Свирепая справедливость
Шрифт:
Бортинженер недоуменно смотрел на стол. В крышке образовалась дыра с чайную чашку величиной, с блестящими рваными краями из обнажившегося металла.
Выстрел разорвал бортинженеру руку по запястью. Отстреленная кисть валялась в стороне, между креслами пилотов, из размозженной плоти торчала кость. Кисть дергалась, как искалеченное насекомое.
– Идите на посадку, – велела девушка. – На посадку – или следующим выстрелом я разнесу ему голову.
– Гадина! – рявкнул Сирил Уоткинс, глядя на оторванную руку.
– Если не сядете, будете виноваты в его смерти.
Бортинженер прижал обрубок руки к животу и молча согнулся, лицо его исказилось.
Сирил
Рука Сирила – как будто бы сама по себе – мягко отвела назад дроссели. Гул двигателей стих, нос машины вновь опустился.
Командир вел лайнер над полосой, пока не оказался над огнями разметки. Он не хотел, чтобы водители машин догадались о его намерении и успели помешать ему.
«Сука, убийца, – твердил он про себя. – Грязная сволочь!»
Он круто наклонил «боинг», нацелил его на полоску заросшей травой земли и, отключив дроссели, удерживая самолет в чуть приподнятом положении, полетел над самой травой.
Огромная машина коснулась земли и заходила ходуном. Сирил Уоткинс отчаянно вцепился в руль, пытаясь удержать его; в то же время второй пилот переключил двигатели на реверс и до упора вдавил педаль главного тормоза.
Мимо правого крыла промелькнули пожарные машины и бензозаправщики. Самолет едва не задел их. Изумленные лица водителей показались очень близкими и бледными – и борт 070 пронесся мимо. Скорость быстро снижалась, «боинг» встал на носовое колесо, его закачало, но он остановился прямо перед кирпичным зданием, где размещался главный радар.
Было 7 часов 25 минут по местному времени. «Спидберд 070» совершил посадку.
– Они сели, – объявил Кингстон Паркер. – Как вы понимаете, чтобы помешать им приземлиться, мы шли на самые крайние меры. Кстати, выбор места посадки дает ответ на один из ваших вопросов, Питер.
– Немецкий стиль, – кивнул тот. – Дело политическое. Я согласен, сэр.
– Значит, нам с вами предстоит увидеть наяву тот ужас, который мы обсуждали только как отвлеченную теорию... – Паркер поднес к сигаре тонкую восковую свечу, дважды затянулся и только потом продолжил: – ...морального оправдания подобных действий.
– Мы снова разойдемся во мнениях, сэр, – перебил Питер. – Морального оправдания таким действиям нет.
– Правда? – спросил Паркер, качая головой. – А как же немецкие офицеры, убитые на улицах Парижа бойцами Сопротивления?
– Была война! – воскликнул Питер.
– Может быть, группа, захватившая «ноль семидесятый», тоже считает, что ведет войну...
– С невинными жертвами?
– «Хагана» [11] тоже приносила в жертву невинных, хотя сражалась за правое дело.
– Я англичанин, доктор Паркер: не ждите, что я стану потворствовать убийству английских женщин и детей, – Питер напрягся.
– Конечно, – согласился Паркер. – Поэтому не будем говорить о мау-мау в Кении [12] и о современной Ирландии. Но как же Французская революция или насаждение католицизма посредством немилосердных преследований и изощреннейших пыток? Имели ли эти действия моральное оправдание?
11
Еврейская военизированная
12
Революционная террористическая организация, созданная в Кении в начале 1950-х годов; добивалась изгнания всех европейцев. – Прим. перев.
– Я назвал бы их понятными, но достойными осуждения. Терроризм же нельзя морально оправдать ни при каких обстоятельствах. – Питер сознательно использовал это слово и увидел, как густые брови Паркера слегка приподнялись.
– Есть терроризм сверху – и снизу. – Паркер намеренно повторил нелюбимое слово. – Определим терроризм как крайнюю форму физического или психологического принуждения, направленного на подчинение других людей воле террориста. Существует террор закона – страх перед виселицей, террор религии – страх перед адом, родительский террор – страх порки. Оправдано ли все это с точки зрения нравственности, и если да, то в большей ли степени, чем устремления слабых, бедных, политически угнетенных, бессильных жертв несправедливого общества? Если мы хотим задушить их крик протеста...
Питер неловко подвинулся в кресле.
– Протест, выходящий за рамки закона...
– Законы пишут люди – почти всегда богатые и могущественные, люди их меняют – обычно после военных действий. Движение суфражисток, борьба за гражданские права в этой стране... – Паркер смолк и усмехнулся. – Простите, Питер. Я порой увлекаюсь. Гораздо труднее быть либералом, чем тираном. Тиранов редко терзают сомнения. – Паркер откинулся на спинку кресла и сделал такой жест, словно отбрасывал нечто ненужное. – Я думаю оставить вас на пару часов. Пересмотрите свои планы в связи с новым развитием событий. Но сам я уже не сомневаюсь, что мы имеем дело с политически обоснованными действиями боевиков, а не с обычной бандой похитителей, которые, как в старые добрые времена, гонятся только за наживой. Я уверен, что, прежде чем мы с вами встретимся, нам придется до некоторой степени пересмотреть свои убеждения и нравственные принципы.
– Второй поворот направо, – негромко скомандовала Ингрид, и «боинг» повернул по траве к рулежной дорожке. Шасси, по-видимому, не пострадало, но теперь, когда самолет покинул свою естественную среду, он утратил грацию и красоту и стал тяжелым и неуклюжим.
Девушка никогда раньше не бывала в кабине севшего «Джамбо», и высота над поверхностью произвела на нее впечатление. Эта высота пробудила в ней ощущение отстраненности, неуязвимости.
– Теперь налево, – приказала она, и «боинг» отвернул от главного здания аэропорта к южному концу полосы. На балконе и на смотровой площадке аэровокзала уже толпились сотни любопытных, но на самой площади аэропорта всякое движение прекратилось. Брошенные машины и бензозаправщики, на бетоне ни души.
– Остановитесь здесь. – Ингрид указала на открытую площадку в четырехстах ярдах от ближайшего здания, на полпути от накопителей к ангарам и хранилищу горючего. – На перекрестке.
Сирил Уоткинс в мрачном молчании выполнил приказ и повернулся на сиденье:
– Мне нужно вызвать санитарную машину, чтобы его увезли.
Второй пилот и стюардесса уложили бортинженера на пол рубки, у самого выхода. С помощью льняных салфеток они пытались перевязать рану и остановить кровотечение. Запах бездымного пороха смешивался теперь с запахом свежей крови.