Свой почерк в режиссуре
Шрифт:
Примеров таких могу привести множество.
Вплоть до того, что спустя три месяца после окончания съемок я опять собрал съемочную группу и своих юных актеров, чтобы доснять целую сцену — как начальница лагеря читает детям «Ревизора» и распределяет роли. Это было сделано для того, чтобы снять сатирический пафос «Хулигана», как бы «перевести стрелки» на Гоголя, тем более что текст его использовался почти впрямую.
Однако даже эта решительная мера меня, точнее, мои фильмы, не спасла.
Фильм «на полке»
Долгую историю затяжной борьбы за строчки, куплеты, сцены и даже порой музыкальные
После просмотра разъяренный Хессин стукнул кулаком по столу и объявил буквально следующее:
— Эти фильмы в эфир не выйдут никогда! Эти дети разговаривают и держатся не как наши дети! И вообще!.. Что за тексты они поют? Кто эти стихи написал?
— Я, — робко вякнул я.
— Ах вот оно что! — еще больше рассвирепел Хессин. — Теперь понятно! Ладно эти стихи и диалоги, но ведь и музыка не пионерская! И даже пластика не пионерская тоже! Этого мы на экранах никогда, вы слышите, товарищ Алеников, ни-ког-да пропагандировать не будем! Это не советские фильмы! Это какие-то сплошные американизмы!!!
Никакие мои уговоры открыть глаза и посмотреть в окно, чтобы хотя бы прислушаться к доносящейся оттуда современной музыке, — увы! — не возымели ни малейшего действия. Нюхом чующий скрытую крамолу Хессин категорически стоял на своем. Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал. Фильмы о Петрове и Васечкине легли «на полку», другими словами, на веки вечные отправились в фильмохранилище без права показа в эфире.
При этом справедливости ради следует заметить, что лично ко мне директор «Экрана» относился с безусловной симпатией, проскальзывающей даже во время гневных отповедей, обрушивавшихся на меня. Он как бы пытался дать понять, что самому ему фильмы, безусловно, нравятся, но он, к сожалению, находясь на столь ответственном посту, вынужден играть по принятым правилам.
Аудиенция
Короче говоря, начался новый этап моей жизни. Я вступил в борьбу за выход моих фильмов в свет. Куда я только не писал, и к кому только не обращался!
Я пытался дать Хессину в руки своеобразные «охранные грамоты», которые в свою очередь дали бы ему возможность оправдаться перед высшим начальством — руководством Гостелерадио. Документы эти призваны были подтвердить лояльность моих картин и их героев.
В «Экран» пошел поток писем и звонков. Академия педагогических наук объясняла, что никакого криминала в «Любви второгодника» не видит. Институт художественного воспитания Академии наук СССР общим собранием принимал решение, что фильм даже полезно показать подрастающему поколению, ибо, разговаривая с ним на его языке, он безусловно с успехом преподаст ему ряд важных нравственных уроков…
Мэтр детской музыки знаменитый композитор Дмитрий Кабалевский давал заключение, что музыка в фильме имеет полное право на существование. Главный детский поэт страны, автор государственного гимна Сергей Михалков примерно то же самое объяснял «Экрану» по поводу стихов, служивших текстами к песням… Пытались защитить картины художественный руководитель Детского Музыкального театра известный режиссер Наталья Сац, секретарь Союза писателей детский писатель Анатолий Алексин и многие другие.
Я мог бы продолжать и продолжать этот список, тем более что с огромной благодарностью вспоминаю всех людей, пытавшихся мне помочь. Увы, все оказалось бесполезно. Время было смутное, куда повернет недавно пришедший к власти Андропов, было не совсем ясно, и Гостелерадио совершенно не хотело рисковать, выпуская мои фильмы на всесоюзный голубой экран.
Тем не менее я не сдавался и в конце концов был вызван на аудиенцию к считавшемуся всесильным первому заместителю председателя Гостелерадио СССР Энверу Мамедову.
Войдя в масштабный кабинет, я не сразу обнаружил его хозяина. Огромный стол в конце кабинета пустовал.
— Ну чего встал? — раздался хамовитый голос, и только тут обнаружилось, что Мамедов в вальяжной позе возлежит на ковре, разглядывая меня снизу вверх. — Ты чего ко мне с торбой пришел? — спросил первый зам, кивая на висевшую на моем плече сумку. — Ты больше с торбой ко мне не приходи, оставляй в приемной!
Наступила странная пауза. Я, признаться, был совершенно не подготовлен к этой сюрреалистической встрече и теперь судорожно пытался решить, что делать, как реагировать на это хамское «ты», да и вообще, оставаться ли на ногах или сесть, а если сесть, то куда…
В конце концов так же молча я стал опускаться на знаменитый ковер, тот самый, на который так часто вызывались провинившиеся. Впрочем, не успел я присесть, как Мамедову отчего-то наскучило валяться, он встал и направился к столу. Я тоже вынужден был подняться, иначе ситуация становилась уже совершенно абсурдной.
Водрузившись над столом, первый заместитель посмотрел на меня мутным взором и неожиданно поманил к себе длинным пальцем. Я приблизился, припоминая ходившие по «Экрану» слухи о том, что всесильный зам употребляет наркотики и вообще не чужд никаким иным земным радостям.
Периодически на киностудиях страны запускались фильмы вне всяких утвержденных планов, или уже на утвержденные неожиданно отпускались дополнительные деньги, или внезапно на главную роль без всяких там художественных советов специальным приказом назначалась та или иная актриса… И все эти разнородные события имели под собой только одно объяснение — личные взаимоотношения первого замминистра с прекрасными представительницами киноискусства. Впрочем, в этом плане я, признаться, не вижу большой разницы между Гостелерадио и Голливудом.
Короче говоря, я подошел и остановился около стола, давая Мамедову возможность рассмотреть меня более внимательно. Видимо, что-то в этом осмотре не удовлетворило первого заместителя председателя Гостелерадио СССР.
— Ты чего воняешь? — строго спросил он, откинувшись на спинку кресла.
Мне показалось, что я ослышался.
— Не понял, — совершенно искренне произнес я.
— Я говорю, ты чего эту вонь распустил? — повторил Мамедов, тыча указательным пальцем в бумаги, разложенные перед ним на столе, в которых я тут же признал собственноручные обращения в разные высокие инстанции, включая ЦК партии, с целью спасения своего детища. — Ты чего, думаешь, тебе это поможет? Во! — И первый заместитель сложил у меня перед носом выразительную фигуру из своих длинных пальцев. — Ты бы, вместо того чтобы этим говном заниматься, лучше думал, чего снимаешь! Кончай эту вонь по-хорошему, а то…