Свобода
Шрифт:
— О боже, Джоуи, — сказала Конни, когда он все объяснил, — обязательно соглашайся. Я тебе помогу.
— Как?
— Дам денег, — сказала она, как будто это было нечто само собой разумеющееся. — У меня на счету больше пятидесяти тысяч.
При одном упоминании этой цифры он испытал сексуальное возбуждение и вспомнил начало их романа на Барьер-стрит, когда он только-только перешел в старшую школу. Оба потеряли невинность под пение U2, их любимой группы (особенно Конни). Это был альбом Achtung Baby,и его первая песня, в которой Боно заявлял, что готов ко всему, в том числе к сексу, стала их серенадой — в честь друг друга и капиталистической идеологии. Эта песня позволила Джоуи ощутить себя готовым к любви и к взрослению — он стал зарабатывать настоящие деньги, продавая часы в католической школе, где училась Конни. Они сделались партнерами в полном смысле слова: он был предпринимателем и производителем, а она — надежным поставщиком и на удивление
84
She moved in mysterious ways (англ.) — отсылка к песне U2.
— Тебе понадобятся деньги, чтобы вернуться в колледж, — тем не менее сказал Джоуи.
— Я могу сделать это и позже, — ответила Конни. — Сейчас ты нуждаешься в средствах, и я могу их дать. Вернешь потом.
— Верну в двойном объеме. Хватит, чтобы заплатить за четыре года обучения.
— Если захочешь — пожалуйста, — сказала она. — Но вовсе не обязательно.
Они решили встретиться, чтобы отпраздновать его двадцатый день рождения в Нью-Йорке — там, где они провели самые счастливые недели жизни со времен отъезда Джоуи из Сент-Пола. На следующее утро он позвонил Кенни и сказал, что готов вступить в дело. Новый комплект иракских контрактов будет лишь в ноябре, ответил тот, так что Джоуи может спокойно учиться и держать денежки наготове.
Заранее чувствуя себя богачом, Джоуи купил дорогой билет на экспресс в Нью-Йорк и стодолларовую бутылку шампанского по пути к дому Эбигейл. У нее стало еще теснее, чем прежде, и Джоуи с радостью распрощался с тетушкой и на такси отправился в аэропорт Ла-Гуардиа встречать Конни (он настоял на том, чтобы она летела, а не ехала автобусом). Весь город — полуголые из-за августовской жары пешеходы, кирпичные стены и полинявшие мосты — действовал на него точно афродизиак. Идя навстречу своей девушке, которая изменила ему с другим, но теперь стремительно возвращалась в его жизнь, как магнит, притянутый другим магнитом, Джоуи ощущал себя королем. Когда он увидел, как Конни спускается по трапу, увертываясь от столкновений, — как будто слишком занятая своими мыслями, чтобы смотреть по сторонам, — он подумал, что богат не только деньгами. Джоуи обладал возможностями, жизненной энергией, удачей, разделенной любовью. Конни заметила его и закивала, заранее соглашаясь с чем-то, что он еще не сказал, — в ее лице были радость и удивление.
— Да, да, да, — порывисто сказала она, выпуская ручку чемодана и обнимая Джоуи. — Да.
— Да? — уточнил он, смеясь.
— Да!
Даже не поцеловавшись, они побежали за багажом, а потом на стоянку такси, где словно по волшебству не оказалось ни единого человека. Сидя в машине, Конни сняла пропотевший кардиган, устроилась на коленях у Джоуи и принялась плакать, как будто была близка к оргазму или у нее начались схватки. Ее тело казалось на ощупь совершенно новым и незнакомым. Конни действительно сделалась менее угловатой и более женственной — но по большей части Джоуи просто мерещилось, что Конни стала другой. Он был невероятно благодарен ей за неверность. Так благодарен, что, с его точки зрения, лишь предложение руки и сердца могло по заслугам ее вознаградить. Он готов был сделать его прямо сейчас, в такси, если бы не заметил странных отметин у нее на левом предплечье. Прямые параллельные порезы на нежной коже, каждый около двух дюймов в длину, один — ближе к локтю — уже заживший и почти неразличимый, другие — на запястье — еще свежие.
— Ну да, — сказала Конни, вытирая слезы и удивленно рассматривая шрамы. — Я это сделала. Но сейчас все в порядке.
Он спросил, что случилось, хотя знал ответ. Она поцеловала Джоуи в лоб, в щеку, в губы и серьезно взглянула в глаза:
— Не пугайся, детка. Я сделала это, чтобы наказать себя.
— О господи.
— Джоуи, послушай. Послушай меня. Я была очень осторожна и протирала лезвие спиртом. Один порез за каждый вечер, когда ты не звонил. На третий день я сделала сразу три, а потом — каждый раз по одному. И перестала, как только ты позвонил.
— А если бы
— Нет. Я не собиралась кончать с собой. Я делала это как раз с обратной целью. Чтобы немного пострадать. Ты понимаешь?
— Ты уверена, что не хотела кончать с собой?
— Я бы никогда не причинила тебе такую боль. Ни за что.
Он коснулся шрамов кончиками пальцев, а потом прижал к глазам правое — нетронутое — запястье Конни. Он был рад, что она причинила себе боль ради него, и ничего не мог поделать с собой. Конни жила загадочной жизнью, но Джоуи видел в этом несомненный смысл. Где-то в глубине его памяти Боно продолжал петь о том, что все в порядке. Все в порядке.
— Знаешь, что самое невероятное? — спросила Конни. — Я остановилась на пятнадцатом. Именно столько раз я тебе изменила. Ты позвонил вовремя, это было что-то вроде знака свыше. И вот еще… — Из заднего кармана джинсов она достала сложенный банковский чек. Он еще хранил изгиб ее тела и был пропитан потом ее ягодиц. — У меня на счету пятьдесят одна тысяча. Ты сказал, что примерно столько тебе и нужно. По-моему, это тоже знак свыше.
Джоуи развернул чек, на котором значилось: «Уплатить Джозефу Р. Берглунду» и стояла сумма — «50 000 долларов». Он не был суеверен, но знаки свыше и впрямь впечатляли. Именно такого рода приметы внушают людям мысль убить президента или выброситься из окна. На сей же раз внутренний голос свыше настоятельно приказывал: «Поженитесь».
На внешней полосе Гранд-Сентрал стояла огромная пробка, но по внутренней машины двигались быстро, неподалеку показалось такси, и это тоже был знак свыше — им не пришлось ждать в очереди. Еще один знак: завтра у Джоуи был день рождения. Он совершенно забыл о том состоянии, в котором находился всего час назад, по дороге в аэропорт. Существовало только настоящее, с Конни, и если раньше они лишь ночью, в спальне или ином замкнутом пространстве, оказывались в мире на двоих, теперь это произошло при свете дня, в городской дымке. Джоуи держал Конни в объятиях, банковский чек лежал у нее на потной груди, между влажными бретельками майки, одна рука была плотно прижата к груди, как будто Конни сцеживала молоко. Взрослый запах ее подмышек опьянял Джоуи — он вдыхал его и чувствовал, что буквально мечтает о нем.
— Спасибо, что спала с другим, — пробормотал он.
— Мне пришлось нелегко.
— Знаю.
— То есть, с одной стороны, было легко. Но с другой — почти невозможно. Понимаешь?
— Абсолютно.
— Тебе тоже было трудно, когда ты с кем-то спал?
— Честно говоря, нет.
— Потому что ты парень. Я знаю, каково это, Джоуи. Ты мне веришь?
— Да.
— Значит, все будет в порядке.
В течение следующих десяти дней они жили как в раю. Впоследствии, конечно, Джоуи понял, что первые, насыщенные игрой гормонов дни после долгого воздержания были отнюдь не идеальным временем для принятия серьезных решений насчет своего будущего. Он сознавал, что следовало бы написать долговое обязательство с указанием сроков выплат, основной суммы и процентов, вместо того чтобы пытаться отблагодарить Конни за ее чудовищно щедрый подарок, сделав предложение руки и сердца. Джоуи понимал, что, если разлучится с нею хотя бы на час, чтобы погулять в одиночестве и поговорить с Джонатаном, он, скорее всего, обретет необходимую ясность мышления и взглянет на ситуацию со стороны. Он понимал, что решения, принятые после соития, обычно разумнее принятых перед ним. Впрочем, на тот момент никакого «после» не было — было только перед, и еще раз перед, и еще, и еще. Они так жаждали друг друга, что продолжали днями и ночами, с упорством автомата. Новые грани наслаждений и ощущение взрослой серьезности, внушенное им совместной деловой авантюрой, а также болезнью и неверностью Конни, заставило обоих позабыть о предыдущих радостях — в сравнении с настоящим они казались детскими и наивными. Наслаждение было столь велико, а потребность в нем — такой безграничной, что, когда на третье утро вожделение ненадолго ослабло, Джоуи потянул за первую же ниточку, которая подвернулась под руку, лишь бы продлить радость. Он сказал:
— Мы должны пожениться.
— Я тоже так подумала, — ответила Конни. — Ты хочешь, чтобы мы сделали это сейчас?
— То есть сегодня?
— Да.
— Если не ошибаюсь, есть какой-то период ожидания. Может быть, придется сдать кровь.
— Ну так давай это сделаем. Ты хочешь?
Сердце у Джоуи бешено гнало кровь к промежности.
— Да!
Но сначала они занялись любовью, радуясь мысли о том, что придется сдавать кровь. Потом еще раз — когда узнали, что это не обязательно. Потом они отправились на Шестую авеню, точно пьяные или убийцы, захваченные с поличным, не задумываясь о том, что подумают окружающие. Конни — без лифчика и растрепанная — привлекала мужские взгляды, а Джоуи с бурлящими в крови тестостеронами находился в состоянии блаженного безрассудства. Если бы кто-нибудь сейчас задел его, он бы ринулся в драку исключительно от радости. Он предпринял шаг, который нужно было предпринять. Шаг, которого Джоуи ждал с того самого дня, когда родители сказали «нет». Прогулка с Конни длиной в пятьдесят кварталов в жарком лабиринте гудящих такси и вонючих переулков казалась длиной в целую жизнь.