sВОбоДА
Шрифт:
Беата Тышкевич.Неужели еще жива?
Бараний Трон.Чем сильнее углублялся Вергильев в глубь сетевой Вселенной (или сетевого же электрона?), тем примитивнее и пошлее становились сайты, как если бы он спускался по лестнице в преисподнюю. Давно известно: в России живут одни бараны, а на троне всегда сидит кровавая, позорная или хитрая сволочь, которую баранам не сковырнуть…
Бородатые Тролли.Ну и что? Кого сегодня можно удивить страшной рожей в лохматой бороде? Спустись в метро, оглянись по сторонам…
Белые Телки.Как
Бравые Тузы.Здесь окопались карточные шулеры. Вергильев ничего не понял. Шулеры шифровались жаргоном.
Без Турок.Это был какой-то армянский политологический сайт.
Болтливые Трусы.Про меня, подумал Вергильев, про мою гражданскую позицию. Или… имеется в виду нижнее белье?
Безнадежные Тамтамы.А это, вздохнул, точно про мою журналистскую и прочую деятельность.
БолТы.Какие-то дебилы в плавках.
Бенгальские Тигры.Вергильев ничего не имел против охраны этих замечательных зверей.
Больные Тюлени.Неужели ВИЧ-инфицированные, или СПИДоносцы? Лечить, лечить!
Барракуда Тут.Где «тут»? Вперед, барракуда, на Баррикаду Тунца.
Балканский Тупик.Господи, неужели опять мировая война?
Белорусский Транспорт.Ну, это ради Бога.
Бодрые Трутни.Вергильев почему-то подумал о своих коллегах. Правда, далеко не ко всем из них подходило определение «бодрые».
Бойся Труса.Правильно. Трус не играет в хоккей, не идет на баррикаду… тунца, не… говорит правду. Неужели я должен бояться… себя? — ужаснулся Вергильев.
Он понял, что не выберется из паутины БТ до утра. Интересно, подумал Вергильев, а если я наберу, допустим, МП, или ДХ, неужели будет то же самое? Но другие буквы, в отличие от БТ, не ложились на душу. Б и Т разлеглись на его душе, как если бы душа Вергильева была периной из гусиного пуха. Вергильев хотел дойти до дна — до железных пружин кровати, хоть и понимал, что дна нет, а есть только бесконечный, как звезды во Вселенной, пух. Он (не дай Бог!) полетит во все стороны, как некогда снег за окном кабинета шефа в Доме Правительства, если перина порвется. Но я-то конечен, подумал Вергильев, значит, где-то должен стоять ограничитель, он же — персональный предел понимания. Для чего-то же я вляпался в БТ!
Задумавшись, он, как на санках под гору, скатился по ледяной горке очередных БТ, уткнувшись, как в сугроб, в сайт под названием
Бери Тарелку (игра для проигравших).
«Взял», — в бешенстве отрапортовал Вергильев невидимому крупье.
«Выбери три блюда», — поступила команда. На экране возникли тарелки. На каждой — буквы БТ и цифры, уходящие в бесконечность. Тарелки с номерами напоминали плафоны, освещающие путь… куда?
Вергильев нагло (вряд ли в «игре для проигравших»присутствовало такое понятие, как выигрыш,так что можно было не церемониться) выбрал тарелки под номерами 1, 2, 3. Хотели три блюда — получите! — злобно подумал он.
Некоторое время экран (визуально) безмолвствовал, после чего там возник какой-то кретин со скрипкой. Он был в обтягивающих рейтузах и в старинной маскарадной маске. Издеваясь над скрипкой и Чайковским, новоявленный «мистер X» исполнил арию Германа из оперы «Пиковая дама». Только вместо «три карты», он, как ворона, раскатисто прокаркал: «Три сайта!»…
«Бери Твое»— появилось на экране.
1. Без Тебя.
Вергильев решил из принципа не смотреть этот сайт. Слишком многое, если не сказать все, было в этом мире без него. В игре для проигравших, чем, собственно, и являлась его жизнь, он проиграл все, что только можно (и нельзя), еще до начала игры, поскольку мир не принял его в игру.
Первый звонок, помнится, прозвучал в пионерском лагере. Худой, в пионерском галстуке, но в пробковом шлеме (редкая вещь в СССР) вожатый, разделив отряд на две команды, заявил Вергильеву: «А ты не играешь!» «Почему?» — ошарашенно спросил Вергильев. Больше всего на свете ему хотелось в тот момент оказаться в команде. «Потому что ты не нужен!» — отрезал вожатый. Почему-то он сразу невзлюбил Вергильева, хотя тот, в общем-то, ничем не отличался от других детей. Но вожатый как будто разглядел некий невидимый знак, который носил на себе Вергильев. По прошествии времени Вергильев догадался, что устами вожатого с ним разговаривал (средний) мир, уже тогда окончательно решивший не принимать его в игру. И после мир неоднократно — устами учительницы, преподавателя института, командира роты, редактора газеты, председателя наблюдательного совета банка, генерального директора холдинга, руководителя аппарата или секретариата высокопоставленного федерального чиновника, наконец, устами самого шефа и сотен других людей — повторял Вергильеву: «Ты не нужен!» А он продолжал что-то выяснять, на что-то надеяться, просить. Какое же отвращение он должен был вызывать у мира! Почему я до сих пор жив? — подумал Вергильев.
2. Бью Тебя.
На сайте размещались видеоролики с рассказами людей (в основном, женщин всех возрастов) о том, как, кто, почему и за что их бьет. Одни выглядели вполне прилично, то есть, если их и били, то не каждый день. Другие — демонстрировали свежие синяки и кровоподтеки. Ролики были короткими — не больше минуты. Одних женщин били — потому что любили. Других — потому что ненавидели. Третьих — от скуки. Четвертых — просто так. Пятых — строго по четвергам. Шестых — исключительно свернутым в жгут мокрым полотенцем. Седьмых — каждый день. Восьмых — от случая к случаю. Девятых — за синяки на ляжках и грудях, а также за перетруженные (на лице) губы. Десятых — за чинимые помехи при распитии, как пишут в милицейских (полицейских) протоколах, спиртных напитков. Сорок первую, а может, сто вторую женщину муж избил за то, что она… помочилась в кроличье рагу, которое и поставила на стол мужу. Тот съел рагу и не поморщился, но мать выдала дочь-младшеклассница, заставшая ее присевшую посреди кухни над кастрюлей. Приседать-то приседай, вспомнились Вергильеву бессмертные строки Венедикта Ерофеева о женщинах, а в Ленина зачем стрелять?
Просмотрев несколько роликов, Вергильев понял, что женщины с сайта Бью Тебя— штрафбат армии проигравших жизнь. Но далеко не все из них были в этом штрафбате невинными жертвами. Шестьдесят четвертая зачем-то отрезала уши у всех зимних шапок мужа. Семьдесят шестая ночью привязала мужа к кровати и начала душить. Тот, как Прометей цепи, разорвал веревки, бросился бить жену, но тут же и умер от внезапного сердечного приступа. Восемьдесят первую «друг» (так она его называла) бил за то, что груди у нее напоминали гнилые груши, которыми этот самый «друг» отравился когда-то в детстве. А девяносто вторую некто колотил (большой мягкой игрушкой — лисой в клетчатом переднике, так что, к счастью, не слишком больно) за… запах, от которого бедная женщина не могла избавиться, как ни старалась.