Священная война (сборник)
Шрифт:
– Навряд ли, – тихо проговорила его жена.
– Но ведь Неистовый Казак… – продолжал настаивать генерал Альбединский, – это так похоже на Ваньку! Воистину, шальная голова!
– Прости, дорогой, мне нездоровится, – Александра Сергеевна плотно запахнулась в шаль из дорогой тибетской шерсти и, повернувшись, направилась в свой будуар. Она не слышала, что еще говорил муж у нее за спиной.
…В тот год она впервые начала появляться в свете и едва ли не сразу увидела Его. Среди рафинированных утонченных аристократов столичного бомонда, среди паркетных гвардейцев полковник
Отважный воин, блестящий выпускник Академии Генерального штаба, он был полковником уже в тридцать три. О нем судачили в салонах, предрекая великое будущее, о нем толковали в штабе гвардии, где появление громогласного казака, подобно Летучему Голландцу, сулило неминуемую бурю тем, кто, по его мнению, смел недостаточно усердствовать на службе государю. Та энергия, тот блеск, с которым он, по общему мнению, совершал всякое порученное ему дело, потрясли воображение юной Александры. Яростный, страстный потомок донских атаманов казался маленькой княжне кем-то вроде героев рыцарского романа, пришельцем из другого, необычайного мира.
Покойный император Николай Павлович, высоко оценив широкие познания Турчанинова в артиллерии и фортификации, приказал ему заняться подготовкой береговых укреплений Финского залива к ожидаемой высадке британского десанта. С этой задачей полковник справился превосходно, был награжден золотыми часами с бриллиантовым вензелем и личной благодарностью государя. Но, что более важно, в скоро подоспевшей Крымской войне англичане так и не решились нанести удар по самому уязвимому, казалось бы, месту России – ее столице.
У романтичной Сашеньки замирало сердце, когда она встречалась взглядом с этим Неистовым Казаком.
Они объяснились в первый день Крымской войны. Она обещала любить его, он просил не ждать, ибо отправлялся в Севастополь, «который вовсе не похож на штаб гвардии».
О его доблести там она узнала позднее из рассказов молодого артиллерийского подпоручика, служившего под началом ее любимого. Этот офицер, описавший в своих «Севастопольских рассказах» кромешный ад, который ему довелось пройти, состоял с ней в дальнем родстве и впоследствии в беседах не раз живописал отвагу своего командира.
«Милый Левушка Толстой», – печально улыбнулась Александра, вспоминая родственника. Как смешно он ухаживал за ней по возвращении в столицу…
Она прикрыла за собою дверь, уселась на обитый атласом стул перед высоким трюмо и заслонила лицо руками, чтобы не видеть в зеркале, как наполняются слезами ее глаза.
Крымская война смешала все планы, завязала в узел дороги, до того казавшиеся безукоризненно прямыми. Полковник Турчанинов был снова зван ко двору – и не просто зван, а получил распоряжение организовать коронационный парад по случаю восшествия на престол его недавнего начальника по штабу гвардии и доброго приятеля, цесаревича Александра Николаевича. Отныне императора Александра II.
Едва приехав в столицу, полковник Турчанинов узнал о том, что произошло в его отсутствие. Она сама призналась во всем. И не могла ответить на один простой, в сущности, вопрос: как такое
Теперь же хотелось только плакать. В ушах звучали безучастные слова мужа: «Арестован и отдан под суд!»
Надин Турчин взвесила в руке револьвер. Шестизарядный «Лефоше» был подарен мужем в первые дни войны. Как сказал он тогда: «Война – не время для безоружных». Совсем недавно, потрясая этим увесистым, но при том изящным оружием, она вела иллинойцев в бой на позиции южан. В тот день ее милый Иван лежал в палатке с приступом малярии. А не бросься они тогда в атаку, полк был бы окружен и разбит. Правда, стрелять из револьвера Надин так и не довелось. Муж предупреждал, что при неумелом обращении рывок от выстрела может повредить запястье. Обещал научить стрелять, однако не успел. Но ведь, по сути, вовсе не дело ей, врачу, палить в живых людей. Она должна лечить раны, а не наносить их!
Могла ли подумать фрейлина двора его величества, княжна Надин Львова, что когда-то помчится верхом на горячем скакуне впереди настоящего полка, и тысяча вооруженных мужчин беззаветно последуют за ней, как некогда французы за своей Жанной д'Арк?! Впрочем, с таким мужем следовало ожидать чего угодно.
Когда по приезде в Санкт-Петербург Иван Васильевич Турчанинов остановился в доме сослуживца, а заодно и брата Надин, князя Львова, она сразу поняла, что людей, подобных ему, пожалуй, более не сыскать. Кто знает, как бы сложилась ее жизнь и какова была бы участь, когда б не ближайшая подруга, княжна Александра Долгорукова. При дворе юные фрейлины были неразлучны. Однако миловидная Надин как-то терялась в тени блистательной красавицы Александры. Можно ли было удивляться, что герой ее грез выбрал именно Долгорукову? Надин рыдала в подушку, но не обмолвилась ни словом, не подала виду, сколь больно ей невнимание Ивана Васильевича.
Но в тот вечер, когда вернувшийся с Крымской войны полковник Турчанинов, словно безумный, вбежал в дом ее брата и, оттолкнув лакеев, бросился в свою комнату, сердце подсказало ей, позабыв о приличиях, кинуться ему вслед. Она подоспела вовремя: Иван Васильевич уже взвел курок пистолета, и в дальнейших его намерениях не было ни малейших сомнений. Ее отчаянный крик остановил руку Турчанинова. Она не помнила, что говорила ему той ночью, не могла вспомнить, что говорил ей он. Это был какой-то взаимный бред, слезы, объятия.
Поутру полковник Турчанинов отправился испросить отпуск для излечения от ран. Вечером они венчались в Преображенском соборе, а еще через пару дней покинули Россию. Как представлялось ей тогда, на год. Очень скоро судьба забросила их на другой берег океана, где тысячи таких же исторгнутых собственным отечеством людей искали новой жизни. Для Турчаниновых это было нелегкое испытание – но его, как и все прочие, обожаемый Иван Васильевич, или Джон Бэзил Турчин, как он звался теперь, выдержал с честью. И она вместе с ним.