Своё никому не отдам
Шрифт:
Подняться государь не смог. Достал пистолеты, но и пальнуть оказалось некуда — спины сторонников заслонили противников а несколько Кикинского полка воспитанников нарочно закрывали монарха со всех сторон. Где то неподалеку гремело настоящее сражение с залповой стрельбой, с воплями и устрашающим рёвом, а тут разрезалась одежда, ремни панциря и, почему-то вспарывался сапог. К голове прикладывали холодное, и уходило сознание. «Ох и врезали мне» — была последняя мысль.
Глава 27. А какой это свет?
— Привет, па! Вот уж не верил я… — Гриша остановился.
— Была у меня мысль, что ты всё разгадаешь, так что правильно, что в смерть мою не верил, — Иван Данилович, стоящий в ногах, было первое, что Гриша увидел, открыв глаза.
Теперь справа в поле зрения показалось ещё и мамино лицо. Видимо это её руки вставили ему в рот мокрую тряпицу, и сразу сделалось легче. Но говорить было по-прежнему неудобно, поэтому от объяснений насчёт того, что он подумал, будто уже на том свете, пришлось воздержаться. А потом и совсем передумал. Ощущение, что тело его долго было неподвижным и закостенело, сделалось настолько явственным, что внутри зашевелилась тревога.
— Сейчас Наталку твою позовут, — это уже мамин голос. А папа, улыбнувшись на прощание, вышел. Кажется, в шкаф.
Вот и звук быстрых шагов послышался. Наташка, она так ходит. И слышно, как выпроваживает маму.
— Я уж думала, ты совсем решил не возвращаться из страны зелёных холмов, — в глазах любимой стоят слёзы, но действия её быстры и точны. Чувствуется, как сильные, но нежные руки осторожно передвигают его конечности, отчего жизнь возвращается в тело, истосковавшееся по движениям. Будто кровушка побежала по жилочкам.
— Сама тебя шевелю, боюсь, поломают другие. Места ведь живого нет, одни раны да переломы. Ладно, синяки хоть проходят. Ну да коли прокинулся, далее дело быстрее на поправку пойдёт. Кишки целы остались, а иные места зарастут.
Вернувшиеся чувства отозвались зудом в разных местах, однако повязки снимались и слышался запах крепкого курного вина, которым лапушка протирала потерявшие чувствительность места. Вот уже и шея обрела подвижность под напором мягкой настойчивости. Удалось осмотреться и даже понять, что с ним случилось. Рука и нога в лубке. На груди тугая повязка — не иначе — рёбрам досталось.
Ну вот и сесть получилось, с помощью, конечно. Повязка на груди стала меньше давить, и попить удалось и несколько ложек жидкой размазни его съесть заставили. Тут и приметил, что в помощниках у жены двое стрельцов, причём лица их знакомы. Один у пушкарского двора караул нёс, а второй хвастался полировкой внутренней поверхности новенького ствола.
— Волнуются стрельцы. Они как прознали, что бояре царя убили — пошли в город резать всех до седьмого колена. Насилу образумила их, такие они недоверчивые у нас, Гришенька, — Наташка, конечно, шутит сейчас, но когда представил себе её перед толпой разъяренных краснокафтанников с бердышами и с пищалями, на которых дымятся фитили, стало страшно. — А Фрол с Северьяном сказали, что знакомы с тобой и меня государыней назвали, да на колени бухнулись и попросили благословения, отчего другие образумились. Сошлись на том, что присмотрят стрельцы за тем, как царя лечат, а до той поры они спать будут стоя и фитилей на ружьях своих не погасят.
— Фрол, скажи мужам достойным, что могут они уже отдохнуть. Мол, передумал государь помирать, — а что ещё сделаешь? Выбранный ироничный тон — лучшее
— Флотские экипажи, ясное дело. Тоже пришли за кровушкой боярской, командиров своих повязав. Ну уж их я на пристани встретила со стрелецким полковником да сотниками, и назад поворотила. С ними-то рядом куда как спокойнее было, не то что с Кикинского полка воспитанниками, рындами обряженными.
— То есть стрельцы командиров своих не арестовывали? — проявляющаяся картинка бунта выглядит все ярче и красочней и детали её всё более и более увлекают просыпающийся Гришин разум.
— Арестовывали. Они ведь тоже боярами считаются. Только отпустили их, прощения испросили и уж с ними во главе пошли на подмогу Кикинскому полку князя Ростоцкого отбивать.
— А он-то откуда тут взялся?
— Барками пришел и в Рыбачьем затоне выгрузился. Думал, что в столице все друг друга перебьют, а тут он со своими полками порядок наведёт, ну и сядет на трон. А только побили его войско, пока флот со франами управлялся.
— Ещё и франы? Им-то что понадобилось? И почему заморский приказ не упредил?
— Так все полагали, будто франы на галлов готовились напасть, но уже когда в море вышли, сменили курс и отклонились к югу. Прошли Китовым Полем и мимо Трынов-острова прямиком к столице заспешили. Скампавеи, что на острове том стояли, бросились вдогон, но настигли их уже на подходе к заливу. А тут галеасы с дальнобойками их поджидали, и давай гвоздить. По Гряде Карасиков через цепь вышек сигнал скорее франов досюда дошёл, вот и успели подготовиться. Сзаду как раз Ласточка и десяток скампавей тревожат. А от берега батареи калёными ядрами привечают и те же галеасы из соточек дальнобойных борта дырявят, не подходя под франский пушечный выстрел.
Так что поворотил этот флот к северу и убежал. Думается мне, они к столице шли, хотели, смутой воспользоваться и разбродом, а только не вышло по-ихнему. В том смысле, что кроме как здесь, во дворце, да рядом с ним, нигде баталий не случилось. Князя Ростоцкого стрельнули ещё до начала сражения, а воеводы его побоялись сечу зачинать — видели сколь против них силы собралось.
Зато Ростоц-остров франы взяли. Как-то прослышали, что князь войска оттуда увёл.
Вот так, радостно щебеча и врачуя раны, Наташка и поведала вкратце о том, что случилось за время Гришиного беспамятства. А потом убежала, оставив его в кресле, одетого, в основном, в повязки. Стрельцы тоже вышли, видя, что государь, утомлённый, словно весь день косил, задремал. Слышал ещё, что маменька вернулась.
— Не могу я смотреть, когда Наташка тебя ворочает, да протирает, да раны твои обнажает, чтобы мази новые нанести, — вздохнула она. — Притомился ты, сыночек. Отдыхай. А я рядом побуду.
Следующее пробуждение прошло легче. Тело сразу отозвалось и задвигалось. Не было чувства окаменения. Ночь. Свеча. Наташка спит в кроватке, расположенной рядом с его креслом. Раньше тут стол стоял. Ха, и сейчас стоит. Матрас как раз поверх столешницы положен. А любимая сразу встрепенулась и выскользнула из под одеяла. Словно взгляд почувствовала. Дала попить — менее повреждённой рукой даже удалось поддержать чашку. И нога, что не в лубке, на пол опёрлась. Поёрзал сам. Почти счастье.