Сводные. Дилогия
Шрифт:
Сильнее стискиваю чашку с чаем, вспоминая Оксану. На одной чаше весов моя мама, которая отдала за меня жизнь. А на другой Оксана, которая родила, но не смогла полюбить так не вовремя пришедшего в этот мир сына.
Какой матерью я стану?
— А должна ли я сказать о беременности… Ему?...
Ксения сразу понимает, что теперь я спрашиваю не об папе.
— Отец ребенка имеет право знать о беременности. Имеет право высказать свое согласие или несогласие с твоим решением, которое ты озвучишь ему. Дальше все зависит от него. Может, он предпочтет исчезнуть навсегда. Может, вернуться в твою жизнь через несколько лет, когда ребенок подрастет, чтобы наладить с ним отношения. Или, может, он станет надежной опорой тебе уже сейчас. Все это должно быть только его решением. Часто именно родители решают за подростков, что для них будет лучше. И тогда дети женятся, потому что так надо. Рожают, потому что иначе соседи будут осуждать их. Но чужое мнение не должно быть выше или значимее твоего собственного. Но решать надо уже сейчас. Время, которое так дорого для твоего решения, пролетит незаметно. Ты мне веришь? — спрашивает Ксения.
Поднимаю на нее глаза. Вижу перед собой женщину, которая пошла против огромной волны сплетен, осуждения и грязи, которая лилась на нее из каждого телевизора и со страниц газет. Власть, сосредоточенная в руках мужа, позволила ему организовать невероятную травлю против нее одной.
Но она сейчас передо мной.
Сильная, уверенная, живой пример тому, что все, что не убивает нас, делает сильнее.
— Вам верю, — твердо отвечаю. — Вы же смогли… Смогли выстоять. Это ведь вы, правда? То, о чем столько писали в газетах! — я не могу больше молчать и делать вид, что ее не знаю. — Это ведь вы, та самая Ксения!
— Ну не все было именно так, как писали…. — хмыкает она. — Но это я, ты права. Я могу рассказать тебе, как все было на самом деле, если хочешь, но это такая долгая история…
— А я никуда не спешу! Ой… Меня зовут Юля, простите, что не представилась сразу!
— Приятно познакомиться, Юль. Еще булочку?
Первая волна сопротивления поднимается сразу же. Вы что, какая булочка! Я же балерина! Но, как беременная и голодная, больше всего на свете сейчас я хочу съесть эту булку, потому что потом мне предстоит поездка обратно в Питер, а от голода меня очень сильно тошнит.
Ксения не торопит меня с ответом. Она видит, что ее слова не прошли даром. Я прислушиваюсь к себе, находя ту золотую середину, которая позволит сейчас и дальше выбирать правильное решение.
Одна булка не сделает из меня гиппопотама, а питание свое я еще смогу откорректировать так, чтобы есть немного больше, но при этом не набирать лишний вес.
Все великое начинается с малого.
В моем случае — со съеденной без чувства вины еще одной булочки.
Глава 27
— Кость, а глянь эту рубашку. Как тебе?
Я смотрю не на рубашка, а на маму и не узнаю ее. Это новая игра, правила которой я не понимаю. Я никогда не видел ее такой — улыбается, смахивая невидимые пылинки с моих плеч, и даже иногда ерошит мои волосы в примерочной, когда я отметаю все ее приличные свитера, которыми она собирается заменить мой поношенный батник траурного цвета.
— Все-то тебе не нравится, Кость, — ворчит она, но на этот раз даже по тону слышно, что она это не всерьез.
Смотрит на меня в зеркало и улыбается каким-то своим мыслям, но я впервые плавлюсь от этого взгляда и даже соглашаюсь на какой-то колючий и бордовый свитер, лишь бы она улыбалась, глядя на меня вот так, как можно дальше.
Я задерживаюсь в примерочной, а мама идет расплачиваться. Одевшись, выхожу к ней, но в этот момент будто натыкаюсь на невидимую преграду.
Мама стоит на кассе, на губах призрачная улыбка и, по-прежнему витая в облаках, она легко поглаживает свой живот.
От неожиданности я сбиваю с ног безголовый манекен. Грохот привлекает внимание работников магазина, а мама оборачивается и смеется с того, как я ловлю сползающие с плеча манекена сумки непослушными руками.
— Глаз да глаз за тобой, Кость!
Раньше она бы обругала меня, сказала, что я снова ее позорю, что я должен научиться себя вести и много других реплик, которые теперь всплывают в памяти одна за другой. Вера в то, что она соскучилась по мне, одумалась или, не дай бог, полюбила, скукоживается как хрупкий древесный лист на морозе.
Дело не во мне.
И не встреча со мной после нескольких недель разлуки сделала ее такой.
Мама получила второй шанс. Другой ребенок обязательно будет лучше. Послушнее. И любимее.
Наверное, это и есть причина для торжественного похода в ресторан, куда она и Платон позвали своих детей, чтобы сообщить радостную новость.
Мы поднимаемся перекусить в ресторан на верхнем этаже. Мама передает мне все пакеты с покупками, плывет впереди, пока я несу пакеты, и каждую минуту встречает кого-то из знакомых. Все в один голос повторяют, что она вся будто бы светится. Покупки в моих руках становятся все тяжелее, как если бы мы закупились кирпичами.
— Кость, займи нам столик и закажи мне фреш и салат, хорошо? — бросает она мне через плечо, пока останавливается возле очередной подружки.
Захожу в ресторан, на автомате исполняю ее просьбу. Свободен только столик у входа. Сажусь и понимаю, что здесь до меня долетают некоторые фразы.
— Ты уверена? — спрашивает маму знакомая.
— Конечно! Мой организм работает, как часы! Точно тебе говорю, это задержка!
— А как отреагировал Платон?
— Ну а как еще он мог отреагировать? — смеется мама, и наверное только я достаточно хорошо ее знаю, чтобы сразу понять: так она пытается уйти от прямого ответа.
— Рад, наверное, что у вас теперь будет общий ребенок? — подсказывает подружка, и мама снова расплывается в улыбке.
Собеседница все сделала за нее.
Рад ли Платон?
Я не думаю, что его чувства изменились за прошедшие с нового года три недели. А значит, все не так однозначно, как пытается подать это мама.
Как поступит Платон? Даже если он не рад этому, вряд ли сбежит, как мой отец. Не такой он человек, чтобы бросать собственного ребенка. Но каково растить ребенка вместе с той, которую даже не любишь? Каково жить в постоянном раздражении и злости на самого себя, что допустил это?
— А другого столика не нашлось? Ну, Костя, ну подумал бы, каково мне тут сидеть прямо в проходе! — возвращается мама. — Молодой человек! Мы хотим пересесть!