Своеволие
Шрифт:
— Ты его крёстный — то твоя пахота! — заявил монах.
Санька же ничего «пахать» не собирался. Если кто захочет из дауров стать настоящим христианином — то пусть становится, а насильно впихивать догматы он не станет ни в приёмыша, ни в кого другого. Пусть православие на Амуре учится сосуществовать с иными религиями и культурами. Тут под боком, на минуточку, и буддисты живут, и много кто еще.
С запозданием, но все-таки атаман послал казаков на золотые реки и ручьи. Списки были составлены загодя, еще ранней весной. Атаман дал шанс попытать
— Вы больше поисковики, — напутствовал их Дурной. — Много злата я от вас не жду. Главное — обойти побольше рек и ручьев, узнайте: где есть песок, а где — точно нету.
А вот Щуку, что нашел в том году россыпи Цагана-Чагояна, атаман поставил над целой бригадой из восьми человек.
— С тебя, Оничка, будет главный спрос: опыт уже есть, места присмотрены. Поработайте хорошо — и вам больше достанется, и для Темноводного пользу принесете.
Нашел денёк он и для новеньких, которых смог сманить из Албазина. Было тех совсем немного: пара семей да несколько одиночек. Всего: дюжина взрослых или полтора десятка, если с малыми дитями брать. Эти пришли на Амур не за блеском золота, а за сказкой про райскую страну. Как служилые они мало на что годились, и Кузнец за таких не держался — в Албазине и так наплыв людей.
В общем, Санька взял их всех вместе и вывез за Зею. Леса на левом берегу стояли редкие и чахлые, зато росчисти под поля сделать тут легко.
— Селитесь, где хотите! — щедро махнул рукой атаман.
— А сколь землицы поять можно? — робко спросил один из них.
«Старостой назначу» — решил Дурной и улыбнулся еще шире.
— Да сколько хочешь! Хоть, сто четей, хоть, пятьсот! Главное — пупок не надорви. Но вы покуда не жадничайте. Сначала обживитесь, себя прокормите. В реке — рыба, в лесу — зверь. Всё ваше, что добудете!
Как приятно было видеть эти взгляды! Саньке даже слегка стыдно стало: выглядело так, будто он им своё личное дает.
— А что мы за это должны? — всё еще пытаясь вырваться из пут сладкого сна, настороженно спросил будущий староста.
— Пока ничего! — еще шире махнул рукой атаман. — Поднимайтесь на ноги. Будет первый урожай — везите избыток в Темноводный. Поменяем на топоры да посошники, лошадок продадим для пахоты. Ну, а позже подумаем…
«Или приедет воевода Пашков и подумает за нас» — добавил он про себя… Чтобы самому не слишком увлекаться сказками.
Летом Дурнова ждала ярмарка. Отправляясь на Хехцирское торжище, Санька завернул на Чагоянский ручей, и там ему поднесли почти семь кило шлихового песка — Щука не подвёл.
«А надо ли мне это отсылать в Албазин? Зачем палить наши прииски… Я ведь сам Кузнецу сказал, что прошлогоднее золото мы на Желтуге намыли» — задумался Дурной… и с легким ужасом понял, что подлый металл уже и его душу начал разъедать.
Зато на ярмарке атаман смог скупить всё! Су Фэйхун доказал, что жадность ему присуща более, чем страх — и привез из Кореи два пуда пороха, без малого! А еще — три десятка фитильных замков и самого фитиля — сто локтей.
— Вот это удружил, Фэйхун! — радостно хлопнул Дурной по плечу смутившегося китайца. — За смелость твою — в этот раз плачу, не торгуясь! Называй цену!
И жадный Фэйхун, резко перестав смущаться, назвал. Санька аж крякнул от неожиданности. Но слово сдержал: все-таки в этом году он был богат; да и хотелось замотивировать торговца на дальнейшие поездки. После, в отместку, за железные слитки и чугунные чушки он торговался так, что семейство Су по-новому посмотрело на северного варвара. В узких потаенных глазах ханьцев промелькнули искорки уважения.
— На будущий год, почтенный Фэйхун, ты сюда не спеши, — добавил атаман под конец встречи. — Поезжай в Чосон и там уже послушай новости про северные земли. Лучше прийти сюда к концу лета — поспокойнее будет.
И велел казакам тащить наторгованное к дощанику. Там Санька любовался на свои приобретения и чесал затылок.
«Нужно как-то расширять наше кузнечное дело… — жевал он левый ус в раздумье. — Поговорю с Гунькой: может, тоже внедрим мануфактурный принцип, чтобы каждый работал с одной своей операцией… Новых учеников наберем».
Это он с одной стороны думал. А с другой — понимал, что всё движется крайне медленно!
«Три десятка замков — значит, всего 30 новых пищалей… Это, если еще сможем сделать! — непритворно вздыхал Дурной. — А у меня через год уже большая война! Решающая война…».
Всё было нужно: и пищали, и пушки, и порох. Но главное — люди. А времени для этого оставалось совсем мало.
Почти всё лето Санька провел в разъездах. Нашел братьев-робингудов — Соломдигу и Индигу — похвалил за старание. После объехал ясачные роды на Уссури и Нижнем Амуре, особенно, те, что «зажали» пушнину минувшей зимой. Пока просто пожурил и не дал подарков.
В это время по этим же рекам «гонял» чернец Евтихий — спасая язычников от геенны огненной. Атаман выделил ему целый дощаник и уговорил сопровождать ретивого монаха Ивашку Иванова. Только этот хитрый дипломат мог удержать попика и не допустить кровопролитий на религиозной почве.
К осени чернец и атаман вернулись в Темноводный. Оба довольные, но и удрученные новыми задачами. В тот же день Сашко Дурной венчался на «деве» Сусанне, прекратив, наконец, «жить во грехе». А на следующий Евтихий заторопился в Албазин.
Глава 50
— Батюшко, оставайся! — голосили православные, старые и свежеиспеченные. — Мы те церкву срубим! Хошь, в острожке, хошь, на холме, пред самым Небом!
Но чернец был непреклонен. Так что, собрали урожай, снарядили наибольший дощаник — и двинулись вверх по Амуру. Золота Санька с собой взял совсем немного — на пять кило. Мол, за лето кое-где случайно понаходили по чуть-чуть… Не то, что на реке Желте! Зато хлеба повез более двадцати пудов! Вот какие у нас земли тучные!