Свой среди воров
Шрифт:
Но мне все равно нравилось дразнить сестренку.
Я сидел на приступочке у входа в аптеку и пил третью чашку чая. Тот остыл, потемнел и стал горьким, несмотря на вбуханный туда мед. Под стать моему настроению.
Потом я отставил чашку и развернул письмо, доставленное Тамасом.
Кристиана писала на хорошей бумаге – сухой и плотной. Я мог продать ее Балдезару, чтобы оттер и заново пустил в дело, но не собирался. Письмо отправится в тайник, что в глубине одежного шкафа, и приложится к остальным, милым и злобным.
Я снова перечитал письмо
Она хотела со мной встретиться. Сегодня вечером. Якобы поговорить. О чем-то важном. На кону ее безопасность.
Старая песня.
Другими словами, ей что-то понадобилось от брата, бывшего взломщика. Или не терпится получить подделку, которую я для нее заказал.
Я провел пальцем по твердому воску печати на обороте письма и ощупал вдовий оттиск. Надо же, как откровенно и гордо! Немалая дерзость с учетом того, что она ради него совершила. Она называла меня злодеем, но я, по крайней мере, убивал, только когда этого требовало дело. И муж ее, Нестор, мне нравился.
Позади возникло движение. Я обернулся – на меня смотрела Козима.
– Плохие новости? – поинтересовалась она. И дальше, коварнее: – Что, любимая бросила?
Я улыбнулся маленькой женщине, сложил письмо Кристианы и спрятал в незашнурованный рукав.
– Сбежала к барону. Чем он лучше меня?
– Мир и покой? – предположила жена аптекаря, садясь рядом. – Да простит меня император, но иногда мне хочется, чтобы Эппирис усыпил этих девиц и подарил мне хотя бы полдня.
– Я их вообще не замечаю, – произнес я, а Ренна с Софией с воплями выбежали из-за угла и с дикими криками влетели в дом.
Шестилетняя Ренна хохотала, но София, на два года старше сестры, была далека от веселья. Дверь с грохотом захлопнулась, за ней заверещали и затопотали по деревянному полу.
– Врешь ты все, – отозвалась Козима.
Она смотрела на дверь и прислушивалась, пока шум не стих; затем расслабилась.
Кареглазая Козима с волосами цвета воронова крыла и скульптурным лицом наверняка была сущей красавицей, когда досталась в жены Эппирису. Даже двое детей и годы забот о них и муже не убили ее красоты, и на Козиму до сих пор оглядывались мужчины, включая меня. Не знаю, чем Эппирис завоевал ее сердце, но я проникся к аптекарю толикой уважения. Мое уважение к Козиме превосходило всякие толики.
Сегодня был прачечный день: она предстала с увязанными назад волосами, раскрасневшимся лицом и в мокром фартуке.
– Что, и правда плохие новости? – спросила она и ткнула пальцем в рукав с припрятанным письмом.
– Да не хуже, чем обычно.
– От кого?
Я посмотрел ей в глаза, но не ответил.
– Не хочешь – не говори, – пожала плечами она.
– Когда я въезжал, я объяснил вам с Эппирисом правила.
– И мне они не понравились.
Я улыбнулся. Это был старый спор. Козима не верила в тайны, а я не верил в их ненадобность.
– Мой дом – мои правила, – сказал я.
– Фи!
Я приобрел двухэтажный кирпичный, обшитый тесом дом пару лет назад у человека из Круга по имени Клитер вместе с долговой распиской Эппириса. Клитер не хотел его продавать, но мне понравились и дом, и кордон, а на Клитера было нарыто достаточно, чтобы он передумал. Я въехал в комнаты наверху и простил аптекарю долг в обмен на тайную долю в деле. Сперва я собирался пожить здесь ровно столько, сколько ушло бы на проверку, не надувают ли меня с процентом от навара, но сам не заметил, как положение изменилось. Три комнаты над аптекой стали приютом, далеким от улиц, а с Эппирисом и его семьей я отдыхал душой от ночных треволнений. Место, которое я считал лишь удачным вложением средств, превратилось в дом.
Вот тебе и планирование.
Козима сменила тактику:
– Прачка заходила, одежду твою принесла.
– Я видел у лестницы. Спасибо.
– Я могу отнести наверх, раз уж не позволяешь стирать.
На миг я представил Козиму распростертой на пороге, после того как сработает западня. Лужа крови, окруженная моим бельем.
– Нет.
– Ты же знаешь, Дрот, что когда-нибудь я проникну в твое логово.
– Ну-ну.
– Да что ты там прячешь?
– Императорскую наложницу. Она, знаешь ли, беременна и боится погубить маленького бастарда.
Всех императорских детей немедленно убивали. Никаких наследников, никаких претендентов на трон, кроме трех воплощений самого императора.
Козима пихнула меня локтем:
– Не шути так. Неровен час, заявится имперская стража и все раскурочит.
– Ей все равно нельзя ко мне.
Козима коротко рассмеялась и показала на мою чашку:
– Заварить тебе свежего? У меня получается лучше, чем у Эппириса. Ангелы мои, да у любого получится лучше! – И она снова рассмеялась.
Смех был такой, что век бы слушать.
– Нет, спасибо. Мне хватит.
– Может, поешь? Я видела твою грушу, ею и мышь не накормишь.
– Обойдусь.
– Ну, может, мне…
– Козима, – сказал я, – все в порядке, мне ничего не нужно.
Она примолкла, потом вздохнула:
– Глядя на синяк, я бы так не сказала.
Я осторожно ощупал место, куда меня ударил Никко.
– Это мне на память.
– Надеюсь, в следующий раз ты ничего не забудешь.
– Ни в коем случае.
Мы посидели молча. Я невидящим взглядом следил за прохожими на Уступчатой улице; Козима вела мысленные диалоги. Наконец она склонилась и отжала подол юбки.
– Дрот, он не виноват.
Ах, вот оно что! Я голову сломал.
– Я не сержусь на Эппириса, – сказал я.
– И он на тебя.
– Знаю, – соврал я.
– Просто… у него тоже есть гордость, Дрот. Дело не в том, что ты от нас чего-то требуешь. По мелочи только – снадобья, травки, это не в счет. И я ему твержу, что он бы на костылях скакал да припарками торговал, не заставь ты Клитера…
– Козима, – перебил я, – не будем об этом.
Она очаровательно закусила губу.
– Он человек не злой, Дрот. Просто… – Она не договорила.