Свинпет
Шрифт:
Нынче время такое: чем меньше мяса на костях, тем чаще называют моделью. Все худеют, на диеты садятся, граммы высчитывают, взгромоздившись на весы. А так и хочется сказать этим диетикам: «Ешьте меньше, девочки, желудок ваш на двести граммов рассчитан, а не на ведро, которое вы поедаете за один присест».
Сашка по всем параметрам подошла бы для модели, если сбросить пару лет. Вот интересно, в этом городе бывают конкурсы красоты? Мисс Свинпет. Звучит необычно, чувствуется что-то свино-петушиное, но ко всему привыкнуть можно. Забавно, но многое приходит к человеку через изначальное отторжение. Впрочем, в этом городе, наверняка, все должно быть если не
Карюха уже определила для себя, что от Сашки держаться должна на расстоянии, доверять, сломя голову, не следует, но, между тем, трудновато было переварить, что Сашка из этих, из горожан. Попыталась представить ее в образе свинпетчанки. Непросто, ведь передвигается, как все нормальные люди, и говорит нормальным языком. Правда, не договаривает многого, и это довольно странно, потому что с чего бы вдруг умалчивать. Несомненно, знает немало. А немало знать может только местный житель Свинпета, потому что чужой, находясь здесь, в этих стенах, вряд ли способен многое постигнуть. Недаром Анька в присутствии Сашки на глазах превращается в сумасшедшую. Боится. Значит, есть за что.
Сашка отвернулась от окна, подставив под солнечный вечерний жар прямую с небольшими выступающими лопатками спину. Тень от ее фигуры по полу протянулась темной тонкой полосой в сторону двери почти до середины палаты.
Пол был чистым. Лучи солнца не обнаруживали на нем залежалой пыли по углам, которая обыкновенно бывает везде и всегда. Определенно, такая чистота могла поддерживаться только постоянной уборкой.
Карюха понятия не имела, где находится этот сумасшедший дом, и не представляла, что можно увидеть за окном, и потому оно начинало манить к себе, сначала своей пятнистой раскраской, затем солнечным светом, потом таинством неизвестности.
Сашка невыразительно повторила:
— Ужин. Пора собираться и топать.
Карюху эта фраза привела в дискомфортное состояние. Известно, по пословице, «голому собраться — только подпоясаться», а здесь и подпоясываться нечем. Встал да пошел. Однако к ней это не относилось, она не могла встать и пойти. Наручник на запястье делал ее красивое тело беспомощным. Что толку от красоты, когда рядом нет ценителей. Без ценителей красота становится бессмысленной. Тупое топтание возле своей кровати оборачивается прозябанием. Можно умереть от тоски. Тогда уж лучше от голода. Стало быть, незачем травить душу мыслями об ужине. Да и винить в происходящем как будто некого.
Какая-то нелепая цепь случайностей. Утром возник Лугатик со своей улыбочкой на физиономии. Могла бы отказаться, но не отфутболила, согласилась, глупая. Сама села в «жигули». И пошло-поехало, пока не очутилась на привязи.
Но замкнутое пространство для ее натуры — плохо. Она любит простор. Есть в ней что-то древне-татарское, запрыгнула бы на дикого степняка, зажала б ногами бока, плеткой по крупу — и ну с гиканьем в степь широкую, объезжать упрямца. Впрочем, она сама как необъезженная лошадь, попробуй тронь, не только взбрыкнет, но лягнет так, что искры из глаз. И вот, нате вам, без труда посадили на привязь.
Нет, ничего невозможно предугадать.
Настоящий стержень в человеке можно увидеть лишь в экстремальных ситуациях. Вот любопытно теперь посмотреть, как сейчас ведут себя ее приятели? Впрочем, отчаиваться не стоит, еще увидит. Непременно увидит. Не будет же она бездеятельно сидеть тут с этими двумя ненормальными. Конечно, сбежит, уверена в этом, все для этого сделает, не на ту нарвались.
Между тем Сашка выразительно глянула на нее:
— К тебе тоже относится. Не лежи, как выжатое мочало. Пошевеливай, поднимай зад. Потяни цепочку.
Карюха послушно схватила цепочку левой рукой и дернула на себя. И оторопела от неожиданности: цепочка вдруг легко отвалилась от стены, и конец упал на пол возле кровати. «Нет, друзья мои, подыхать от голода не стоит, вообще думать об этом преждевременно». Потянула второй конец, надеясь сорвать с правой руки наручник, но ничего не получилось, лишь вокруг сустава очертилась красная, налитая кровью полоска, вопросительный взгляд упал на Сашку, но та выскользнула за дверь, качнув небольшими бедрами.
И тут же с кровати сорвалась Анька, сноровисто подскочила, дыхнула в лицо Карюхе солоноватым запахом, похожим на запах дымящейся крови зверя, являя острые крепкие зубы:
— Не удивляйся. Это магнитный замок, отключается пультом, — шепот больше походил на шипение. — Надо идти, а то останемся без еды. Здесь это запросто. Будешь выпендриваться — с голоду опухнешь. Я уже кое-чему научилась. Здесь надо все успевать и быть прилежной. Держись возле меня.
— А цепь? — заикнулась Карюха, подбирая с пола цепочку и поднимаясь с кровати. — Не тащить же ее в руках. Почему нельзя отцепить совсем? Это унизительно, черт возьми. Как будто на поводке.
— Не переломишься, — выдохнула Анька, — цепь легкая. Все тягали до тебя, и ты потаскаешь. Топаем.
Голодной ворочаться в постели Карюхе не хотелось, однажды уже неудачу с едой испытала — второй раз было слишком. Правда, после первого раза оказалась в этих стенах и неизвестно, что может произойти после второго раза. Но все-таки доверилась Аньке, сжала в руке цепочку и шагнула к двери. Машинально оглянулась, ища взглядом, что бы накинуть на себя, но увы. Голые стены, голые спинки кроватей. Правда, есть простыни. Но ни Сашка, ни Анька не упаковывают себя в простыни, тогда зачем ей быть белой вороной? Выпрямилась и грудью вперед выпорхнула через красную дверь следом за Анькой.
Оказалась в длинном коридоре с чередой дверей на две стороны и с окнами по концам. Двери снаружи одинаковые, покрашенные в черный цвет, без номеров, табличек, обозначений. Стены размалеваны всеми цветами радуги, а потолок черный, как двери, и пол выстлан тоже черной крупной плиткой. На потолке тусклые светильники. Больше ничего примечательного, да, в общем, не время было в настоящий момент рассматривать примечательности, хотя бы главное ухватить: в какую сторону бежать, когда наступит час. Она бы прямо сейчас сорвалась с места, но это глупо, неизвестно, куда какая дверь приведет, и потом: что дальше, вот так, голой и голодной, по улицам носиться?