Свитки из пепла
Шрифт:
У ворот стоял немецкий гестаповец в штатском и громко кричал о том, что каждый прямо здесь должен отдать все деньги и ценные вещи. Кто не отдаст, тому грозит смерть. При этом он держал в руке револьвер, и люди от страха все бросали перед ним […] деньги, золото, валюту и т. д., но больше всего кольца и часы […] Тех, кто не отдавал, били с ужасающей грубостью.
Таким образом, этот и еще один бывший с ним вместе гестаповец, тоже в штатском, набивали себе полные карманы […] свертками долларов и ценными вещами. Те, кто вышел отсюда невредимым и кому удалось залезть в кузовы грузовиков, чувствовали себя так, как будто они вырвались из ада. Когда они залезали на машины, их били нагайками
Из-за большой паники многие потеряли своих детей, а дети родителей. Большинство бросали даже свои рюкзаки и свертки, чтобы они не мешали при посадке в машину, и были счастливы уже тем, что им удавалось посадить в машину своего ребенка. Этому они искренне радовались.
Наконец-то все убедились в том, что немцы не имеют никаких человеческих эмоций. Люди удивлялись, что даже знакомые с ними немцы, которые с помощью посредников скупили у них баснословное количество еврейских драгоценностей и валюты и поэтому нормально с ними общались, бьют их теперь (…) с такой циничной грубостью и страшной жестокостью. Люди начали читать Видуй23. Это убийцы, в чьи руки мы попали! Можно себе представить, что еще мы можем от них ожидать! Отчаяние и обреченность судьбе достигли своей кульминации.
[…] Тех, кому удалось, хотя и с большими трудностями, протиснуться на другую сторону, поджидали несколько молодых людей, которые в мгновение ока «грузили» их в грузовики. Но не нормально и удобно подсаживали, а буквально забрасывали туда, сопровождая «посадку» непрерывным и жестоким битьем по голове. Так же грузили и стариков. Каждая погрузка вызывала взрывы их злости и жестокости.
Между группами машин и по обе стороны ехали жандармы. Вылезти из машины, хотя бы и на минуточку по нужде, означало риск быть застреленным. Так ехали мы до половины восьмого вечера.
Глава ХII
В Млаве
В Млаве прибытия еврейского населения уже ждала группа жандармов, единственной задачей которых было их бить. После того, как люди слезли с грузовиков, их отвели в специальную отдаленную часть бывшего еврейского гетто, в котором они были размещены по пять-шесть семей в одной комнате24.
Единственным облегчением было обращение евреев: евреи, здесь […] еврейские надзиратели и полицейские, они помогали […] запутавшимся и испуганным евреям […] найти дорогу […] наступившая сплошная темнота сбивала их с толку. У полицейских же были карманные фонари. Они светили людям и вели их к жилью. Когда люди входили в комнаты, их охватывал ужас. Абсолютно все было разграблено. Это было печально. Воровские руки, какое […] несчастье. Даже постельное белье было снято. Каждая комната являла собой картину разгрома и была просто холодной руиной. Горько было на сердце: значит, так же теперь будут выглядеть и наши брошенные жилища […] Поразительно, что […] ведет, находились в […] из головы. Каждое мгновение было выигранной игрой – но […] чувствует, что […]
[…] положили детей спать […] Стулья и остаток […] события […] холодно и лежанки жесткие, сон не хотел приходить […] ужасная ночь […] пришел нас будить, нужно идти […вое место, нужно […] брать с собой, длинные ряды, целые семьи […] это еще не последнее мгновение[…] от смерти, вдруг из состояния сна […] вырваны и разбужены […] только, когда ей напомнили, что […] и немцы стали людьми и серьезно к сердцу принимая […]
[…] по направлению печальной общинной площади […] Не зная, коснулся он огромного […] места сбора […] было пропитано еврейской кровью […] самый большой и важный городской […] и […] между собой и стояли, дрожа от страха […] приходит известный жандарм Поликарт[?]25 […],
[…] Он распоряжался всеми эшелонами из гетто изо всего бецирка Цеханув […] приближается к нашим рядам. Он прогуливается рядом с двумя жандармами и постоянно зыркает во все стороны. Его глаза сверлят людей со звериной гордостью, они смотрят сверху вниз. Этими глазами он сжирает и заглатывает людей; всех охватывает страх, и их сердца громкогромко стучат. Царит нервное напряжение. А он доволен, когда люди дрожат перед ним от страха, когда они стоят, как окаменевшие или вросшие в землю, когда кровь застывает у них в жилах. Это его идеал. Первым делом выискивает он пожилых домовладельцев, среди которых встречались почтенные люди, всеми уважаемые и заслужившие всеобщий почет. Их узнавал он как […] и осуществлял большую несправедливость. Евреев нельзя же так […]
[…] они живут, не имея никаких средств к существованию […] лишние часы на земле. Их ведут, не дожидаясь конца проверки, в страшный общинный подвал. Их ведут на расстрел. И только теперь у всех этих слепых людей словно короста упала с глаз, и они поняли, как и для чего они живут на этой земле.
Потом выбрали группу людей и основательно их прощупали и проверили, не зашили ли они в свою одежду деньги. У одной девочки нашли в мешочке скромную сумму в 5 марок, которую она спрятала, чтобы купить пару килограмм хлеба. Ее убили.
А председатель млавской общины стоял все время на другой стороне тротуара и вместе с группой жандармов и эсэсовцев и наблюдал за всем.
Между тем кричали из рядов […] вместе с гаоном26 и сообщали, что их точно повезут в лагерь, чтобы работать и жить и т. д. Но к этому времени вернувшийся назад Поликарт объявил, что все могут расходиться, но чтобы завтра всем собраться на этом же месте, всем – и трудоспособным, и нетрудоспособным. Люди облегченно вздохнули, но […] пройти мимо жандармов из Млавы само по себе было большой опасностью и угрозой для жизни […] Пересекали двор, пробираясь между домами […]
[…] на следующий день все были готовы ко всему. В самых мудрых предположениях невозможно было себе представить […] среди евреев. Каждый час, каждое мгновение было счастьем, обретенным сокровищем. Но все равно завидовали всем тем, кто еще был на свободе. И когда возвращались, с радостью смотрели на своих любимых: самое главное, что мы еще живы и еще вместе.
Но что делать? Нужно же купить еду […] Весь город вымер и ликвидирован, а гетто строго изолировано. Население из Млавы […] уже восемь молодых людей при помощи большой суммы денег были выкуплены из-под временного ареста. Из-за битья во время посадки и высадки большинство людей лишились своих рюкзаков с хлебом.
Шли в подвалы в поисках картошки, которую потом делили между собой. Из конюшен приносили торф, который там оставался, сами конюшни разобрали на дрова, и так картошкой с солью люди питались в течение нескольких недель. Поликарт, который так идеально себя вел, показался в общине Млава, чтобы напомнить о своих хороших поступках. Приличная сумма денег, два бриллиантовых кольца и пара мужских золотых часов.
[…] различные золотые изделия […] перед полным […] люди ходили туда-сюда […] неизвестность, восстановилась […] всем вместе грозящая судьба […] единственная большая семья, искали […] управлять собой; они бегали взад-вперед […] что видели более умных […] и так люди находились на улице […] люди в группах […] и такие, которые очень […]