Своя правда
Шрифт:
– Вера? Ты? Вот так сюрприз! Заходи.
Девушка молча сняла светлые туфельки, легко поцеловала крестную в щеку и, не оглядываясь, прошла в комнату. Галина пожала плечами. Захлопнула входную дверь и двинулась за Верой в комнату.
– Так… Это что еще за фортели?
Девушка, не глядя на нее, молчала, сильно покраснев и сжав кулаки. Галина поняла: дело нешуточное.
– Ну, ладно, – миролюбиво кивнула Галина. – А чай-то будешь пить? Или в молчанку поиграем?
– Угу. Буду, – пробормотала Вера.
– Вот и
Вера встала и пошла за крестной.
Пока закипал чайник и заваривался чай, они молчали. За окном надрывалась какая-то птаха, высвистывая только ей известный мотив, равномерно постукивали на стыках утренние трамваи, где-то у подъезда отчаянно спорили малыши и судачили говорливые соседки.
А они все молчали. Вера, поджав губы, упрямо отводила глаза в сторону, стараясь не встречаться с озабоченной крестной взглядом, а Галина Николаевна, хотя ее грызло любопытство, занималась чаем.
Наконец, когда чашки, наполненные ароматным напитком, заняли положенное им место, Галина села напротив крестницы.
– Ну? Чего бесишься? – поинтересовалась она.
Вера вдруг заплакала. Галину, привыкшую ко всяким поворотам, это напугало.
– Вера? Что такое? – она отодвинула свою чашку, пересела к девушке поближе. – Так, все… Хватит слезы лить. Давай, выкладывай. И не вздумай морочить мне голову.
Верочка, всхлипнув, вытерла глаза, на мгновение затихла, собираясь с силами.
– Кто наши родители, мам Галь? – прошептала она. – Ты же в курсе.
Галина Николаевна внутренне содрогнулась, похолодела. Отхлебнула чай и постаралась изобразить удивление.
– Обалдела что ли? Или выпила с утра лишнего? Ты о чем спрашиваешь, детка?
– Мам Галь, перестань, – Вера не сводила с нее глаз. – Ты же всегда рядом с нами была.
– Да как ты можешь о таком спрашивать? – возмущенно перебила свою любимицу Галина. – Или мать свою не знаешь? Или отца позабыла? О каких еще родителях ты хочешь узнать?
– Послушай, мам Галь…
– Нет, это ты послушай! Боже, до чего я дожила! – Крестная вскочила и нервно смяла салфетку. – Я просто вне себя! Сейчас взорвусь! Что ты выдумала! Не стыдно тебе?
– Мне стыдно? Это мне-то стыдно? Отчего же? Ведь это не я обманывала своих детей столько лет! И ты, оказывается, заодно со всеми! Не притворяйся, прекрасно понимаешь, о чем я спрашиваю!
– Замолчи, – Галина Николаевна сжала виски ладонями. – Сейчас же замолчи! Не то моя голова лопнет от крика… – она распахнула окно, вдохнула еще не нагревшийся воздух и покачала головой. – Вот и сон в руку. Бред снился, глупость льется.
– Глупость? – Веру колотило так, что зубы стучали. – Глупость, значит? А это что? – Она выхватила из сумки документ и швырнула Галине в лицо. – Тоже бред?
Женщина, тяжело вздохнув, достала очки и медленно раскрыла сложенный пополам листок… Свидетельство
Галина Николаевна прикрыла глаза. Конечно, она помнила все до мелочей. Не забыла и слова Никиты Сергеевича, произнесенные в тот самый день: «Это наши дети. Только наши. Вычеркните все, что было до сих пор. Наша жизнь начинается только здесь. Сейчас. Вместе с ними. Навсегда».
Соне тогда исполнилось три года, а Вере – три месяца. Через неделю детей крестили: Соню – Агата, теперь живущая в Киеве, а Веру – Галина.
С тех пор прошло много лет. Растаяли в бесконечности десятки зим и весен. Утекло немало воды. Они повзрослели, потом постарели, стали мудрее, но слово, данное когда-то покойному профессору, всегда держали. Да что там держали – просто обо всем забыли, как он и просил, раз и навсегда.
– Вера, я не знаю, откуда у тебя эта бумажка, но…
– Бумажка? – взорвалась Вера, позабыв о приличии. – Это не просто бумажка! Это документ! Посмотри, мам Галь, почитай!
Галина Николаевна изо всех сил пыталась держать себя в руках.
– Верочка, остынь. Не делай глупости. Где ты это взяла, детка? – Крестная ласково тронула ее за руку. – Понимаешь, милая, жизнь – сложная штука. Непредсказуемая. Порой непонятная, необъяснимая. Детка, ты просто попытайся, не нервничая, осознать, что есть на свете вещи, которые не надо трогать. Просто не нужно, и все. Забудь. Отпусти и забудь, будто и не было вовсе ничего. Ни этой бумажки, ни того, что в ней написано, ни твоих мыслей отчаянных…
Крестница вскочила, схватила сумку, вырвала из рук Галины документ.
– Как ты можешь? Я же тебе, мам Галь, верила, надеялась, что только ты сумеешь мне все объяснить, что не соврешь никогда, а ты… Как же так, мам Галь?
Девушка кинулась к выходу, цепляясь ногами за стулья и углы, а Галина, оцепенев, сидела на кухне, чувствуя, как отчаянно колотится сердце и дрожат похолодевшие руки.
Глава 6
Софья, закончив прием в поликлинике, облегченно выдохнула и кивнула медсестре, сидящей напротив.
– Ой, Зоя Васильевна, что-то сегодня так много народу. Зима давно закончилась, да и весна уже на исходе, а народ все болеет и болеет.
Пожилая медсестра Зоя Васильевна поправила волосы под беленьким колпачком на голове и устало усмехнулась.
– Не зима – это точно. Да ведь люди болеют не по заказу и не в соответствии со временем года, а когда придется.
– Да уж, – кивнула Соня. – Но ведь есть же сезонные обострения, да? А тут в конце мая очередь без конца и края. – Она встала, выпрямила спину. – Ну, что ж… Хоть прием и закончен, но работа моя продолжается. Как сказал классик, «и вечный бой, покой нам только снится…»