Свобода договора и ее пределы. Том 1. Теоретические, исторические и политико-правовые основания принципа свободы договора и его ограничений
Шрифт:
В-четвертых, в ряде стран произошла прямая отмена доктрины laesio enormis применительно к сделкам между коммерсантами с сохранением данной доктрины в той или иной усеченной форме в отношении остальных контрактов. Однозначное исключение применения доктрины laesio enormis к контрактам между коммерсантами было закреплено в § 286 Общегерманского торгового уложения 1861 г. и действовало на территории немецких земель и Австрии. Австрийское законодательство, которое, как мы видели, в Гражданском уложении 1811 г. (§ 934, 935) хотя и с рядом серьезных исключений, но признавало доктрину laesio enormis, после принятия Общегерманского торгового уложения исключило применение доктрины laesio enormis еще и в отношении контрактов между коммерсантами.
В-пятых, некоторые европейские законодатели в середине XIX в. в целом исключили применение доктрины laesio enormis в Баварии (1861) и в Саксонии (1863) [329] .
При этом в тех странах, где доктрина laesio enormis в той или иной усеченной форме сохранялась в рамках позитивного права, она в XIX в. применялась намного реже [330] . Как отмечает Р. Циммерманн, за весь XIX в. найдется крайне мало случаев запротоколированных судебных дел, в которых ссылка на laesio enormis была бы поддержана судом. Как отмечает этот уважаемый цивилист, доктрина laesio enormis хотя и сохранилась в тексте некоторых старых кодексов, но весь XIX в. жила
329
Gordley J., von Mehren A. An Introduction to the Comparative Study of Private Law: Readings. Cases. Materials. Cambridge, 2006. P. 465.
330
Arrunada B., Andonova V. Common Law and Civil Law as Pro-Market Adaptations // 26 Washington University Journal of Law and Policy. 2008. P. 106.
331
Zimmermannn R. The Law of Obligations. Roman Foundations of the Civilian Tradition. Oxford, 1996. C. 268.
332
Dawson J.P. Economic Duress and the Fair Exchange in French and German Law // 11 Tulane Law Review. 1936–1937. P. 368.
Причины этой тенденции вполне очевидны. Во-первых, развитие классической экономической науки постепенно дискредитировало идею о том, что у экономических благ имеется какая-то объективная внутренняя ценность, не зависящая от субъективных оценок конкретных контрагентов. И этот тезис оказывал прямое воздействие на взгляды юристов. Теофиль Берлье (Berlier), французский юрист и член Государственного совета Франции времен Наполеона, в начале XIX в. писал, что «вещи как правило не имеют истинной, справедливой цены, они ценны одним больше, другим меньше… и цена становится известной только в результате заключения соглашения» [333] . Аналогичные взгляды высказывали и другие цивилисты XIX в. (Эндеманн, Демоломб, Лоран и др.) [334] . Во-вторых, расцвет волевой теории на волне популяризации ценностей laissez-faire просто подавлял легитимность различных попыток проведения патерналистской политики обеспечения справедливости вопреки выраженной в договоре воле его сторон.
333
Цит. по: Gordley J. Equality in Exchange // 69 California Law Review. 1981. P. 1593.
334
Обзор мнений см.: Gordley J. The Philosophical Origins of Modern Contract Doctrine. 1991. P. 202, 203.
Также новые веяния в политике права привели к тому, что ранее столь популярное правило о праве суда снизить договорную неустойку стало выходить из моды. Так, например, принцип буквального применения договорной неустойки был закреплен, в частности, в Прусском земском уложении 1794 г. (ст. 292, 293) и в целом был характерен для права ряда немецких земель [335] . Показательно, что указания на возможность снижения несоразмерной неустойки не найти, в частности, в работах Савиньи [336] , Виндшейда [337] . К концу XIX в., по мере сворачивания политики laissez-faire, усиления интервенционистской экономической политики имперского правительства и роста популярности идей социального государства (начиная со знаменитых социальных реформ Бисмарка), такой жесткий подход стал подвергаться критике [338] . Тем не менее на практике до принятия Германского гражданского уложения снижение неустойки было достаточно затруднено в связи с тем, что для пересмотра судом договорного условия о неустойке тогда не было достаточных законных оснований [339] .
335
Von Mehren A. Encyclopedia of Comparative Law. Vol. VII: A General View of Contract. 2008. P. 47.
336
Савиньи Ф.К. Обязательственное право. М., 1876. С. 538–541.
337
Виндшейд Б. Об обязательствах по римскому праву. СПб., 1875. С. 79–83.
338
Обзор критики ст. 292 и 293 Прусского земского уложения см.: Пергамент М.Я. Договорная неустойка и интерес. М., 1905. С. 178, 179.
339
Дернбург Г. Пандекты. Т. 3: Обязательственное право. С. 157.
Происходило и множество иных изменений в частноправовой догме, направленных на расширение сферы договорной свободы. Так, например, с наступлением гегемонии капиталистических отношений право европейских стран перестало сомневаться в наличии у кредитора возможности осуществить уступку прав требований третьему лицу. Включение в число оборотоспособных активов прав требований значительно интенсифицировало оборот и позволяло участникам оборота, нуждающимся в срочном рефинансировании, получать его за счет продажи своих прав требований тем участникам оборота, которые имеют свободный капитал и готовы ждать погашения уступаемого долга. Последние рассчитывали на извлечение прибыли за счет получения от цедента соответствующего дисконта к номиналу долга. Античное и средневековое право исходило из личностной природы обязательственной связи и испытывало сложности с доктринальным принятием самой идеи свободного отчуждения прав требований. Но право капиталистических экономик не могло более мириться с этим препятствием [340] .
340
Подробнее об истории признания допустимости уступки прав требований см.: Zimmermann R. The Law of Obligations. Roman Foundations of the Civilian Tradition. Oxford, 1996. C. 58 ff.
Европейское частное право явным образом модифицировалось под воздействием бурного развития капитализма и этики индивидуализма.
Французский гражданский кодекс
«Золотой век» свободы договора ознаменовался рядом кодификаций, которые закрепили формирование классического договорного права, основанного на концепции консенсуального договора и абсолюте автономии воли сторон.
Здесь в первую очередь следует вспомнить Французский гражданский кодекс 1804 г. (далее – ФГК). Взамен отброшенных институтов феодального прошлого в основу развития общества были заложены и законодательно закреплены основные либеральные и либерально-экономические ценности: абсолютный характер права собственности, свобода завещания и возведенная в ранг фундаментального принципа идея свободы договора [341] .
В ст. 1134 ФГК была торжественно закреплена формула, ранее озвученная Фомой Аквинским, а затем Жаном Дома, согласно которой «соглашения, заключенные надлежащим образом, имеют силу закона для тех, кто их заключил» [342] . Бельгийский цивилист Лоран (Laurent) комментировал ст. 1134 ФГК следующим образом: «Судья должен рассматривать решения сторон договора как имеющие силу закона и не изменять их, прикрываясь идеями справедливости. Воля стала единственным источником обязательств сторон, и не существует никаких более высоких стандартов, в соответствии с которыми она может быть оценена или восполнена» [343] . То, что законодатель сравнил силу заключенных договоров с авторитетом закона, отражало вполне четкое стремление сделать акцент на абсолютном статусе воли сторон [344] .
341
Цвайгерт К., Кётц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права. Т. 1. М., 2000. С. 118.
342
Гражданский кодекс Франции (Кодекс Наполеона) / Пер. с фр. В. Захватаева. Киев, 2006. С. 385.
343
Laurent F. Principes de droit civil francais. 1869. XV, § 485. Цит. по: Gordley J. Myths of the French Civil Code // 42 American Journal of Comparative Law. 1994. P. 478.
344
Де ла Морандьер Ж. Гражданское право Франции. Т. 2. М., 1960. С. 42.
Этот либерально-экономический и индивидуалистический «дух», пропитавший первую полноценно буржуазную гражданскую кодификацию XIX в., проявлялся в целом ряде других норм. Так, в силу ст. 1118 ФГК устанавливалось, что несоразмерность встречного удовлетворения может опорочить контракт только в случаях, которые указаны в Кодексе. Тем самым, как уже отмечалось, французский законодатель в качестве общего правила прямо исключил применение доктрины laesio enormis. Как описывает мотивы данного разрыва с этой средневековой доктриной Евгений Годэмэ, авторы Кодекса осознавали, что такое ограничение свободы договора в современных условиях невозможно. В силу затруднительности определения цен, зависящих от конкретных обстоятельств и предпочтений контрагентов, такая мера стесняла бы все торговые отношения, формировала бы стимулы для лиц, не желающих исполнять договор, недобросовестно оспаривать его по причине несоразмерности цены и тем самым порождала бы неиссякаемые судебные споры [345] .
345
Годэмэ Е. Общая теория обязательств. М., 1948. С. 85.
Другой пример: ФГК прямо запретил снижение неустойки судом (абз.1 ст. 1152), порывая тем самым со складывавшейся веками со времен византийского права практикой судебного контроля соразмерности неустойки и демонстративно проигнорировав мнение таких основоположников французского договорного права, как Дома и Потье. Как отмечается в литературе, это был еще один пример проникновения в договорное право идеалов laissez-faire [346] . Идея о том, что в силу принципа коррективной справедливости компенсационные меры не должны обогащать пострадавшего кредитора, оказалась подчиненной по отношению к принципу свободы договора [347] . Это правило буквального применения условия о неустойке в XIX в. находило поддержку во французских судах и доктрине [348] . Даже в конце XIX в. ведущий французский цивилист Марсель Планиоль продолжал настаивать на том, что «соглашение о неустойке представляет собой закон для сторон», а суд не вправе снижать неустойку и ограничивать таким образом свободу договора [349] . Соглашение о неустойке является всего лишь одним из условий договора, которое в силу ст. 1134 ФГК не могло быть подвергнуто оценке судом и имело «силу закона».
346
Arrunada B., Andonova V. Market Institutions and Judicial Rulemaking // Handbook of New Institutional Economics / Ed. by C. M'enard, M.M. Shirley. 2005. P. 237.
347
Miller L. Penalty Clauses in England and France: a Comparative Study // 53 International and Comparative Law Quarterly. 2004. P. 86.
348
См., напр.: Определение Палаты по гражданским делам 23 мая 1940 г. (ссылка дается по кн.: Морандьер Л.Ж. Гражданское право Франции. Т. 2. М., 1960. С. 341.
349
Планиоль М. Курс французского гражданского права. Часть первая: Теория об обязательствах. Петраков, 1911. С. 44.
Наконец, важное проявление новой политико-правовой идеологии состояло в самом использованном в ФГК методе регулирования договорных отношений. Подавляющее число норм договорного права рассматривались как диспозитивные и направленные лишь на восполнение пробелов в договоре. Императивность нормы, касающейся прав и обязанностей сторон договора (если она не была прямо выражена в самом тексте нормы), выводилась судами путем ее толкования достаточно редко [350] . Гражданско-правовое регулирование договорных отношений тем самым ориентировалось не столько на ограничение автономии воли, сколько на вспоможение сторонам, не отразившим тот или иной вопрос в договоре.
350
См.: Годэмэ Е. Общая теория обязательств. М., 1948. С. 211; Nicholas B. The French Law of Contract. 2003. P. 230, 231.