Свиток Всевластия
Шрифт:
Писатель забрался в портшез и велел отнести себя на улицу Папийон. Надо было удостовериться, что «Иоанн» еще не сбежал оттуда.
С утра Помье стал сомневаться в правильности решения отправить виконту письмо от имени Кавальона. Теперь он думал, что излишняя маскировка наверняка приведет к неприятному разговору, повлечет необходимость оправдываться и объясняться. Ну да сделанного не воротишь. Вчера днем Помье казалось, что д’Эрикур, вероятно, не вспомнит его фамилии и не поймет, от кого письмо. А если и вспомнит – не захочет прореагировать на записку какого-то нищего литератора. Потому-то Помье и решил пойти на мистификацию: направить виконту письмо от имени Кавальона, якобы предлагающего сотрудничество, а уже на месте все объяснить: разоблачить
«Что-то быстро приехали!» – подумал писатель, когда кабина опустилась.
– Эй, вы! – послышался голос одного из савояров. – А ну-ка остановитесь! Мы с братом давно вас ищем!
– Не двигаться, канальи! – присоединился второй. – Думали остаться безнаказанными?! Сейчас вы у нас узнаете, почем фунт лиха! Клянусь Святой Девой!
Помье поспешил выбраться из портшеза. С другой стороны улицы на него посмотрел такой же незадачливый путешественник, только что вылезший из своей кабины. А посреди дороги уже началась драка: две пары носильщиков, связанные какой-то давней враждой, лупили друг друга что есть силы. Сопровождающая потасовку непотребная брань разносилась на всю улицу. Очень скоро к носильщикам присоединились кучера застрявших из-за драки экипажей. Кто-то попытался разнять дерущихся, кому-то вздумалось облить их водой, кому-то – огреть предназначенным для лошадей хлыстом. В итоге слишком инициативные свидетели потасовки, посмевшие вмешаться в нее, получали по физиономии и спешили дать сдачи. Драка разрасталась все больше и больше: через пять минут дубасили друг друга уже не четыре человека, а целых десять. Собравшаяся поглазеть на это событие толпа зевак запрудила улицу так, что проехать по ней не могли не только четырехколесные повозки, но и всадники. Кто-то стал звать полицию. Помье сообразил, что если сюда подоспеет конный отряд, то служители порядка наверняка начнут лупить всех подряд, не разбираясь в правых и виноватых. Пока среди толпы еще можно было протиснуться, литератор покинул место драки и отправился на улицу Папийон на своих двоих.
На месте назначения его ждал неприятный сюрприз. На все осторожные вопросы о Кавальоне жители района и рабочие каретной мастерской отвечали, что здесь такой не живет. Помье, изначально не собиравшийся наносить визита домохозяйке, дабы не обнаруживать своих поисков, все-таки постучался. Открывшая дверь служанка ответила, что господин Кавальон съехал от вдовы Карбино еще неделю назад и не оставил нового адреса.
Это была катастрофа. И что теперь сказать д’Эрикуру, когда он придет на встречу?
В душе литератора быстро разрослось беспокойство. Выходит, он контролирует ситуацию гораздо меньше, чем думал. А что, если и в остальном дела обстоят отнюдь не так радостно, как казалось? Взять, к примеру, клад из русского ордена и драгоценности убиенной… Помье внезапно ощутил острейшее желание проверить, как он там. Еще лучше – забрать. Устройство тайника, неделю назад казавшееся первоклассным решением, предстало теперь в ином свете. И зачем только он оставил свои сокровища без присмотра?
Все еще чувствуя себя состоятельным человеком, но уже опасаясь за свой капитал, Помье решил не ходить до Елисейских полей пешком, но все-таки сэкономить на транспорте. Он нанял «винегретку» – этим словом парижане неизвестно почему прозвали маленькую тележку, двухколесный вариант портшеза, влекомый одним человеком, держащимся за длинные палки. Удовольствие прокатиться на этой колымаге стоило шестнадцать су – по нынешним временам цена обычного четырехфунтового каравая… или половина дневной зарплаты рабочего.
К счастью, в этот раз до места добрались без приключений: это если не считать берлины, перевернувшейся возле Пале-Рояля, которую пришлось объезжать, кабриолета, чуть не сбившего тележку и не отправившего возчика с седоком на тот свет, да помоев, вылитых из окна на крышу кабины и пять минут колоритно стекавших по стеклам окошечек.
Помье попросил высадить его не доезжая до тайника. Он выбрался из тележки и со всех ног побежал в направлении того места, где зарыл клад: на сердце было неспокойно. И беспокойство, увы, оказалось оправданным. На месте бывшего тайника он нашел лишь неглубокую ямку да следы чьей-то неаккуратной работы. Судя по заветренной земле, сокровища откопали не сегодня и не вчера. Вероятно, злоумышленник следил за Помье и явился сюда сразу же, как только клад был закопан.
Литератор опустился на колени возле могилы, в которой он сам похоронил свое неожиданное богатство, и зарыдал.
Рыдания продолжались пять минут. Могли бы и дольше, если б Помье не вспомнил, что возчик «винегретки» его ждет, а часы тикают. Переплачивать за простой не хотелось. Ввиду обнаружившихся финансовых новостей литератор вообще не мог себе позволить разъезжать по городу на тележке. Скрепя сердце он отдал возчику восемь су (целые полбуханки! подумать только!) и велел ему убираться. Настало время вновь передвигаться пешим ходом. Приближались два часа пополудни – то время, которое литератор назначил для свидания с д’Эрикуром. В кафе «Валуа» предстояло идти на своих двоих.
Заведение, куда Помье, прикрывшись фамилией Кавальона, пригласил виконта, размещалось в парке Пале-Рояль – расположенной неподалеку от Лувра резиденции герцогов Орлеанских. Пять лет назад нынешний герцог (главный масон страны и любитель демократических институтов) решил сделать парк общедоступным и приносящим доход: приказал вырубить украшавшие его многовековые деревья и выстроить по периметру аркаду с одинаковыми ячейками, которые стал сдавать под кафе, магазины и другие увеселительные заведения. За короткое время Пале-Рояль превратился в самое модное, самое оживленное и самое политизированное место Парижа: полиция в герцогские владения доступа не имела. Только в Пале-Рояле всегда были известны последние новости. Только в Пале-Рояле дозволялось разглядывать незнакомцев через лорнет. Только в Пале-Рояле можно было встретить столько актеров, аристократов, философов, богачей и иностранных путешественников одновременно. Только в Пале-Рояле было такое вкусное мороженое. На его аллеях щеголи и щеголихи выгуливали свои новые платья, в его кофейнях темпераментные ораторы читали газеты и обсуждали актуальные проблемы, в его игорных домах лучшие люди Франции оставляли свои состояния, в его магазинах всегда продавались самые невиданные диковины, в его борделях…
Словом, Пале-Рояль был не чем иным, как сердцем Парижа. Будь Помье побогаче, будь у него побольше свободного времени, он бы тоже не отказался проводить время в Пале-Рояле, перемещаясь из кофейни в кофейню, сидя на складном стульчике возле фонтана, на бортик которого так удобно закидывать ноги, или кормя голубей, облюбовавших украшающие парк статуи… Увы! Хлеба не хватало и для себя, не говоря уж о голубях. Предстояло еще и потратиться на напиток. Помье вздохнул и направился в кафе «Валуа».
Здесь было относительно спокойно. Любители политических баталий или вечные спорщики о том, какой театр – Французский или Итальянский – более хорош, собирались в других заведениях. В «Валуа» играли в шахматы, шашки, домино. Помье выбрал свободный столик и заказал себе чашку кофе. Гнева хозяев можно было не опасаться: любителей просидеть в заведении весь день, выпив одну-единственную порцию колониального напитка, было полным-полно. Никто их не выгонял.
Прошло полчаса. Д’Эрикур не пришел. Помье думал попеременно то об утраченном богатстве, то о своей новой пьесе, то о переделке поэмы, то о Терезе, то о рассказе книготорговца про то, что едва ли не пол-Парижа интересуется литературой о тамплиерах. Что бы это значило? Неужели о свитке всевластия знают не только «товарищи по Бастилии»? Сколько их, этих охотников за палестинской реликвией? Или просто любителей легенд? Или желающих почитать что-нибудь необычное?..