Сводные. Дилогия
Шрифт:
Утром она разбудила меня поцелуями. За окном было еще темно, зима не торопилась откидывать ночное одеяло с неба над Питером, но Юля сказала, что ей уже пора собираться. Отпускать ее, теплую, полуголую, сонную, не хотелось, а еще оказалось, что она уже сбегала даже в ванную, почистила зубы и даже приняла быстрый душ, пока я спал.
Кое-как я подмял ее под себя, выпросив пять минут. Спросил, как она, и она отделалась туманным «нормально».
— Это что значит?
— Что трусики останутся на мне, — хмыкнула
Раз разговор так быстро коснулся трусиков, ко мне вернулась надежда.
Она обвила меня ногами, и я тут же пожалел о преградах между нами, но она стянула с себя футболку. Растрепанная, довольная, в моей постели и почти без одежды… Нет, все-таки я везунчик.
— Будешь должен, — прошептала она, запуская ладонь под резинку моих боксеров.
— Верну с процентами, — горячо пообещал, покрывая поцелуями ее шею.
Она с удивлением распахнула глаза, когда я надавил пальцем между ее ног, даже так, через белье, уже зная, где будет лучше всего.
— Ох! Даже так можно? — выдохнула она, сокрушая своим невинным удивлением мою выдержку.
— Учить тебя еще и учить, балеринка.
— Я буду очень хорошей ученицей.
О дальнейших уроках она и спрашивает меня в прихожей, когда встречает в доме своего отца, в обтягивающих каждую мышцу спортивных леггинсах и топике, через который можно пересчитать даже ребра.
Жаркий шепот в полумраке, пока родители шумят посудой на кухне, выбивает почву из-под ног. Думаю, что правильнее будет подхватить чемодан и ретироваться на свою, скажем так, холостяцкую квартиру, чем играть с огнем здесь, в шаге от Платона и моей матери.
Я слишком хочу ее, всю. Себе. Постоянно.
Но Юля уже целует меня в щеку, выскальзывает из моих объятий, кричит отцу, что я пришел и бежит через узкий длинный коридор в дальнюю комнату, откуда из динамиков летит строгий голос.
— Дмитриева? Куда подевалась Дмитриева?
— Я тут, Ева Бертольдовна! — громко отвечает Юля. — Простите!
— Не расслабляться! Занятия не дома не означают, что надо нарушать режим! С третьей позиции, начали!...
Хочу подглядеть ее репетиции хоть одним глазком, но понимаю, что время еще будет. А пока мне надо все-таки встретиться с моей матерью.
Она выходит с кухни раньше Платона, замирает и потом в два счета, не говоря ни слова, преодолевает расстояние между нами.
И крепко обнимает.
Я теряюсь. Замираю с курткой в руке. Делаю глубокий вдох, наполняя легкие сладким аромат ее духов, который вдруг щиплет глаза. Неловко одной рукой касаюсь ее спины, кое-как обнимая в ответ. Когда она обнимала меня в последний раз? А черт его знает.
Вижу Платона, который тоже выходит встретить меня. На губах улыбка, он молча кивает в ответ. Он рад мне.
— Не подведи, Костя, — шепчет мне мама. — Это твой последний шанс, прошу тебя. Мы доверяем тебе.
Как только Платон уходит, мама тут же разжимает объятия, возвращается на кухню, где громко возобновляет разговор с того же момента, на котором я прервал их своим появлением.
«Раз, два, три! Раз, два, три, Дмитриева! Где ты витаешь?», несется из-за приоткрытой двери.
А я так и остаюсь стоять с курткой в руках, которую очень хочется набросить на плечи, подхватить чемодан и уйти, потому что только так можно избавиться от этого привкуса на языке. Хорошо знакомый едкий, острый, как капля табаско, вкус лжи.
Ни мама, ни Платон не знают, что я-то подвел их еще вчера.
Пока не знают.
(1) факапы - (от английского fuck up) облажаться.
Глава 10
Для завтрака не осталось времени, бросаю вещи в свою спальню, посреди которой так и стоит упакованным доставленным из магазина матрас. Хотя бы спать будет удобно.
Прощаюсь с матерью и Платоном, который явно слоняется по квартире без дела. Это видно по тому, с какой тоской он спрашивает, еду ли я на работу.
— Здорово, — кивает он. — Будешь у нас экспертом по безопасности?
Пожимаю плечами. Платон неожиданно ловит один из моих взглядов, которые я, оказывается, все это время бросаю в сторону дверей, за которыми скрылась Юля.
— У нее тренировки, Кость. Юля, как только пошла, так сразу танцевать и стала. В каком-то смысле я ей даже завидую. Хотел бы я увлекаться чем-то настолько же сильно.
Я его очень хорошо понимаю, а вот мама, похоже, нет. Она игриво ударяет Платона по плечу и говорит:
— Есть отличный вариант на сегодня, загрузить посудомоечную посуду! А потом придумать, что у нас будет на ужин. Помогу тебе, пойду, гляну, что у нас есть в холодильнике.
— Нам продукты доставляли вчера, Оксан, — отвечает Платон. — Заранее, перед приездом детей. Там полно продуктов
Детей.
Которые вчера совсем не в игрушки играли вместе.
Но ухватываюсь я за другую мысль:
— А что, повар больше не приходит?
— У Мишеля карантин, — вздыхает Платон. — Он ведь не только у нас работал. И где-то подхватил заразу.
— Пусть сидит дома! — кричит мама с кухни. — Еще этого не хватало.
— Теперь приходится выкручиваться самим, — заканчивает Платон.
Он так хотел семейной жизни, а теперь, судя по всему, Платону не хватает личного повара.
— Я могу помочь, — вдруг произношу я.
Магия пельменей никак не хочет развеяться.
За маской сурового отца вижу обычного, уставшего от неопределенности мужчину, которого заперли в собственной квартире не с той женщиной.
— Ты умеешь готовить? — удивляется Платон, будто в первый раз.