Свободное падение

Афанасьев Александр

Вместе с социализмом потихоньку ушла и социальная справедливость… причем как-то разом и отовсюду, даже из тех обществ, которые считались благополучными. Справедливость вообще перестала быть тем фактором, который как-то принимался во внимание. Нет, говорили о ней много – вот только дела ограничивались сбором каких-то благотворительных денег и проектами типа установки фильтров для воды для какого-нибудь африканского племени. За всей этой болтовней и делами, призванными скорее успокоить совесть, чем действительно добиться чего-то полезного, скрывалась одна неприглядная правда. Мир раскололся на две части… это собственно и не отрицалось никем. Первая часть – примерно миллиард человек – стремительно уходила вперед в своем развитии, весь мир был для них, от новых «умных» домов по двести

квадратных метров на семью до дешевых авиабилетов по десять фунтов в лоу-костерах. Еще примерно миллиард-полтора – это часть Китая, Россия, некоторые страны Восточной Европы – оказались в позиции догоняющих. И хотя они жили не так хорошо, как первые, но, по крайней мере, со всеми признаками цивилизованности и имели полные шансы их догнать. Оставшийся мир – а это не менее четырех миллиардов – был просто отброшен в сторону. Прошли те времена, когда мечтали о едином человечестве. Настало время суверенных диктаторов, заказных убийств, тайных операций, грязных сделок. Хладнокровно насаждаемый новый империализм в отличие от прежнего предусматривал для таких стран угнетение не чуждыми им колонизаторами, а выращивание колонизаторов среди собственных элит. Эти люди должны были оторваться от своей страны, действовать не в ее интересах и даже видеть и чувствовать свой народ как «чужой», как «быдло». Наступило время анклавов – богатых, интегрированных в мировую экономику городов, окруженных фабриками. То, что происходило за пределами этого анклава, начинало интересовать только во времена выборов. Или когда надо было набрать рабочую силу на фабрики – подешевле. Политика анклавов приводила к тому, что начинали разваливаться на глазах даже некогда единые страны, где и мыслей не было о сепаратизме. Лондон… один из первых в мире анклавов… город – финансовый центр, глобальный хаб. Город, где уровень роста цен на недвижимость побил все рекорды, где экспатов скоро станет больше, чем коренных жителей, город, куда стремятся все беженцы. Удивительно, но взлет Лондона сопровождался медленным угасанием большей части остальной страны… безработица, падение цен на недвижимость, безнадега. И вот – уже Шотландия объявляет о намерении добиваться независимости. И вот – уже в Уэльсе все больше людей прислушиваются к мнению сепаратистов. И вот – снова начинает обостряться проблема Северной Ирландии. Лондон – пример нового мира, притягательного и губительного одновременно…

Логика нового империализма диктовала и новый порядок действий. Вместо того чтобы строить фабрики на своей земле и нанимать своих людей, их строили вдалеке, там, где дешевая рабочая сила. Хладнокровно щелкая костяшками счётов, снижали издержки на всем, чтобы победить не в противостоянии цивилизаций, но в конкурентной борьбе и занять не подобающее место в мире – но подобающее место на полке супермаркета. Посылали в третий мир не воинов, а менеджеров, которые будут платить черному люду столько, сколько позволяет рынок, – но ни центом больше. Все казалось простым – вот мы пришли. Вот правительство этой страны дало нам налоговые льготы и позволило эксплуатировать его народ. Вот мы построили завод – мы же инвесторы, носите нас на руках! Вот мы платим жалованье – много… но все равно платим. А то, что наше жалованье в разы выше… ну, что делать, у нас таковы стандарты. Вот мы выводим деньги в офшор из-под налогообложения… а что, неужели платить налоги в этой быдластой стране и этому быдластому обществу? Да ни боже мой! Мы же инвесторы! Так носите нас на руках!

Но была проблема. Она была в том, что у нового империализма много чего не было. Не было стальной и хладнокровной решимости вести политику до конца, покоряя и порабощая страны. Не было людей, готовых идти вперед, довольствоваться малым, повторять по сто раз, если это необходимо. Не было государства, хладнокровного и изощренного, управляемого умелой рукой. Вместо этого были бесконечные обсуждения в Европарламенте, дебаты, шоу на телевидении, орущее безумие гей-парадов, старение населения, фрустации, старательно насаждаемое чувство вины, элементарная трусость и подлость, скрываемая за словами об этических ценностях. И посланцы нового мира, брошенные вперед с трудовым контрактом на втрое большее жалованье –

но невооруженных, не понимающих, что происходит, не готовых дать отпор. И в отличие от римских легионеров или солдат Британской индийской армии способных – когда утробным ревом вскипает толпа, отчего у видавших виды мороз идет по коже, когда начинаются настоящие неприятности, – лишь потрясенно спросить: «Господи, за что?»

А за все… Вот за все за это. За зазеркалье бизнес-центров – в десятке миль от нищих халуп. За Куршавель и Ниццу – когда не хватает детских больниц. За шикарные машины – когда многие не имеют собственного дома. Наконец, за саму ту концепцию жизни, которая предусматривает рай для миллиарда и беспросветную безнадегу для всех остальных. За то, что посмели поверить в новый мир и в конец истории, и в то, что они всегда будут благополучными и сытыми, а благополучие остальных их никак не касается. Вот за все за это и придется платить.

И прямо сейчас…

– Мистер Брикс…

– Да…

– Кто из вас старший?

– Наверное… наверное, теперь я. Том… он просто не успел, понимаете. Не успел.

– Об этом потом. Итак, вы отвечаете за людей, которые с вами. Ясно? Вы старший среди них. Я приказываю вам, а вы – им. Вы смотрите за тем, чтобы они делали так, как я скажу, так как это нужно. Ясно?

– Да… сэр.

– Вы служили?

Брикс горько усмехнулся:

– Один срок. Сидел на рации. Потом Дядя Сэм заплатил за мое обучение в университете.

– Все равно вы солдат и знаете, что такое порядок. Идите и готовьте своих людей. Мы выходим через минуту. С собой берете то, что можете унести в одной руке, не больше, ясно?

– Да, сэр.

– Идите к своим людям.

Брикс ушел в другую комнату. Бывший морпех повернулся к казаху:

– Вы спасли американских граждан, и теперь вам угрожает расправа. Мы можем взять с собой вас и вашу семью. Вывезти вас в безопасное место.

Казах покачал головой. Он был маленького роста, но не казался слабым.

– Мы останемся здесь.

Сэммел не стал спрашивать почему – он давно уже разучился задавать глупые вопросы. Вместо этого он только кивнул головой.

– Тогда закроете за нами дверь. И не выходите без нужды…

Сэммел прошел на лестничную площадку, щелкнул по микрофону на горле, привлекая внимание.

– Машина один, внимание, мы готовимся выйти. Марко, что там у тебя?

– Безопасно… сэр, но что-то не так.

– Что именно, не понял тебя.

– Сэр, местные спешно уходят в дома. Очень торопятся.

– Твою мать. Понял, жди нас!

– Есть, сэр…

Сэммел замахал рукой:

– Быстро, на лестницу! Эл, веди их! Быстро!

Первым прошел серб, дальше начали выходить ковбои. Сэммел считал их по головам и подталкивал в спину, обозначая, что надо шевелиться.

– Вниз, идем вниз! Не смотреть по сторонам!

Выходивший последним рыжий, лет сорока мужик остановился возле него.

– Вам должны были позвонить насчет меня. Я Ковач.

– Сэр, быстро в машину. С этим – потом. Быстро, быстро, быстро!

Он толкнул его вниз, отправляя по лестнице. Ему действительно звонили насчет этого рыжего – бывший командующий двадцать шестым экспедиционным соединением морской пехоты, ныне трехзвездный генерал, начальник штаба Морской пехоты США. Лично позвонил.

На первом этаже серб остановил ковбоев, вышел первым, встал на колено, отслеживая наиболее опасное направление стволом пулемета. Второй безопасник, парень по имени Ти, чех из полицейского спецназа, обезопасил противоположное направление.

– Пошли! Быстро в машину!

«Субурбан» был громадным – настоящий слон, больше, чем иной микроавтобус, запросто вмещает девять человек со снаряжением. Заложники немного замешкались.

– Быстрее! Двое назад, двое на второй ряд сидений! Быстрее! Ти, помоги им! Сажай людей в машину!

– Тихо! – крикнул серб.

Что-то было. Что-то… непонятное и страшное приближалось к ним… то, чего не было видно, но это было. Ритмичная вибрация воздуха, какой-то слаженный, медленно нарастающий стук… ритмичный и неритмичный в одно и то же время. Как будто топот копыт тысяч коней… похоже на вертолет, но это не вертолет. Но ведь кавалерии не существует?