Шрифт:
Вступление
…Сладостнее всего самый первый глоток адюльтера; дальше возникают трудности, превращающие внебрачную связь в подобие постылого брака.
И это чистая правда.
Писатели часто – как кокотки, которые мучаются, подбирая платье на выход, – размышляют над первой фразой своей книги. Я никогда не был исключением. Поэтому, по зрелому размышлению, беру первой фразой не свою. Я позволю себе – как и Норман Мейлер в «Крутых парнях», – процитировать мастера. Причем того же, которого процитировал и Мейлер. Американского писателя Апдайка. Он единственный, кто умеет описать природу – а за ним и Мейлер – так, чтобы это не выглядело изложением, что всегда выходит
Если, конечно, речь идет о настоящих писателях.
Впрочем, мне хотелось бы говорить об этом поменьше.
Эта история, история меня и моей жены – девочки в шортах-трусиках, девочки с маленькой грудью, девочки, играющей с мячиком на берегу моря, рисованного мультипликационного моря, уносящего карандашной ретушью мяч девочки в себя, к бултыхающемуся, не прорисованному толком еще дельфину, – не потерпит никакой литературы. Из уважения к нашему прошлому. Из уважения к ее памяти.
Потому что моя жена не терпела никакой литературы.
Единственное, чем она позволила коснуться себя литературе – я. Ведь она вышла за писателя. Ну, а больше – ни-ни. Как мать, отдавшая на войну пятерых сыновей и потерявшая всех, ревниво держит при себе шестого, младшего, и знать не хочет ничего о фронте, «стремительно надвигающемся на…», так и Алиса считала, что навсегда исполнила свой долг перед мировой литературой, выйдя замуж за писателя. Этого вполне достаточно, считала она.
Думаю, она была права.
Хотел бы я сказать ей об этом. В 100—миллионный раз признать ее правоту, и положить голову на колени. Приползти ошалевшим от ужаса животным, волком, вышедшим из леса к извечному врагу – Алиса и была моим вечным врагом, – человеку, чтобы тот вытащил кость из пасти. Чтобы Алиса вытащила ее из меня. Чтобы она, если смягчится, погладила ее, отогнав давление всех атмосферных фронтов. Алиса. Женщина-девочка, женщина-подросток, вечно с фигурой 14—летней. Она всегда была удивительно сильной и оставалась в прекрасной форме до самого конца, хотя принципиально не признавала никаких физических упражнений, оскорбительно вслух для меня, – и еще миллионов посетителей тренажерного зала по всему миру, – утверждая, что все это пустое времяпровождение для неудачников.
Ничтожеств, не готовых смириться с Данностью, говорила она, ухмыляясь.
Моя же жена с Данностями никогда не спорила. Она не опровергала теоремы и не пыталась доказать их новым, необычным способом. Она просто была творцом. Она создавала весь этот мир: она придумывала аксиомы, а уж те формировали мир вокруг нее. И вокруг всех, кто окружал Алису.
Она вертелась в центре мира, как Земля Аристотеля.
Но грела меня как Солнце Коперника. И дело было вовсе не в моем призвании, в чем кстати, я не уверен и не был уверен до сих пор. Просто Алисе, – как она говорила, – шел мой аристократизм. О чем ты, говорил я. Все чего я хочу, сидеть в национальной библиотеке с высотой потолков 15 метров, и, чувствуя себя последним обитателем планеты, писать посреди 5 рядов из 120 пустых столов.
Это и есть аристократизм, милый,отвечала она.
Это и есть аристократизм, сидеть в своей сраной библиотеке, ничего не делать и карябать что-то там на пергаменте, глядя, как в окнах полыхает Рим, как его громят варвары,говорила она.
Сомневаюсь, что в римских библиотеках были окна,говорил я.
Заткнись, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду,говорила она.
Я затыкался.
Я прекрасно понимал, что она имеет в виду.
Представления об истории, литературе, культуре вообще, у нее были самые примитивные. Иногда мне казалось, что сведения о покорении Галлии римлянами она черпала из кинофильма про Астерикса и Обеликса. Веди, вини, вици. Я очень удивился, когда узнал от нее, что эту фразу из трех слов Цезарь отписал вовсе не из Галлии, как принято думать, – всеми, включая меня, – а после похода в Малую Азию. Она сказала мне это во время нашей поездки в Турцию, то есть, ту самую Малую Азию.
Откуда ты, черт тебя дери, это знаешь,спрашивал я.
Ты ведь в учебнике истории застряла на 8 классе, не дойдя до средних веков,говорил я.
Спокойно, милый, спокойно, говорила она. И ускользала, как рисованный карандашом мультфильм, который я так любил в детстве. Про девочку и дельфина. Два моих детских фетиша. Книга Жака Майоля «Человек-дельфин» и мультфильм про дружбу маленькой человеческой самки и дельфина. Девочка в мультфильме была удивительно похожа на Алису. Самое удивительное, что такой Алиса стала лишь на седьмом году нашего брака. До тех пор она ничем не напоминала мне ту девочку – боязливо трогающую ножкой море, входящую в него, как подросток – во взрослый мир.
Без сомнения, дельфин ее дефлорировал.
Когда я делился этим с Алисой, она фыркала, – я словно видел, как быстро, незаметно для глаза, сжимается и разжимается дыхательное отверстие где-то у нее на груди, ощущал облачко пара, образованного соленой водой моря и дыханием, – и грубила мне. Словно ученица ПТУ, по залету вышедшая замуж за профессорского сынка и шокирующая его семью нелепо брякнутыми за столом «рак передается касанием», «отец сейчас в вытрезвителе» или «никогда не могла понять, что толку в этих педерастах-балерунах». Такова была Алиса. Переменчивая, словно Океан. В один день она могла проявить чудеса понимания и отправиться со мной на свинг-вечеринку, чтобы отсосать у 10 незнакомых мужчин подряд. В другой – краснела и смущалась, когда я пытался заняться с ней любовью, стянув бюстгальтер. Это при том, что грудей своих – пусть и небольших, но красивой, округлой формы, – она никогда не стеснялась. Иногда Алиса вела себя как рабыня, и чуть ли не на коленях передо мной ползала. Да еще и в присутствии посторонних. В такие дни у меня слезы на глазах выступали – так я был счастлив. В другие же дни она накидывалась на меня, когда я ронял что-то невинное, вроде свободы художника и преимущества его в сравнении с другими людьми. Сейчас-то я понимаю, что она отчаянно билась за свою свободу.
Ее вообще любой мой намек на мое превосходство выводил из себя.
Что это ты о себе воображаешь,злилась тогда она.
Знаешь, эти фокусы лучше приберечь для других дурочек,говорила она.
Я, как неопытный водитель, едва заехавший на горку, сдавал назад. Другого рецепта не существовало. Это всегда был наилучший способ. Единственный случай в мире, когда нехитрое правило нехитрой психологии для обывателей из книги «советы дейла карнеги» – я не уверен, что там имя, а что фамилия, – давало результат. Приводило к успеху.