Свободен для любви
Шрифт:
— Надеюсь, сэр, вы не верите всей этой чепухе? — спросил я. После стольких потрясений и скверно проведенной ночи я считал, что имею право высказать свое мнение. — В больнице Святого Суизина нас приучили выбрасывать всю эту муру сразу.
— Напротив, доктор, я черпаю из них массу полезнейших сведений. Практикующему врачу трудно идти в ногу со временем и быть в курсе новейших разработок. А стоимость подписки на медицинские журналы взлетела до небес.
— Но посмотрите только на эту пакость, которую они присылают в качестве бесплатных
Хоккет изменился в лице.
— Осторожнее, доктор, не уроните! — вскричал он. — Между прочим, я храню у себя любые образцы. У меня в кабинете их уже собрано несколько сотен. Моим личным пациентам многие из них пришлись по вкусу.
— Полагаю, вы берете за них деньги? — холодно спросил я.
— Разумеется, — ни секунды не раздумывая, ответил Хоккет. — Пациенты не доверяют бесплатным снадобьям. Вот в чем беда государственного здравоохранения. Что ж, доктор, вам пора идти: до амбулатории от нас больше мили, а опаздывать на прием не следует.
И вот под непрекращающимся дождем я погнал «Доходягу Хильду» на Футбол-Граунд-роуд. Мысли, обуревавшие по дороге мою голову, были отнюдь не радужными. Коль скоро я согласился стать практикующим врачом, нужно было стиснуть зубы и работать, позабыв про Хоккета, Жасмину, постель, жесткую, как дыба в Тауэре, холод и резь под ложечкой от голода. Правда, когда я увидел амбулаторию, моя решимость несколько поубавилась. На ярко-зеленом стекле невзрачного сооружения красной краской было выведено: АМБУЛАТОРИЯ ДОКТОРА ХОККЕТА. Ни дать ни взять дешевый паб.
На тротуаре перед входом уже выстроилась очередь. Отомкнув дверь, я очутился в неуютной клетушке, заставленной стульями с высокими спинками; в углу было отгорожено местечко для врача. Кроме замызганного стола и стула, в углу расположились картотечный шкафчик, кушетка, умывальник, бунзеновская горелка и масляный обогреватель, который я тут же включил. Вымыв руки, я извлек из кармана авторучку, высунул голову из-за перегородки и позвал:
— Проходите, пожалуйста.
Первой вошла ожиревшая мамаша, которую сопровождала дебелая девочка-подросток. На лице мамаши застыло неодобрительное выражение женщины, требующей позвать начальника.
— Adiposa familians [8] , — машинально произнес я себе под нос, рассматривая их.
— Что такое? — грозно пробасила мамаша.
— Латинское выражение. Медицинский термин. Вам не понять. — Я жестом предложил им сесть и, переплетя пальцы, спросил: — Что вас беспокоит?
— Где врач? — хмуро спросила мамаша.
— Я и есть врач.
— Нет, настоящий врач.
— Заверяю вас, я самый настоящий врач, — спокойно ответил я. — Может, диплом вам показать?
8
Семейное
— А, вы, наверное, новый мальчик доктора Хоккета?
— По меньшей мере его новый ассистент.
С минуту она молча поедала меня глазами.
— Не могу сказать, что с радостью доверю вам мою маленькую Еву, — сказала она наконец.
Сама Ева тем временем мрачно разглядывала меня, сосредоточенно ковыряя в носу.
— Или вы соглашаетесь, что я займусь вашей дочерью, или нет, — жестко отрезал я. — Если не согласны, то забирайте свою карту и ступайте к другому врачу. Я убиваться не стану, уверяю вас.
— Все дело в груди, — сказала толстуха, кивая в сторону дочери.
— Что с ней такое?
— Кашляет без конца. Днем и ночью. Порой я даже заснуть не могу, — негодующе добавила она.
— И давно у тебя такой кашель, Ева? — спросил я, награждая девочку отеческой улыбкой.
Ева не ответила.
— Что ж, — вздохнул я, доставая стетоскоп. — Нужно осмотреть ее. Раздевайся.
— Как, вы хотите, чтобы она обнажила грудь? — резко спросила мамаша.
— Да, я хочу, чтобы она обнажила грудь, — жестко ответил я. — В противном случае я не смогу осмотреть ее, поставить диагноз и приступить к лечению. А потом, если Еве станет хуже, вы совсем лишитесь сна.
Ева не ответила, а мамаша, тяжело вздохнув, принялась раздевать ее. Наконец девочка предстала передо мной обнаженной по пояс. Я приложил стетоскоп к области сердца и, ласково подмигнув девочке, сказал:
— Дыши глубже.
В следующий миг, заметив на подоконнике хрустальную вазочку с разукрашенной к Рождеству еловой веткой, я, не удержавшись, ни с того ни с сего ляпнул:
— Чудные шишечки!
И тут лицо девочки впервые оживилось. Кокетливо посмотрев на меня, она гордо обвела взглядом свои неокрепшие грудки и пробормотала, отчаянно шепелявя:
— Угу, хотя у моей штаршей шештры они еще больше.
Утро пронеслось вихрем. Больные шли нескончаемым потоком. Несколько раз, вспомнив про ленч, я выглядывал из-за перегородки, но неизменно обнаруживал, что очередь не уменьшается. По счастью, многим из них не требовались ни осмотр, ни лечение.
— Мне бы только справочку, доктор, — просили они.
Я подмахнул несколько дюжин подобных справок, удостоверяющих, что их владельцы освобождаются от работы, должны приступить к работе, могут ехать на курорт или в санаторий, не обязаны выступать в суде, способны иметь детей, имеют право на бесплатное молоко или должны проживать отдельно от родственников. С каждой новой справкой моя уверенность возрастала. Я уже даже начал получать от новой работы удовольствие, когда столкнулся с жизнерадостной престарелой дамой.