Священная тайна
Шрифт:
55
Лив молча сидела в ярко освещенной комнате для допросов и не отрываясь смотрела на помещенную в газете фотографию, пока Аркадиан осторожно вводил ее в курс дела. Закончив, он положил ладонь на лежащую сбоку голубую папку.
— Я покажу вам несколько фотографий, — сказал полицейский. — Мы сделали их до аутопсии. Я понимаю, насколько это психологически трудно, и не осужу вас, если вы откажетесь на них смотреть, но вы можете внести свой вклад в расследование смерти Сэмюеля.
Лив кивнула, вытирая слезы со щек.
— Но сначала вы должны мне кое-что объяснить.
Девушка взглянула на инспектора.
— Убедите меня, что вы действительно приходитесь ему родной сестрой.
Лив слишком устала, чтобы негодовать. Она не хотела рассказывать полицейскому историю своей жизни, но в то же время страстно желала услышать, что же случилось с ее братом.
— Я узнала правду только после смерти отца.
Она не любила вспоминать о том, что узнала тогда, восемь лет назад, но сейчас прошлое всплывало перед ее внутренним взором.
— В подростковом возрасте у меня были большие проблемы в общении с теми, кого я считала своей семьей. Попросту говоря, я не находила с ними общего языка. Знаю, что многие подростки проходят через это — даже считают, что их усыновили, но в моем случае на то имелись основания. Даже фамилия у меня была другой, не такой, как у отца и брата. Я не помнила матери. Однажды, набравшись храбрости, я высказала отцу свои подозрения. Он ничего не ответил, стал молчаливым и каким-то отрешенным, а ночью я слышала, как он плачет. У меня было богатое воображение, и я решила, что с моим рождением связана какая-то постыдная семейная тайна. Больше я не решалась спрашивать об этом. Когда отец умер, мое горе, чувство утраты или… как хотите, так и называйте это состояние души… сподвигло меня во что бы то ни стало найти ответ на не высказанный мной вопрос. Я стала словно одержимая. Мне казалось, что со смертью отца я утратила последнюю надежду на то, чтобы узнать, кем я являюсь на самом деле.
— Но вы ведь это узнали?
— Да… узнала… — ответила девушка.
Вздохнув, она с головой окунулась в прошлое.
— Я тогда училась на первом курсе Колумбийского университета, на кафедре журналистики. Первым большим заданием было написать отчет в три тысячи слов о проведенном мной журналистском расследовании. Тема — свободная… по собственному выбору… Я решила убить двух зайцев и занялась нашей большой семейной тайной. Сев на автобус компании «Грейхаунд», я поехала в маленький городок, затерянный в Западной Виргинии, — туда, где я появилась на свет. Как оказалось, это был один из тех городков, фотографии которого смело можно помещать в энциклопедический словарь под рубрикой «Типичный американский городишко»: одна длиннющая главная улица, вдоль которой тянется нескончаемая череда магазинчиков с неизменными навесами и тентами над прилегающим к магазинам тротуару. Большинство магазинов, впрочем, не работает. Городишко называется Парадиз… Парадиз, Западная Виргиния. Видно, у отцов-основателей были большие надежды… Тем летом мои родители путешествовали по стране в поисках работы. Они были садоводами, поборниками естественного садоводства и органических удобрений. В определенном смысле они опережали свое время. На самом деле им приходилось заниматься обыкновенной работой в саду, иногда что-то перепадало от местного муниципального хозяйства, иногда подворачивалась работенка на ферме. Они брались за все, так как хотели встретить наше рождение не с пустыми руками, а денег нужно было много… очень много… Когда они проезжали мимо поликлиник, то останавливались и ходили на прием к доктору. Вот только боюсь, ничего, кроме измерения кровяного давления и прослушивания двух бьющихся в животе матери сердечек, тогдашняя захолустная медицина предложить не могла. Маме не делали УЗИ, и мои родители не подозревали ни о чем плохом, пока не стало слишком поздно… Так называемая «больница», в которой я родилась, находилась на отшибе, почти за чертой городка. Когда я туда приехала, неказистое здание стояло в тени возвышающегося над ним супермаркета «Уол-март». (Подозреваю, именно из-за этого маркета закрылись многие магазинчики на главной улице Парадиза.) Сомневаюсь, чтобы в той больнице лечили по-настоящему. Я повидала такие вот сельские «больнички» и могу с полным основанием сказать, что там, наложив повязку, отправляют пострадавшего домой с пузырьком аспирина в руках или же посылают его в другую, более современную поликлинику. Не знаю, что она представляла собой во времена моих родителей, но сейчас — это позапрошлый век. Я переговорила с медсестрой в приемной, объяснила, что ищу, и она любезно показала мне кладовую, до потолка заставленную картонными коробками со старыми медицинскими карточками. Там был полный беспорядок. Только на поиски нужной коробки у меня ушло более часа. Внутри документы валялись как попало. Я просмотрела содержимое коробки, нашла записи о рождении, но моего имени там не было. Тогда я переписала имена и фамилии всех, кто работал в больнице в то время, и уговорила медсестру в приемной связаться с миссис Кинтнер. (В восьмидесятые годы она работала там медсестрой.) Уйдя на пенсию несколько лет назад, старушка осталась жить в Парадизе. Я пошла к ней домой. Она усадила меня на веранде, угостила лимонадом и все рассказала. Миссис Кинтнер прекрасно помнила мою маму. По ее словам, она была очень красивой женщиной. Роды были сложными и длились два дня. Мы с братом появились на свет благодаря кесареву сечению. Лишь тогда медики увидели, в чем проблема. Лив медленно поднялась со стула.
— Я родилась Сэмом Ньютоном, — едва слышно проговорила она. — Имя моего брата — тоже Сэм Ньютон. У нас общие родители. Мы родились в один и тот же день. Мы — близнецы, только не совсем обычные.
Вытащив из джинсов блузку, девушка приподняла ее край.
Аркадиан увидел белеющий на фоне и без того бледной кожи шрам в форме поваленного креста. Точно такой же шрам он видел на теле монаха.
— Довольно много братьев и сестер рождаются соединенными в области бедер или спины, — продолжала Лив. — На страницах продающейся в супермаркетах желтой прессы такой феномен обычно называют сиамскими близнецами. Наш с братом случай по-научному называется омфалопагус. Мы срослись в области груди. Довольно часто новорожденные имеют также общие внутренние органы, например печень, но нам повезло…
Лив опустила блузку и снова села на стул.
— Медсестра Кинтнер рассказывала, что наше рождение вызвало настоящую сенсацию. Никогда прежде не было зафиксировано рождение страдающих омфалопагусом разнополых близнецов. А затем, когда нашей маме стало плохо, врачи запаниковали. После большой потери крови и нанесенных ей внутриматочных повреждений она потеряла сознание. Врачи понимали, что в случившемся есть доля их вины, поэтому постарались замять дело. Мама умерла, не приходя в сознание, через восемь суток после нашего рождения. В тот же день врачи провели успешную операцию по нашему разделению. Только тогда они обнаружили, что по ошибке было выдано всего одно свидетельство о рождении. Администрация больницы решила эту проблему просто — выдала еще одно свидетельство тем же числом, когда проводилась операция. С технической точки зрения, возможно, это и правильно. Только тогда я стала отдельной личностью. Отец решил назвать меня в честь матери, которая в девичестве носила фамилию Адамсен. Вот почему он не хотел рассказывать нам историю нашего рождения.
Аркадиан обдумывал услышанное, сопоставляя его с тем, что уже знал.
— Почему у вашей бабушки и мамы разные фамилии? — задал он вопрос.
— Это норвежская традиция. Дети в качестве фамилии используют имя отца. Бабушкиного папу звали Ханс, поэтому она Хансен, что переводится как сын Ханса. Отца моей мамы звали Адам, поэтому она Адамсен. Если ты живешь в скандинавской стране, составлять свою родословную очень непросто.
Девушка посмотрела на лежащую перед ней газету. Оттуда на нее смотрел Сэмюель.
— Вы говорили, что хотите показать мне кое-что, что объяснит смерть моего брата, — произнесла Лив.
Полицейский неуверенно забарабанил пальцами по голубой папке. Его мнение о девушке улучшилось, но полностью он ей еще не доверял.
— Послушайте! — начала Лив. — Мне не меньше вашего хочется выяснить, что произошло с моим братом. Вы, конечно, можете не доверять мне — это ваше право, но если вас беспокоит род моей профессиональной деятельности, то я могу подписать любой документ о неразглашении услышанной от вас информации. Договорились?
Аркадиан молча встал и вышел из комнаты, оставив папку на столе.
Лив уставилась на нее, борясь с искушением заглянуть внутрь, пока инспектора нет в комнате. Он вернулся через секунду, держа в руках ручку и стандартное соглашение о конфиденциальности. Девушка подписала, и инспектор сверил ее подпись с подписью в присланной ему по факсу копии ее паспорта. Затем он открыл папку и разложил на столе перед Лив несколько глянцевых фотографий размером шесть на четыре дюйма.
На снимках было запечатлено лежащее на анатомическом столе тело покойного. Обмытое из шланга, оно блестело под ярким неоновым светом. Темные шрамы четко виднелись на бледной коже.
Ошарашенная Лив уставилась на труп брата.
— Кто нанес ему эти раны? — наконец выговорила она.
— Не знаю.
— Но вы ведь беседовали с людьми, которые знали его здесь, в Руне? Они что-то говорят? Может, перед смертью Сэмюель странно себя вел или находился в депрессии?
Аркадиан отрицательно покачал головой.
— Единственный человек, с которым мне удалось поговорить — это вы. Ваш брат упал с вершины Цитадели. Поскольку нет доказательств того, что он жил в городе, мы можем с большой степенью вероятности предположить, что он некоторое время провел в монастыре. Сколько лет, вы говорили, от него не было вестей?