Своя Беда не тянет
Шрифт:
Я помчался в сарай.
Я не думал, что мое нехитрое хозяйство можно так разгромить. Самодельный шкаф был открыт и болтался на одном гвозде. Пустые банки из-под кофе, стаканы, вилки, ложки, пара тарелок валялись на полу, газета, выполнявшая роль занавески, содрана, таз почему-то на столе, умывальник сорван с крючка, ведро перевернуто и даже пианино отодвинуто от стенки. Одеяло я нашел под столом.
Я кинулся к лежаку. Доска в полу, служившая крышкой для тайника, была отодрана. Пистолета не было. «Макаров» исчез, и не было смысла искать, не завалялся ли он
— Вот это шмон! — удивилась Беда. — А ты говоришь — не он. Хорошо твой бомж повеселился. Отрыл «Макаров», грохнул этого Грибанова и смылся. Черт бы побрал твое человеколюбие!
Дверь заскрипела, мы вздрогнули, но это был порыв ветра. Ветром в сарай намело снега, и это добило меня окончательно — мне показалось, что жизнь моя разгромлена, как и мое жилище.
— Телефон, — еле слышно попросил я.
— Те-ле-фон! — громко позвала Беда, и ее вопль полетел в школьный двор.
Я испугался и плотно закрыл дверь.
— Обкурилась, — цыкнул я на нее, залез к ней в карман и вытащил мобильный.
Честно говоря, я не очень хорошо понимал, что собирался сделать. Звонить в милицию и сообщать, что меня обокрал бомж, которого я поселил у себя? Причем, единственное, что он взял — это мой любимый, заряженный тремя боевыми патронами пистолет Макарова, который я незаконно храню под кроватью?
Беда смотрела на меня с любопытством.
— Ты куда? — спросила она, глядя, как я тыкаю кнопки.
— В милицию.
— Обкурился! — она попыталась вырвать телефон, но силенок у нее не хватило.
— Грачевскую! — крикнул я в трубку.
— Слушаю.
Я не ожидал, что Ритка так быстро ответит, и растерялся.
— У меня проблемы, — выпалил я.
— Знаю, вся уголовка на ушах, — ответила Ритка. — Твой Возлюбленный уже во всем признался.
— В чем он признался? — заорал я, теряя над собой контроль.
— В убийстве Игоря Грибанова. Оружие у него нашли. Экспертизу уже сделали — отпечатки, все такое… Грибанов убит из его оружия.
— Какого оружия? — прошептал я.
— Пистолет Макарова. Глеб, какого черта ты впустил этого бандита в свой сарай?!
Черт, когда дело плохо, они никогда не путают мои имена.
— Где он сейчас?
— В «нолевке» сидит, — вздохнула Ритка. — Его привезли пару часов назад. Пока экпертиза, то, се… Минут через двадцать поведут на допрос. Глеб…
Я нажал отбой. И как послушный мальчик рассказал Беде все, что сказала мне Ритка.
— Ну, и как поживает твое человеколюбие? — ехидно спросила Беда, застилая одеялом лежак и усаживаясь на него с ногами. — Кошки на душе не скребут? Мяу?
— Гав! — рявкнул я, и она заткнулась.
Я со всего размаха плюхнулся рядом с ней, лежак качнулся, и она клацнула зубами.
— Хорошо, что мы в центре тектонической плиты, — тихонько сказала она, не в силах держать долгую паузу.
— Женька не мог убить, — я руками потер голову. Мне не хотелось выглядеть идиотом, который пригрел возле школы убийцу и я стал искать
— Если даже он и нашел оружие, он почти ничего не видит. Один глаз заплыл, другой — щелочка. Шансов прицелиться — ноль. Как он прошел в школу? Баба Капа — цербер! Мимо гардероба незамеченным не пройдешь. В отличие от других бабушек-вахтерш она не дремлет, а бдит. При виде этого чучела Возлюбленного она подняла бы такой ор, что всем чертям тошно стало.
— Черный ход! — заумничала Беда.
— К тиру не пройти, минуя гардероб, даже через черный ход. Да пойми ты, такое сумасшедшее число совпадений не могло случиться! И пистолет-то он отыскал, и Грибанова-то рассмотрел и опознал, и в школу-то проник незамеченным — это с его-то рожей и габаритами! — и попал-то во время уроков, когда коридоры пусты, и самое главное, повстречал Грибанова одного! Грибанов отпросился с урока в туалет на минуту! Кто об этом мог знать? И потом — выстрела никто не слышал. Значит, стреляли, когда все выбежали из школы? И потом, — у меня оставался последний аргумент, — я сказал Женьке, что закрою его на замок снаружи. Не закрыл, конечно, просто пристроил замок, чтобы от меня все отстали, но он-то думал, что он закрыт! И потом, — оставался еще один маленький, никчемный аргументик, я не должен был его говорить, но я все-таки сказал, — он добрый.
Беда захохотала, как сумасшедшая, повалилась на спину, задрыгала ногами. Я разозлился на себя — ведь знал же, что нельзя этого говорить.
— Вот за что я тебя люблю, песик, так это за то, что ты веришь в добро и зло, малюя мир черно-белыми красками! А когда ты последний раз проверял оружие?
Лучше бы она книжки писала, чем травила меня своими вопросами.
— Когда? Ну, когда?
— Да не проверял я оружие! Как положил тогда при тебе, так и не проверял!
— Браво.
Я посмотрел на часы и вскочил.
— Поехали!
— Куда?
— Только Женька сможет все объяснить!
— Уж не свидание ли тебе с ним пообещали?
— Не свидание. Быстрее, времени мало!
Я за руку сдернул ее с красного одеяла. Беда упиралась своими длинными конечностями и даже попыталась меня укусить.
— Но он же признался! — заорала она.
— Будто ты не знаешь, как признаются в ментовке. Он отброс, на него навесят все, что не раскрыто за последний квартал!
— Ладно, — она перестала выкручиваться. — Только за руль сяду я.
— Валяй! — крикнул я и помчался к машине.
Движок молотил на морозе, я его не выключил, не было времени возиться с отверткой. Я заскочил слева, и все-таки сделал попытку поискать руль, но Беда уже рванула с места, в миллиметре пролетев мимо школьных ворот.
— Колхиани, шестнадцать! — крикнул я. — Женька сейчас в «нолевке» сидит. Это такой «аквариум» на первом этаже, там всех задержанных перед допросом маринуют! Потом ведут на второй этаж, там уголовный розыск. Пока Женька внизу, попытаюсь с ним поговорить. Меня вся ментовка знает, я каждую неделю туда мотаюсь по делам школы. Быстрее, пока его на допрос не увели!