Свобода и любовь (сборник)
Шрифт:
– Какие там образцы? Отрез, большой отрез, такой же, как те, что мне подарил… Кому они? Кому?… – А сама так и впилась в лицо Владимира.
– Ты хочешь знать, кому? Неужели не догадалась?
– Нет.
– Это же Иван Иваныч просил, чтобы я его невесте купон достал… Он вечно со мной тягается. Что у меня, то и у него должно быть!.. Во всем обезьянит, – так это просто, не спеша, объясняет.
Кровь к щекам Васи прилила. Застыдилась себя.
– Иван Иваныч? Своей невесте?… А я то думала…
– Что же ты думала? – усмехается Владимир и лицом к Васе оборачивается.
– Милый,
– Что же ты думала?… Ах ты, шпионишка мой, следователь этакий нашелся…
Володя обнимает Васю, а в глазах его забота, – Ну, а теперь спать. Нечего больше целоваться, завтра с гостями дел не оберешься. Рано вставать придется.
И потушил лампочку.
У Васи будто отлегло от сердца. Но чуть Вася засыпать начала, змейка как куснет за сердце: «Почему шпионишкой назвал? Следователем? Значит, есть за чем шпионить?»
Спит Владимир, крепко спит. А Вася лежит, съежившись. В темноту глядит… Не спит. Верить? Не верить? Верить? Не верить?
Уехали синдикатчики. А у Владимира дел вдвое стало: реорганизация. Забот хоть отбавляй! Но зато и радость есть. Вызвал Михайло Павлович Васю к себе в клетушку. Так и так, из центра такая секретная инструкция: раз прямых за директором «преступлений» нет, а все больше насчет недисциплины да поведения «не образцового», дело без огласки да без глуму под сукно. Пусть отлежится.
Вздохнула Вася облегченно. Чуть по старой привычке «слава Богу» не сказала. Вовремя спохватилась. Рад и Михайло Павлович, больше за Васю. Любит он ее, жалеет.
А у Васи неудача: в «арбитражной» дело в пользу правления решили. Гудят рогожницы. Забастовкой пахнет. Меньшевики под личиной беспартийных работают, стараются. Раздувают настроение.
Хоть и кашляет Вася, и лихорадит ее, а целыми днями на рогожной.
С правлением спорит. Наседает. Уступок требует. Рогожниц урезонивает. Вся в работу ушла. О голубом отрезе и думать забыла. Некогда раз только почувствовала Вася, что змейка-то в сердце жива. Забралась – не вытравишь!
Все из-за собаки вышло, из-за белого пуделя.
Привел Вася-рассыльный белого пуделя в дом; на голове у пуделя, меж ушей, шелковый бантик повязан.
– Чей? Откуда? Зачем привел?
Говорит Вася-рассыльный, будто Владимир Иванович приказал, чтобы пудель пока в доме жил. Савельевский. В отъезде Савельев, дом пустой, пудель очень скучает.
Подивилась Вася. Откуда у Владимира к собакам такая жалостливость? Неужто в угоду Савельеву? И досада на Савельева опять шевелится. Зачем Владимир с ним продолжает дружбу водить? Со спекулянтом-негодяем!
Пришел Владимир. А пудель вокруг него увивается, будто хозяина увидал. Владимир гладит пуделя, в беседу с ним пускается.
– Откуда собака, Володя? Савельевская?
Ничего подобного!.. Это пудель невесты Ивана Ивановича, она уехала. Иван Иванович просил пока у нас подержать.
– А Вася сказал, что это савельевский.
– Что-то он путает… Правда, последние дни собака на квартире Савельева была… Вася оттуда ее привел, потому и решил, что савельевский.
Слушает Вася, будто все просто и ясно. А змейка беспокойно ворочается. Тугим кольцом сердце обвивает. Верить? Не верить?…
Пришел Иван Иванович. Вася к нему. Чей пудель?
Иван Иванович обстоятельно рассказывает про невесту свою, про то, как она его просила пуделя «сберечь». Но где же ему? Его и дома-то не бывает! К Савельеву отправил. Там одна прислуга. Уходит часто, пуделя запирает…
Может, оно и так.
Но пуделя Вася невзлюбила.
Уехал Владимир Иванович на несколько дней. По делам синдиката. Вася одна осталась. Думала, тоскливо будет. А вышло наоборот. Осталась одна, и будто легче на душе. Вольготнее. Нет тяжести, что при Владимире на сердце будто камень давила. Нет и обиды затаенной, несказанной на Володю, что на Васю внимания не обращает. Будто Васи и нет!.. Понимает, что занят, другим голова заморочена, а сердце, глупое женское сердце, тоскует, просит ласки…
Без Владимира лучше. Одна так одна. Нет того, что ждешь, да прислушиваешься, да с собственной обидой борешься.
Пригласила Вася друзей своих: Лизу Сорокину, ребят с завода, Михайло Павловича. Ужин устроила. Васе приятно друзей у себя угостить.
После ужина беседовали о партийных делах. В саду погуляли. Хором пели… Хорошо было. Все довольны остались. А Вася больше всех. Это не то что с синдикатчиками или Савельевым разговоры в гостиной вести!..
Не заметила Вася, как без мужа летели дни. Вернулся Владимир с ранним поездом. Васю за чаем застал.
Вскочила Вася ему навстречу, а он не ее целует, а руку взял да долго от губ не отнимает… Поднял голову – в глазах слезы. У Васи сердце так и упало.
– Что с тобою, Володя? Опять что стряслось?
– Нет, Вася, ничего не стряслось. Только трудно жить мне, Вася… Устал от всего.
Присел к столу, голову на руки опер, а у самого слезы так и капают…
– Да что же с тобой, Володя? Что? Скажи, друг, легче будет.
– Будет ли легче, Васюк? – скорбно так спрашивает Владимир. Много я думал, голову ломал. Много, Вася, перестрадал я… Нет. Лучше не будет. Выхода-то нет.
И опять сердце Васи сжалось от жуткой догадки.
– Володя, не томи меня. Скажи, скажи только правду… Я так больше не могу… Измаялась!.. Покоя нет… – Говорит, дыханья в груди не хватает. Закашляла…
– Ну, вот видишь! Опять кашлять начала. Где с тобою разговаривать? – не то упреком, не то тоскою звучит Володин голос…
Вася кашляет, а Владимир хмурится. Папироску раскуривает.
– Выпей хоть чаю… Авось пройдет, советует Владимир.
– Нет, я капель приму.
Прошел приступ кашля. Вася Владимира чаем поит. А он уж обычным, деловым тоном рассказывает Васе, как трудно дело вести: сейчас грузчики расшумелись. За сверхурочные по высшей ставке требуют, а норму труда понизили. Синдикат из-за них убытки несет, а они с угрозами. Не заплатите – забастуем!.. Может, и подстрекатели есть. За всем не доглядишь. Не успел с поезда сойти, а Иван Иванович уже с докладом. Извольте радоваться: на несколько дней уехал, а тут сейчас уж и конфликт назрел. Чего другие-то правленцы смотрели? Надо было не допускать до обострения. А теперь начнется канитель. И пищу гулкому дадут.