меня и спросил: «Читали ли Вы «Баалзебуба?» Я понял, что он говорит о книге, отрывки из которой зачитывались вслух перед ланчем, и ответил, что никогда не видел этой книги. Он сказал: «Нужно прочесть ее много раз. Возьмите главы о Ашиате Шиемаше и трижды прочтите, прежде чем придете сегодня к ужину».
Я нашел свою жену сидящей рядом с мадам де Зальцман и рассказывающей ей о Кумб Спрингс. Когда я сказал, что мы должны научиться упражнению для ощущения и чувствования, мадам де Зальцман спросила, уверен ли я в том, что правильно понял, поскольку это упражнение требует подготовки. Однако оказалось, что именно этого он и хотел, и она
Жена была буквальна наэлектризована из-за пережитого. Я, со своей стороны, видел, что по крайней мере на время она получила облегчение и встала из-за стола со своей обычной живостью, а не медленно и болезненно, как это происходило в течение последних нескольких месяцев. На следующий день она долго наедине говорила с Гурджиевым, но никогда не передавала мне содержание этого разговора, заметила только, что он больше касался меня, чем ее, и что она убедилась, что он действительно может помочь мне.
Бернард поселил нас в квартире у своих друзей, молодой пары, героев французского Сопротивления. Он приехал с едва теплившейся надеждой увидеть Гурджиева. Нас сопровождала и Элизабет Майал, но она отклонилась немного к югу, чтобы своими глазами увидеть Ласкоские пещеры, которые произвели на нас такое впечатление.
Когда мы вернулись на д'Эйлау-авеню, Бернард пришел в восхищение от состояния моей жены. Выздоровление наступило не сразу, но несколько дней она спала без боли, и ее таинственная болезнь исчезла. До конца жизни эта боль никогда не возвращалась, и она пребывала в уверенности, что Гурджиев исцелил ее.
Этим же вечером мы были приглашены на ужин, где Гурджиев объявил, что едет в Канны. Я дал ему приличную сумму денег и надеялся, что благодаря им путешествие стало возможным. Он предложил мне отправиться вместе с ним, но я сказал, что не взял с собой машину. Он возразил: «Пошлите за своей машиной и следуйте за нами». Я позвонил племяннику жены, Пьеру Эллиоту, который обещал приехать на следующий день.
Гурджиев уехал во взятой напрокат машине, вместе с тем американцем, который читал в тот первый вечер, Георгием, его русским шофером и молоденькой девушкой по имени Лиза Трэкол. Мы с женой собирались последовать за ним на следующий день. Проводив Гурджиева, моя жена, Бернард и я мирно провели вместе весь день. Бернард был нам очень близок, и мы хотели, чтобы он разделил наш опыт. Долго это казалось невозможным, так как я понял со слов мадам Успенской, что мы с женой можем искать встречи с Гурджиевым, но я не должен просить разрешения приводить кого-нибудь из своих учеников.
На следующее утро, как мы и договорились, я позвонил и сообщил, что прибыла моя машина, и спросил, нет ли кого-нибудь еще, кто мог бы поехать со мной. Мне ответили, что ночью произошла серьезная авария и что мадам де Зальцман отправилась на поиски Гурджиева и привезет его домой. Я передал эти новости своим. Мы были в шоке. Что если он умрет, как раз тогда, когда мы только нашли его?
Солнце зашло, когда Пьер Эллиот на предельной скорости пригнал мою машину из Дьеппа. Я приехал на улицу полковника Ренальда, надеясь чем-нибудь помочь. В тот же момент к двери медленно подъехали две большие машины: они только сейчас вернулись. Первым моим побуждением было уехать незамеченным, чтобы не быть лишней обузой, но тут я сообразил, что они, должно быть, смертельно устали и что я могу помочь с багажом.
Я припарковал машину и вышел на дорогу. Начинало смеркаться, но было как-то неестественно темно. На улице не было ни души. Я стоял, смотрел и ждал. Дверь одной машины распахнулась, и из нее медленно вышел Гурджиев. Его одежда была покрыта кровью. Лицо черно от кровоподтеков. Было и еще что-то: я понимал, что смотрю на умирающего человека. Даже не так. Это был мертвец, труп; но он вышел из машины и продолжал идти.
Я весь дрожал так, словно бы увидел привидение. Я не думал, что он устоит на ногах. Но он дошел до двери, затем до лифта и вошел в свою квартиру на первом этаже, слева. Я шел за ним как завороженный.
Он вошел в свою комнату и сел. Затем проговорил: «Все органы разрушены. Надо сделать новые». Он заметил меня, улыбнулся: «Приходи ужинать вечером. Я должен заставить тело работать». По нему прошла судорога боли, и я увидел, как из уха полилась кровь. В голове пронеслась мысль: «У него кровоизлияние в мозг. Он убьет себя, если будет продолжать заставлять свое тело двигаться». Он спросил у мадам де Зальцман: «Как там X?» Имени я не разобрал. Она ответила, что его увезли в американский госпиталь. Он приказал: «Съезди проведай его. Как он?» И добавил: «Хочу дынь. На обратном пути купите дыни».
Я сказал себе: «Он должен все это пережить. Если его тело остановится, он умрет. Он властен над своим телом». Вслух я предложил отвезти мадам де Зальцман. В этот момент я увидел ее героическое мужество. Она была серой от переживаний и не могла вынести мысль, что придется оставить его в такой момент, но повиновалась безоговорочно.
Она сказала: «Ведите машину осторожно. Я не смогу выдержать большего». В лучшие дни мое вождение не доставляло удовольствия пассажирам, а в тот день я совсем никуда не годился. Тем не менее, как-то я справился и даже остановился у рынка на площади Св. Фердинанда, чтобы купить дыни, но все магазины были уже закрыты.
Из ниоткуда появился Пьер, с тревогой ожидая в дверях новостей. Гурджиев спросил, кто это, и сказал: «Скажите ему, пусть достанет дынь. Если он сможет, будет всегда желанным гостем в моем доме». Пьер, всегда лучше всех владевший собой в минуты кризиса, отправился в Холле и привез громадное количество дынь. Я вернулся за женой и чтобы сказать Бернарду, что Гурджиев хочет укол морфия, чтобы успокоить боль.
Ужин в тот вечер был мучительным. Приехал доктор и сказал, чтобы Гурджиев лежал абсолютно неподвижно и что он умрет, если не от травмы, то от пневмонии. Гурджиев отверг все советы и спустился к ужину. Он немного поел и выслушал четыре тоста. Наконец он отправился в постель. Пришел Бернард с морфием, ему пришлось обойти одного за другим всех его приятелей- докторов, пока он не застал одного дома. Гурджиев сказал, что морфий ему больше не нужен, так как он понял, «как жить с болью».
На следующий день он был очень болен. У него была раздроблена кость в черепе, что само по себе не очень страшно, но вдобавок были сломаны несколько ребер и легкие наполнились кровью. Он проезжал через маленький городок Монтпргис, как вдруг пьяный-водитель грузовика вылетел со своей стороны дороги и настиг машину Гурджиева. Водитель грузовика и его пассажир были убиты на месте. Машина Гурджиева согнулась пополам, зажав его между сидением и рулем. Понадобился час, чтобы вытащить его. Он оставался в сознании и руководил каждым движением, чтобы избежать смертельной кровопотери. Трое пассажиров в его машине отделались легкими ранениями.