Сводный экипаж
Шрифт:
— Понятно. Сказка действительно известная. Но у нас никаких героев на «Т» в экипаже нет, следовательно не суждено нам геройски Зверя прирезать. Ну и пусть живет, — махнул рукой Энди.
— Так-то конечно. Вот только с жертвами сейчас в Сарканде туговато. Пленных у князя давно нет, годных рабов спихивать в подземелье — чистое разорение. Ловят и скармливают Зверю кого не жалко, слухи об этом по городу идут упорные, но горожане не возражают. Все считают, самих себя очень ценными и нужными.
— Полагаешь, чужаки могут пригодиться в этом святом кормлении?
— Вряд ли. Совать
— такого скармливать себе дороже. А я постараюсь не попасться. Так что маловато у нас шансов познакомиться с Саркандским Зверем.
Висевшая на борту «Заглотыша», кверху тощей кормой и следящая за разговором мартышка издала чуть слышный огорченный «у-ух» — по-видимому весь этот бред с подземным Зверем ее страшно заинтересовал.
— Слазь, я тебе ножик принес, — сказал юнга.
Нож был недурен: прямой клинок, в меру длинный, с рукоятью из просто выглядящего, но непонятного дерева. Узкие ножны с крепкими шнурками.
В немом восторге Манки запрыгнула обратно на борт, спрыгнула, снова запрыгнула…
— Хватит мелькать, — призвал к приличиям Энди. — Примерься к инструменту и прячь. Носить на виду будет неразумно.
— Это точно, — поддержал юнга. — Здесь дамы тихонькие, не скачущие и вообще лишний раз на глаза чужим не являющиеся. Скучные дамочки. Так себе городок, я уже предупреждал.
Мартышка налюбовалась на нож и принялась пристраивать его под платье. Юнга сказал, что на такую заголенность ему невеста смотреть вообще не позволяла и пошел разжигать костер для готовки ужина.
С ножами Манки обращаться привычки, естественно, не имела — ножны топорщились даже под свободным платьем. Из-за худобы обезьяньей, что ли? Энди отрезал кусок веревки помягче:
— Иди сюда, палубное чудовище.
Теперь нож висел как нужно, оставалось подогнать длину веревочной перевязи. Энди сидел на корточках перед задравшей платье мартышкой, вязал узел. От обезьянки пахло теплым деревом и свежей смолой. Сухая она как щепка, грудь едва заметна. Дитя скал и беззаботных игр на ветвях.
Скальное дитя чуть заметно покачивало бедрами.
— Не надо, — оказал ночной рулевой, зубами затягивая узел.
— Невкусно? — вкрадчиво прошептала соблазнительница.
— Полагаю, что вкусно. Прямо таки даже уверен. Но я, видишь ли, еще частично джентльмен.
— Осел ты, — подумав, сообщила мартышка.
Энди закончил с перевязью, ухмыльнулся, и одернул обезьянье платье.
— Я ног мыть, — сердито сообщила мартышка, поддернула подол еще выше и направилась к воде. Шла как учили всем экипажем: разогнувшись в полный рост, держа спину прямой, а подбородок поднятым. При этом ягодицы, в сущности столь поджарые, что и ягодицами их не назовешь, играли с поразительной отчетливостью. Прямо парочка красных шаров[2], пусть и невеликой, но очевидной ценности. Вот кто мартышку этому игровому приему учил? Вдова, что ли, развлекалась?
Рулевой вернулся к костру. Гру, экономно колющий здешнюю
— Изменилась девица.
— Наполовину. Одна нога гладкая, другая в мозолях.
— Ей же обманник одну ногу обсосал. Но я больше про манеру хода дамскими галсами. С кормы весьма заметно.
— На пользу ли? Лучше бы ей с головы начать меняться. Вихляние задом — сомнительный курс к человеческому счастью.
— Ну, островитянка же. Трудный и непредсказуемый народ.
— Обезьяний народ?
— Обезьяний, болотный, долинный или песочно-прибрежный — разве поймешь разницу?
— юнга потянулся к мешку. — Я колбасы принес, можно поджарить. Вот шмондючья ситуация — денег хватает, а колбасу приходится брать — без поджарки такую и есть страшно.
— Скромность и еще раз скромность, — напомнил Энди, думая вовсе не о дешевой колбасе.
Шифровка
Лагуна — Твин Кастлу
Да сколько можно?!..……и полная… Доползли до Сарканда. Ждем. Но это ж дыра! В
смысле, отвесная полудыра. Третий день сидим на обрыве, плюем вниз, попадает ли на кого — вообще не видно.
Проведена конспиративная встреча с агентом Огрызок. Агент погряз в механомещанстве. Патрубки-вытрубки, фильтры-мыртры, сальники-дульники. Скоро совсем спятит. Считаю дальнейшее проведение операции нецелесообразным.
Из блокнота ^Гениальные размышления и склероза.
Заметки к лекции «Психиатрическое значение календаря гомо сапиенс и связанные с ним предрассудки».
Жизненный пример. Назначена конспиративная встреча. Место — подземка-«Дзержинская», время — 22:30 местного отсчета. Место рандеву мне знакомо, обстановку знаю. Прибываю из Прыжка строго на платформу станции «Дзержинской», сразу на эскалатор и наверх. Метод прост и проверен: выйти на место рандеву строго к назначенной минуте. Вид неброский: красно-желтый сарафан, «лодочки» на каблуке, шестимесячный перманент, папочка с документами подмышкой — аборигенки все так ходят. Соскакиваю с эскалатора — дорогу мне заслоняет странный самец. Длинная шуба, дубинка, морда прикрыта белым…
Мозг мой работает как челюсти акулы-голохвостки. Дубинка? Не мент. Шуба в пол? Не поп, и не купец — эпоха не та. Маска белая? Явно не гангстер, но тоже что-то сакральное. Замаскированный агент перехвата? Нет, глаза слишком блудливые.
Тут это чучело орет:
— С новым годом, девушка! С новым счастьем!
Вежливо улыбаюсь:
— Спасибо, мне уже подарили.
Ныряю под лапу в рукавице, прибавляю ходу. Вот она — дверь на площадь!
Осознаю, что мне холодно и что все окружающие пялятся анормально. На самку выше средней привлекательности смотрят чуть иначе. И тут все логически сходиться: чучело — лицедей, а вовсе не продавец календарей; на улице зима, а я промахнулась с календарным отсчетом. «Элементарно, леди Лоуд», как говаривал один мой стажер. В сущности, мелочь: август или январь — и то, и то старинно-латинское и замшелое, а ведь смотрят на тебя как на невидаль этакую. Туг и до провала недалеко.