Свобода договора и ее пределы. Том 1. Теоретические, исторические и политико-правовые основания принципа свободы договора и его ограничений

Савельев Александр Гаврилович

Император Диоклетиан в начале IV в. н. э. в отчаянной попытке остановить инфляцию вводил ценовые максимумы на многие товары, работы и услуги [129] . В те времена еще не было столь же ясно, как это стало очевидно благодаря развитию экономической теории и накоплению регулятивного опыта впоследствии, что попытки регулировать цены на семена клевера, обувь, вино, услуги погонщика скота, брадобрея, учителя или адвоката ни к чему хорошему не приведут и крах имперской экономики не только не предотвратят, но скорее приблизят. Кроме того, даже угроза смертной казни за нарушение этих декретированных государством цен не могла сделать эти неуклюжие меры эффективными. Как писал современник этих реформ, было пролито много крови, но, несмотря на это, товары стали еще более дефицитными и рост цен только усилился, что в конечном счете вынудило власти отменить эту попытку ограничения свободы определения цен [130] .

129

Франчози Дж. Институционный курс римского права. М., 2004. С. 381.

130

См.: Bartlett B. How Excessive Government Killed Ancient Rome // Cato Journal. 1994. Vol. 4. № 2.

Одновременно

в позднем римском праве эпохи упадка появляются и иные попытки ценового контроля. Здесь в первую очередь можно привести доктрину, которую впоследствии глоссаторы именовали laesio enormis. Согласно данной доктрине если недвижимость была продана менее чем за половину ее действительной стоимости, то продавец мог расторгнуть договор и потребовать свою вещь назад. Покупатель же мог избежать таких последствий, уплатив разницу в цене. Данный институт был упомянут в Кодексе Юстиниана (4.44.2) в рамках Corpus Juris Civilis как относящийся к эпохе Диоклетиана (конец III – начало IV в. н. э.). Многие историки считают, что указанная норма является на самом деле поздней интерполяцией и появилась именно во времена Юстиниана [131] . Безусловно, доктрина laesio enormis была неизвестна классическому римскому праву [132] , которое по общему правилу не интересовалось справедливостью цены. Но в принципе на фоне куда более радикальных попыток ценового контроля времен Диоклетиана эта доктрина вполне могла быть датирована IV в. Как бы то ни было, попавшая в Corpus Juris Civilis норма о праве расторжения договора продажи недвижимости по явно заниженной цене была одним из первых исключений из общего правила, которое игнорировало справедливость размера встречного предоставления [133] .

131

Radin M. Fundamental Concepts of the Roman Law // 13 California Law Review. 1925. P. 128; Zimmermannn R. Roman Law of Obligations. P. 259; Dawson J.P. Economic Duress and the Fair Exchange in French and German Law // 11 Tulane Law Review. 1936–1937. P. 364; Thayer J.B. Laesio Enormis // 25 Kentucky Law Journal. 1936–1937. P. 322.

132

Watson A. The Spirit of Roman Law. P. 177.

133

Yildirim A.C. Subjective Reasons of Gross Disparity and the Presumption of Professional Competence: A Contradiction in the Lex Mercatoria? // 15 Murdoch University eLaw Journal. 2008/1. P. 96, 97.

Можно допустить, что в утверждении доктрины laesio enormis важную роль сыграло усиление под влиянием роста авторитета легализованного христианства антирыночных по своей изначальной сути ценностей коммутативной справедливости [134] . Так, Р. Циммерманн отмечал, что есть все основания видеть во внедрении института laesio enormis проявление заботы об интересах крестьян и иных землевладельцев. Последние в результате жесткой налоговой политики императоров, тщетно пытавшихся решить проблему все возрастающего финансового дефицита, были вынуждены продавать свои земельные участки за бесценок городским богачам, которые в свою очередь стремились посредством приобретения недвижимости застраховать свои деньги от инфляционного обесценения [135] . Как бы то ни было, вполне очевидно, что данное ограничение свободы договора было введено на основе тех или иных актуальных в ту эпоху политико-правовых соображений.

134

Dawson J.P. Economic Duress and the Fair Exchange in French and German Law // 11 Tulane Law Review. 1936–1937. P. 365.

135

Цвайгерт К., Кётц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права. Т. 2. М., 2000. С. 13; Zimmermannn R. The Law of Obligations: Roman Foundations of the Civilian Tradition. 1990. P. 261.

По мере деградации Империи и усиления экономических проблем подобные случаи локальных ограничений свободы договора, предопределенные теми или иными политико-правовыми соображениями, значительно участились. «Рейтинг» ценностей договорной свободы и автономии воли, столь важных в эпоху экономического либерализма Империи времен расцвета, стал стремительно падать. Все чаще и легче позитивное право порывало с догмами классического римского права и вводило те или иные ограничения принципа свободы договора.

Интересный факт: по мере того как юристами постепенно решалась доктринальная проблема признания свободы заключения непоименованных договоров, все сильнее нарастало политико-правовое давление на сам принцип свободы договора со стороны непосредственно имперских властей. Иногда эти шаги были попытками среагировать на сбои в работе экономики. В других случаях ограничения предопределялись развитием христианских догм, усилением ценностей справедливости и желанием элит набрать политические очки, принимая соответствующие популистские меры.

Тем не менее, несмотря на все эти тенденции, римское частное право в том его виде, который был зафиксирован уже после краха Римской империи византийскими юристами Юстиниана в Corpus Juris Civilis в VI в. нашей эры, все еще было достаточно комплементарным к свободе договора. Будучи во многом компиляцией достижений предыдущих поколений римских юристов и несмотря на ряд патерналистских инноваций (laesio enormis), Corpus Juris Civilis все же в значительной степени еще сохранял тот дух экономической свободы, который был характерен для Римской империи в период расцвета. Так, как уже отмечалось, Corpus Juris Юстиниана прямо допускал, что стороны договора вправе стремиться обхитрить друг друга и выгадывать для себя при переговорах наилучшую цену. А в чуть более раннем Кодексе императора Феодосия прямо указывалось на то, что справедливой ценой благ является та, которую согласовали стороны [136] .

136

Rothbard M.N. An Austrian Perspective on the History of Economic Thought. Vol. I: Economic Thought Before Adam Smith. 2006. P. 31.

Проникновение патерналистских и интервенционистских тенденций в догматику частного права, начавшееся на закате развития собственно права Древнего Рима, значительно интенсифицировалось в Средние века – по мере усиления влияния христианской идеологии, а также в условиях деградации экономического разнообразия и замирания европейской торговли.

Средние века

Общие замечания

С определенной долей условности можно отметить, что с распадом Римской империи развитие права в странах Европы началось заново. На большей части территории Западной Европы римское право было забыто почти на 600 лет [137] . Договорное право резко упростилось, а арсенал известных обороту сделок значительно сократился [138] . Это было вполне естественно. Примитивность экономической жизни и доминирование натурального хозяйства у народов, расселившихся на территориях бывшей Империи, не формировали устойчивого спроса на сколько-нибудь развитое договорное право. Римское право было просто не нужно европейцам того времени и было забыто не в силу какого-то недоразумения, а просто в силу несоответствия этой изощренной надстройки, сформированной на основе относительно развитой и во многом рыночно ориентированной экономической жизни, примитивному социально-экономическому и культурному базису, сложившемуся в Европе в первые века после краха Империи.

137

Hogg M. Promises and Contract Law. Comparative Perspectives. 2011. P. 116.

138

Huebner R. History of Germanic Private Law. Boston, 1918. P. 545.

Тем не менее после начала рецепции римского права в XI–XII вв. те тенденции, которые были намечены на позднем этапе его формирования, получили в средневековом праве дальнейшее развитие.

Фиксация права на заключение непоименованных договоров

Первая тенденция состояла в том, что в странах континентальной Европы к концу Средневековья в результате медленной эволюции правовых воззрений было окончательно признано право сторон заключать любые непоименованные консенсуальные договоры, порождающие признаваемые судами обязательства сторон самим фактом достижения соглашения. К XVI в. окончательно утвердился принцип pacta sunt servanda. Договорное право постепенно очищалось от раннесредневекового формализма и ритуальности.

Во многом эти процессы были намечены еще в трудах некоторых постглоссаторов, выражавших некоторое неудовлетворение нелогичностью римской системы поименованных договоров (например, Якоб де Равани) [139] . Большую роль сыграло и развитие канонического права, в рамках которого нарушение любого обещания воспринималось как грех неверности слову и давало пострадавшему право на иск [140] . Окончательно право заключить любой не противоречащий закону и добрым нравам непоименованный консенсуальный договор было признано в XVII в. в трудах авторов, работающих в естественно-правовой традиции (Пуфендорф, Гроций, Дома). Для них, как и для каноников, догма римского права имела гораздо меньшее значение, чем для светских юристов прежних поколений. Поэтому для пишущих в традиции естественного права авторов того времени не составило труда решительно отвергнуть римские формальные ограничения, не основанные на текущих представлениях о политике права. В итоге к началу Нового времени идея о законности любых непоименованных консенсуальных договоров не вызывала у юристов особых сомнений [141] .

139

The Enforceability of Promises in European Contract Law / Ed. J. Gordley. Cambridge University Press. 2004. P. 3.

140

Brissaud J. History of French Private Law. Boston, 1912. P. 499; Jeremy A. Pacta Sunt Servanda. The Influence of Canon Law Upon the Development of Contractual Obligations // 144 Law and Justice – Christian Law Review. 2000. P. 4, 7.

141

Zimmermannn R. The Law of Obligations. Roman Foundations of the Civilian Tradition. 1990. P. 539, 540.

Право сторон заключать любые консенсуальные договоры было ограничено лишь требованием наличия в договоре каузы. Это означало, что для признания юридической силы договора у него должна быть достаточно серьезная и законная цель. Идея цели договора позволяла отделить юридически значимые и имеющие судебную защиту обязательства от шуток и иных несерьезных обещаний. В ситуации, когда право более не требовало соблюдения формальностей или передачи вещи, судам нужна была концепция, отделяющая полноценные и серьезные договоры от простых и ничего не значащих обещаний. Этой концепцией стала доктрина каузы договора. Согласно данной доктрине цель договора, который может быть признан судом, должна состоять либо в двустороннем обмене экономическими благами, либо в одностороннем дарении, либо в смешении этих целей (например, продажа по заниженной цене с целью одарить покупателя соответствующей ценовой разницей). Эта идея, основанная на интерпретации трудов Аристотеля и Аквината и, судя по всему, неизвестная глоссаторам, была введена постглоссаторами (Бартолом и Бальдом) в XIV в. [142] и поддержана сторонниками естественного права (например, Дома). Как минимум на переходном этапе введение данной доктрины позволило судам и правоведам спокойнее мириться с экспансией консенсуальных договоров.

142

Hogg M. Promises and Contract Law. Comparative Perspectives. 2011. P. 117.