Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона
Шрифт:
– Алекс.
– Яр, – ответил я на его рукопожатие.
Ладошка у него была сухая и шершавая, рукопожатие крепкое. После уроков Алекс, я и еще несколько мальчишек из нашего класса возвращались со школы. Алекс рассказывал о себе. Оказывается, он с родителями, двумя младшими сестренками совсем недавно переехал из города Кракова, польского протектората Рейха. Отец получил работу в Риге, живут они на той же улице, через дом от меня. Алекс располагал к себе, был очень легким в общении мальчишкой, прекрасным рассказчиком, постоянно улыбался. За разговорами мы дошли до проходного двора, который связывал две улицы. Мы с мальчишками всегда ходили через проходной двор, чтобы сократить расстояние до дома. Вдруг от липы отделились четыре фигуры, это был Черный Янис со своими друзьями. Янис был на два года старше нас, высокий, худой, болезненного вида, с черными как смоль длинными волосами, белой кожей и постоянной недовольной гримасой на узком, как у макаки, лице, обожавший издеваться и мучить тех, кто помладше и послабее. Но когда встречал ребят постарше и посильнее, тут же резко менялся: начинал перед ними лебезить, заискивать и подхалимничать. В общем вел себя как шакал, его дружки были ему под стать.
– Эй, криевс. Постой-ка, не спеши, – обратился он ко мне. «Криевс» в переводе с латышского дословно означало «русский», но слово «криевс» уже давно имело другое значение – когда хотели подчеркнуть неполноценность человека, хотели унизить и оскорбить его, к нему обращались именно так. Все мальчишки, с которыми шел из школы и которых я считал на тот момент своими товарищами, как-то удивительно быстро рассосались, словно их и не было Только Алекс плотнее приблизился ко мне и стал плечом к плечу рядом со мной. Черный Янис с друзьями не торопясь приближались к нам, мерзко улыбаясь. Так акула не спеша приближается к своей жертве, зная, что та никуда не денется, заодно давая жертве осознать всю безвыходность и ужас ее положения. В животе противно заурчало, засосало под ложечкой. Янис резко ударил меня в челюсть. Удар не был болезненным. Алекс сориентировался быстрее меня, сходу ударил в ответ, тут же в драку вступили трое друзей Черного Яниса, ну и закрутилось. Мы с Алексом дрались с отчаянием обреченных, царапались, кусались, даже когда нас повалили на землю и стали избивать ногами, мы все равно не переставали огрызаться. Не знаю, чем бы для нас все это закончилось, но тут на шум драки подбежал какой-то прохожий и отогнал от нас Черного Яниса и его компанию. Вставая с земли и отряхиваясь, я посмотрел на Алекса. Из носа у него текла кровь, а на обоих глазах расплывались два здоровенных темно фиолетовых фингала. Видок был тот еще. У меня было опухшее правое ухо и нижняя губа отвисала на полметра, в голове сильно шумело.
– Почему ты остался? – спросил я.
– А как я тебя брошу одного? – потом так хитро посмотрел на меня. – Яр, ты все-таки сумасшедший русский, – и расхохотался.
С этого дня мы стали неразлучными друзьями.
Глава 4
Вечером с опухшим ухом и оттопыренной губой я стоял на семейном совете и держал ответ, почему я в таком непотребном виде. В семейный совет входили мама, папа и дядя Роланд. Они сидели втроем за круглым столом в гостиной и очень внимательно и строго смотрели на меня. И если честно, все это сильно смахивало на трибунал. Когда я дошел в своем повествовании до того момента, как Черный Янис обозвал меня криевсом, я видел, как потемнели глаза моего отца, мама всплеснула руками, а дядя Роланд криво усмехнулся.
– Ну и кто кого? – проведя ладонью по короткому ежику волос, поинтересовался он.
– Вообще-то, они нас, но их было четверо и они старше, – глотая слезы, ответил я.
– Понятно, четверо, – в задумчивости протянул он. Повисла пауза. Родители переглянулись между собой.
– Иди в свою комнату, сынок, – cказала мама. Размазывая слезы по щекам, я удалился к себе. Уставившись на плакаты звездолетов, наклеенных на стене моей комнаты, здоровым ухом старался подслушать, что за дверью решает семейный совет.
– Надо позвонить родителям Яниса, – предложила мама.
– И о чем ты с ними будешь говорить? – парировал отец.
– Знаю я его родителей, отец работает в министерстве культуры, мать в министерстве пропаганды Рейха. Оба члены НСДПА, вот и вырастили паскудника, – рокотал тяжелый бас дяди Роланда.
Дальше кто-то захлопнул дверь в гостиную, и до меня долетали только обрывки фраз. Минут через десять мама позвала меня обратно в гостиную. Дядя Роланд опять провел рукой по волосам:
– Значит, четверо, говоришь? Вот что, паря. Во сколько ты завтра заканчиваешь школу?
– В четыре.
– Ну и хорошо. Завтра жду тебя у себя на работе в семь вечера, по адресу Антонияс, 27, при себе иметь спортивную форму.
– А зачем?
– Затем, что пора тебе научиться защищать себя от всевозможных выродков. Будешь постигать азы рукопашного боя при аппарате СД.
– А можно взять с собой Алекса?
Дядя Роланд внимательно посмотрел на меня.
– Ну пожалуйста.
– Это тот, что с тобой был?
– Угу.
– Лады, бери с собой Алекса.
Вечером, когда я уже засыпал, в комнату вошла мама со стаканом теплого молока, погладила своей мягкой, нежной рукой меня по голове, спросила:
– Яр, сынок, как ты?
– Нормально.
– Выпей молока
– Не хочу, мам.
– Больно, сына?
– Нет. Очень обидно. Мам, а почему мы не сменим фамилию?
– Тебе не нравится наша фамилия?
– Да нет, нравится. Но…
– Никаких но. Я знаю, сына, тебе еще не раз в жизни придется доказывать, что ты не хуже других, поэтому ты должен быть во всем, за что ни берешься, на голову выше остальных.
Мама поставила молоко на тумбочку возле кровати, еще раз погладила меня по голове, чмокнула в щеку.
– Спокойной ночи, завтра будет новый день. Все будет хорошо. Спи, сына.
Глава 5
На следующий день по дороге в школу я рассказал Алексу, куда мы идем вечером. Он был в полном восторге.
– А кто твой дядя Роланд?
– Штурмбанфюрер СД. И мы пойдем не на курсы самообороны от гитлерюгенда, а на настоящие боевые курсы при аппарате СД, – гордо процитировал я своего дядю.
Вечером после окончания занятий ребята один за другим под разными предлогами отказались возвращаться с нами. Из школы мы пошли с Алексом вдвоем. Подойдя к проходному двору, где вчера происходила экзекуция, переглянулись. У нас был шанс сделать совсем небольшой крюк и обойти этот злосчастный проходной двор, но решение было принято. Взяв друг друга за руки, мы смело шагнули в арку, ожидая всего самого плохого, но Яниса с друзьями там не было.
Без десяти минут семь мы были по указанному дядей адресу. Это было большое пятиэтажное, совсем старинное здание. Над входом реяли два полотнища: один – флаг Рейха, ярко-красный с белым кругом посередине, в нем черная свастика, второй – черный с двумя белыми молниями. Возле входа стояли двое эсэсовцев в черных мундирах, напоминавшие изваяния, с абсолютно каменными лицами. Я позвонил дяде Роланду и сообщил, что мы прибыли и находимся перед входом.
– Сейчас выйду. Ждите.
Он появился буквально через несколько минут. В черном мундире, перетянутый ремнями, в вычищенных до блеска сапогах. На правом рукаве кителя, чуть повыше локтя, была повязка со свастикой, на голове черная фуражка с серебряной кокардой, черепом и двумя скрещенными костями. Дядя Роланд казался еще выше и смотрелся очень грозно.
– Вот ваши пропуска. Смотрите не потеряйте. Пошли.
Пройдя через дверь мимо двух эсэсовцев, изваяния даже не дрогнули, мы оказались в огромном холле. Сразу в глаза бросались два огромных портрета – Гитлера и Канцлера. Впереди был турникет, рядом стеклянная будка, в ней сидел эсэсовец. Возле турникета стояли еще двое. На шее у них висели штурмгеверы. Все трое вытянулись перед дядей и щелкнули каблуками. Эсэсовец, который был в будке, взял у нас пропуска, приложил их куда-то, окинул нас тяжелым, немигающим взглядом.