Своеволие философии
Шрифт:
Запретить себе рано и бесповоротно – вот единственное искусство обуздать своеволие желания, сохранять спокойствие и невинность. От невинных удовольствий необходимо иногда отказываться; тот, кто удовлетворяет все свои законные желания, несомненно, потеряет власть над собой, и со временем либо подчинит свой разум своим желаниям и будет считать все свои желания законными, либо откажется подчиняться своему разуму, как назойливому мучителю, и решит хватать все, что ему нравится, не беспокоясь о том, что хорошо и что плохо.
Ни один человек, над которым господствуют его аппетиты, не может исполнять долг своей природы строго и постоянно, тот, кто хочет быть выше внешних обстоятельств, должен сначала стать выше своих собственных страстей.
Когда
Поставить свой ум выше аппетитов – цель воздержания, которое, по замечанию одного из Отцов церкви, есть не добродетель, но основа добродетели. Воздерживаясь от невинных действий, мы ежечасно усиливаем нашу стойкость и приобретаем силу сопротивления на тот случай, когда удовольствие или интерес придадут свое очарование пороку.
О характере Софрона (№ 57.) 110
19 мая 1759
Отправлено Сэмюэлем Джонсоном в The Idler.
110
Англ.: “Character of Sophron”. Перевод Е.П. Зыковой по изд.: http://www.johnsonessays.com/the-idler/character-of-sophron/
Благоразумие требуется чаще, чем какое-либо другое свойство ума, им пользуются в незначительных случаях, его вызывают к жизни поверхностные события повседневности.
То, что необходимо всем, дается человечеству на легких условиях. Благоразумие, которое нужно человеку постоянно, приобретается без особого труда. Оно не требует ни широкого кругозора, ни глубоких изысканий, но становится спонтанным импульсом ума не обширного и не погруженного в дела, не имеющего великих замыслов и не расточающего внимание на многие предметы.
Благоразумие действует в жизни так же, как правила в художественном творчестве: оно порождает осторожность, а не вдохновение, скорее предохраняет от потерь, чем приносит выгоды, часто позволяет избежать неудач, но редко приносит могущество или честь. Оно угашает тот огонь предприимчивости, которым совершается все то, что заслуживает похвалы или восхищения, и подавляет то благородное безрассудство, которое часто терпит поражение, но часто и побеждает. Правила могут избавить от недостатков, но никогда не создадут поэтических красот; а благоразумие делает жизнь спокойной, но редко счастливой. Мир не восхитится чудесами совершенства, пока острый ум не растопчет правила, а великодушие не разорвет цепи благоразумия.
Один из самых благоразумных людей, каких мне приходилось видеть, это мой старый приятель Софрон, который проводит жизнь, спокойно и планомерно следуя нескольким нехитрым максимам и удивляясь, почему ссоры и невзгоды случаются так часто.
Первый принцип Софрона – избегать всякого риска. Хотя он любит деньги, он полагает, что бережливость – более верный источник богатства, чем предприимчивость. Бесполезно открывать перед ним перспективы большой выгоды, он не доверяет будущему и не любит выпускать деньги из рук, потому что никто не знает, что может случиться. Он владеет небольшим имением, которое сдает по старой ренте, потому что мало лучше чем ничего; при этом он жестко требует платы в установленный день, потому что кто не заплатит за один квартал, не заплатит в следующем квартале за два. Если ему говорят о каких-либо нововведениях в сельском хозяйстве, он отдает предпочтение старым способам, потому что перемены редко оправдывают ожидания, он полагает, что наши предки умели обрабатывать землю не хуже нас, и заканчивает неоспоримым аргументом, что затраты на посадку и ограждение немедленны, результаты же отдаленны, и не может считаться мудрым тот, кто предпочитает неверное верному.
Еще одно из правил Софрона – не вмешиваться не в свое дело. Что касается государственных дел, он не принадлежит ни к какой партии, но об общественных делах рассуждает и слушает с таким спокойствием, как будто речь идет об управлении какой-нибудь древней республикой. Если говорят о каком-либо вопиющем факте надувательства или угнетения, он надеется, что не все правда в том, что говорят; если должностное преступление или коррупция вызывают возмущение нации, он надеется, что все хотели сделать как лучше. На выборах он оставляет за своими подчиненными полную свободу, а сам отказывается голосовать, потому что каждый кандидат хороший человек, и он не хочет обижать его отказом доверия.
Если между его соседями завязываются споры, он сохраняет неизменный и холодный нейтралитет. Пунктуальность создала ему репутацию честности, а осторожность – репутацию мудрости, поэтому мало кто отказался бы доверить ему разрешение своего дела. Он мог бы предотвратить много дорогостоящих судебных тяжб, погасить не одну вражду при самом ее зарождении, но он всегда отказывается выступать в роли арбитра, ведь тогда он должен будет решить против одного из спорщиков.
С делами других семейств он вечно незнаком. Он видит, что имения продаются и покупаются, проматываются и приумножаются без похвалы экономному и осуждения моту. Он никогда не ухаживает за тем, кто идет вверх, ибо он может и пасть, и не оскорбляет падшего, ибо тот может подняться. Его осторожность имеет вид добродетели, и те, кому не нужна его помощь, хвалят его доброжелательность. Но если кто-то просит его о помощи, оказывается, что он только что отослал все свои деньги, а когда проситель уходит, он говорит домашним, что огорчен его несчастьями, всегда относился к нему с особым расположением, и потому не мог дать ему денег, чтобы не разрушить их дружбу требованием об уплате.
О домашних несчастьях он и не слыхивал. Когда ему в сотый раз говорят, что дочка джентльмена вышла замуж за кучера, он с удивлением воздевает руки, потому что всегда считал ее здравомыслящей девушкой.
Когда ссоры между супругами, наполнив всю округу толками и смехом, кончаются разъездом, он не может понять, как это могло случиться, ведь он считал их счастливой парой.
Если спрашивают его совета, он никогда не говорит ничего определенного, потому что неизвестно, как дело обернется, а он не хочет брать на себя вину, но он нежно берет вопрошающего за руку, говорит, что принимает его дело близко к сердцу и советует ему не поступать необдуманно, но взвесить аргументы с обеих сторон, замечает, что не следует действовать ни слишком поспешно, ни слишком медлительно, что многие проигрывали, сделав или слишком мало, или слишком много, что у мудрого два уха и один язык, что он мог бы посоветовать ему то и это, но в конце концов каждый человек сам лучше всех судит о своих делах.
Некоторых это удовлетворяет, и они уходят домой с глубоким уважением к мудрости Софрона, и никто не остается в обиде, ведь каждый получает полную возможность остаться при своем мнении.
Софрон не дает характеристик людям. Бесполезно говорить с ним о пороке и добродетели, потому что он знает, что мало кто любит, чтобы его критиковали, и совсем редко кому нравятся похвалы другому. У него есть несколько словечек, которыми он пользуется постоянно. В отношении состояния он уверен, что все благополучны, он никогда не расточает больших похвал чьему-либо уму, но считает, что его окружают только благоразумные люди. Каждый знакомый честен и сердечен, а каждая дама – добрая душа.