Свод
Шрифт:
– Что ж, милейший, - не стал настаивать Гарсиласо де ла Вега, - вы действительно оказали мне услугу, давайте же тогда произведём расчёт.
Он отвязал от пояса мошну с деньгами, отсчитал пять золотых монет и подал их моряку:
– Этого вам хватит…, - испанец тут же взял с комода бумажный свиток и сел за стол. Макнув перо в чернильницу, он аккуратно вывел на выгибающейся бумаге: «Подателю сего…», - как ваше имя?
– Исраэль Киммельман…
– Вы иудей?
– Наполовину, сэр.
Испанец пожал плечами:
– Внешне это не заметно.
– О!
– улыбнулся моряк, - я вам так скажу, если бы хоть четверть иудеев Англии была различима внешне, вы могли бы быть твёрдо уверены в том, что они здесь везде, сплошь и рядом. Народ моей матери всегда мог безошибочно найти «тёплое местечко» на земле.
– Что ж, - не без ухмылки слушая слова посетителя, продолжил писать де ла Вега, - …«Подателю сего, Исраэлю Киммельману разрешено покинуть Барнстепл на любом из судов, имеющих разрешение на выход в море. Так же ему разрешено иметь при себе провизию и две единицы оружия с запасом пороха и пуль…». Эта бумага подписана сэром Аткинсоном, - уточнил испанец.
– Она позволит вам покинуть Англию и даже взять с собой провизию и оружие. Это я говорю к тому, если вы, бедняга, не умеете читать...
– Не стоит беспокоиться, сэр, - вздохнул Киммельман, пряча в карман камзола свиток и монеты, - иудеи, где бы они ни жили, обучены читать и писать на местном языке не хуже…
– Я не хотел вас обидеть. Итак, где вы говорите, можно найти Изи «Сухая нога»?
– Где-то в южной части города, возле свинарников Уингли, сэр, - он заглянул за спину испанца, - вы позволите?
– Что ещё?
– не понял де ла Вега.
– Оставшееся вино, сэр…
Испанец рассмеялся. Он подошёл к столу, взял кувшин с вином и со словами: «выпивка, моряк, не доведёт тебя до добра», отдал его смиренному иудею.
Киммельман вышел в коридор, полным учтивости жестом снял шляпу, поклонился и ушёл, аккуратно держа за ручку тонкую посуду с драгоценным виноградным продуктом. Испанец же, дождавшись, когда затихнут его неторопливые шаги, открыл окно и вышвырнул на мостовую кружку, из которой только что пил Киммельман.
Он снова вызвал офицера. Несмотря на поздний час теперь де ла Вега и не думал отдыхать. Расчёт испанца был прост и, главное, точен. Если «Ласт Пранка» забрали гвардейцы, он, как и прочие должен был бы содержаться в камерах штрафников войсковых казарм. По мнению Гарсиласо де ла Вега для Ричи «Последняя Шалость» возможность попасть на корабль, идущий к берегам Нового Света выглядела весьма заманчивой.
Этот подлец, как видно, надеялся переждать какое-то время в казармах, а потом под прикрытием решения властей без лишних хлопот, угодить во флот её Величества и улизнуть за океан, прямо к Хайраддину...
Испанец тихо прорычал себе под нос:
— Ах ты, хитрец, но где тебе в этом со мной тягаться, Ричи? С оружием обращаться ты мастак, а вот умишком, бедняга, подкачал. Ну, ничего, к утру я схвачу тебя за загривок…
На рассвете гвардейцы привели к де ла Вега того самого Изи «Сухая нога». Сразу стало понятно, откуда взялось его прозвище. Старый иудей сильно хромал, поэтому ходил, опираясь на палку. К вести о том, что «Ласт Пранк» в Барнстепле он отнёсся столь вдохновенно, что без зазрения совести пропускал мимо ушей то, что иностранец обращается к нему обидным прозвищем. Моряк Киммельман был прав, Изи готов был даже щедро заплатить тому, кто сможет по достоинству «отблагодарить» Ричи за некогда поруганную честь его старшей дочери.
В момент, когда солнце ещё не достаточно высоко оторвалось от горизонта де ла Вега, Изи «Сухая нога» и сопровождающий их взвод королевской гвардии подошли к казармам. Иудей сопел, припадая на больную ногу, но был столь преисполнен решимости оказать услугу, что просто не обращал никакого внимания, ни на боль, ни на пот, …ни на то, что важный испанец морщится в моменты, когда Изи оказывался возле него с подветренной стороны.
– Он мне за всё заплатит, этот ...эксетерский босяк, - мечтательно взирая на каменные стены казарм, шипел Изи.
– Кстати, - опомнился де ла Вега, - мистер «Сухая нога», сколько вы хотите за то, что опознаете «Ласт Пранка»?
В этот раз иудея задело.
– Многоуважаемый сэр Гарсиласо де ла Вега, - полным почтения голосом, произнёс он, - то, что моя дочь бросает тень на всю семью, ещё не даёт вам право обращаться ко мне по кличке, придуманной завистливыми к моим торговым делам уличными бездельниками. Я весьма уважаемый в Барнстепле человек…
— О!
– касаясь одной рукой взмокшего плеча иудея и, прикладывая другую к собственной груди, наполнился раскаянием испанец.
– Простите меня ради бога, …мистер…?
– Исраэль Киммельман, - не без гордости отрекомендовался Изи «Сухая нога»…
Ставшее вдруг серым лицо де ла Вега преобразилось до неузнаваемости. Появившаяся на нём густая сеть морщин, явила Киммельману истинный лик испанца. Перед ним стоял старик, карие глаза которого отливали кровью в лучах всё выше поднимающегося над горизонтом злого лика солнца. Снизу, к раскалённому диску светила, словно старое, драное покрывало, поднималась чёрная грозовая туча.
Киммельман, не зная ему как реагировать на столь рачительную перемену в лице важной персоны, несколько раз, будто проверяя на крепость, гулко ударил палкой по горбатой спине белого камня, лежавшего у его ног, после чего вкрадчиво произнёс:
— По всему видать, мистер де ла Вега, с юго-востока идёт нешуточный шторм…
— Лейтенант! — выкрикнул вдруг испанец и на его команду из толпы застывших в ожидании солдат, рысцой выскочил офицер. — Немедленно отправьте в порт самого расторопного. Мне нужно знать, сколько судов выходило в море с рассвета? Хотя нет, — остановил он, ринувшегося было к своим подчинённым лейтенанта, — стойте! Скорее, …сюда лошадей, троих лошадей!…
Они поскакали в порт по просыпающимся улицам Барнстепла, распугивая редких прохожих и будто пыль, поднимая дружный лай бездомных псов, разбуженных неслыханно ранним шумом. Обозлённые голодом собаки слаженно сопровождали проскакавших первыми всадников и неистово атаковали отстающего от них, того, что неумело держался в седле и подпрыгивал в нём, словно ярмарочный Панч[13].
Это никто иной, как сам Исраэль Киммерман «мчался» в сторону барнстепского порта, проклиная всё на свете, а особенно себя за то, что отказался от предложения испанца добраться до порта в армейской повозке и, поддаваясь азарту погони, вскочил в это трижды проклятое седло.
Позади измученного иудея пронзительно взвизгнула собака, в которую, судя по всему, кто-то из взбешённых таким шумом барнстепцев швырнул чем-то из окна. Исраэль оглянулся, но так и не увидел пострадавшее животное. Город подпрыгивал и шатался в его глазах, а сбитая с толку лошадь всё сбавляла шаг, подстраиваясь под неподготовленного к езде седока…