Шрифт:
Степь, ей нет конца. Ей нет предела, потому что она в сознании каждого, кто хоть однажды распахнул двери своего сердца, узнал и почувствовал ее покой и тишину – великую жизнь и постоянство; кто хоть однажды глядел в нее, дышал свободой и не чувствовал себя рабом.
Степью можно владеть, но ее нельзя унести с собой – степь существует по своим правилам, независимо от того, кто сегодня считает себя ее хозяином и господином, она беспристрастна к людям до той поры, пока они глядят в нее, сторонясь суеты. Степь – священна. В своей первозданной простоте она хранит все истоки, свободу и полет духа, великое Начало и бесконечность, нетронутую гордость и любовь Неба. Степь целомудренна и оттого легка, стремительна – достигает каждого сердца, словно стрела, выпущенная сильной рукой. От нее нельзя
Глава 1
Ван Юань родился и вырос в степи. В степи родились и выросли его родители, и родители его родителей. Степь стала домом Ван Юаня давно – она выбелила и поглотила кости его предков, стирая память о человеческой немощи и сохраняя в сердце вечную весну. Они все здесь, плывут вместе с облаками над степью, и Ван Юань, раздувая ноздри и вдыхая весенний аромат, улыбается слегка – он дышит тем самым воздухом, который однажды выдохнула его родня: в юрте все дышат друг другом, а великая степь – его дом. Но он знает, что за степью есть пустошь, пески и камни, а за ней – его настоящая родина, удивительная страна, наполненная драконами и людьми, предпочитающими бескрайней лазури медные небеса. И иногда он слышит их звон…
Родственники Ван Юаня пришли в степь давно, они бежали из Поднебесной империи от преследований за христианскую веру и поселились в верховьях Онона и Керулена – священных рек монголов, которые приняли их, как братьев. Чудом вышедшие из пустыни, голодные и оборванные, они встретили приветливых пастухов, напоивших их водой и угостивших сухим сыром – хурутом1. Крещенные ханьцы рассказали пастухам о Христе, в которого верили сами, и те, ничуть не сомневаясь, приняли Благую Весть.
Племена монголов, звавших себя «вороны»2, вскоре пожелали сами креститься и послали гонцов в далекую страну сельджуков, в славный город Мерв3, откуда пришел христианский епископ со священниками; те совершили Божественные службы прямо под куполом Небес, освятили Онон и Керулен и крестили в них всех живших в верховьях этих рек, примерно двести тысяч человек. Многим были подарены монеты с изображением креста – эта древняя арийская печать Сасанидов4 передавалась по наследству и сейчас висит на шее Ван Юаня; иногда, когда нужно принять ответственное решение, он крепко сжимает ее в кулаке. С тех пор родственники Ван Юаня обитали среди настоящих братьев, никогда не голодали и ни в чем не нуждались, ведь «вороны» оказались истинными христианами в плане гостеприимства, сочувствия, поддержки, взаимопомощи в трудную минуту, основанной на бескорыстной чистой вере.
Настоящий христианский отец кереитов Тоорил-хан5, друг и побратим Эсугэй-багатура, приходился крестным отцом Тэмуджину и еще в детстве окунул Чингисхана в священные воды реки Хатун-туул, на берегу которой находился его стан. Впоследствии, по досадному недоразумению, Тоорил-хану пришлось бежать от повзрослевшего и набравшего силу крестника, он случайно наткнулся на караул найманов, и те по неведению отрубили ему голову. Но когда голову доставили матери найманского Таян-хана и она опознала в ней кереитского правителя, найманы пришли в ужас, стали совершать перед ней свои языческие обряды и жертвоприношения, пытаясь задобрить Небеса. Говорят, голова смеялась в ответ. Ван Юань знает, почему смеялся Тоорил-хан: голова лежала на белой кошме и смотрела в Небо, и видела всю бесполезность человеческих усилий откупиться от Него какими-то ни было подношениями. Небо пришло к ним следом… Тэмуждин жестоко отомстил найманам за убийство своего названного отца, разбив их наголову.
Прошли годы. Степь в союзе с Небом давно продвинулась далеко за синеющие вдали хребты, распространилась во все стороны света, побеждая слабый человеческий разум своей беспредельностью, неся миру освобождение от суеты. Где-то на юге, за большой пустошью, армии монголов подчиняли себе цветущие города Поднебесной, а отправившиеся на запад стремились достичь последнего моря. Мудрые кереитские принцессы Докуз-хатун и Сорхахтани-беки, ставшие женами великих монгольских каганов, инициировали «желтый» крестовый поход6. На последнем курултае было принято решение об освобождении Иерусалима и гроба Господня от иноверных: по Большой степи, вдохновленной священным призывом, прокатился набат. Степь в Монголии всегда очерчена и граничит с горами – они держат на себе Небо, и поэтому звуки, отражаясь от гор, перекатываются над равнинами, словно перезвон.
С тех пор как великий багатур Тэмуждин7 объединил все племена монгольской степи, «направляя их на путь Истины», и присоединил к ней соседние земли, разбив киданей, найманов, а за ними чжурчжэньское царство Цзинь и тангутское Си Ся8, в большую степь двинулись караваны с захваченным невиданным богатством и тысячами рабов-ремесленников. Бедные пастухи возвращались домой с важностью нойонов9, степь загудела, словно растревоженный пчелиный рой. После смерти Чингисхана его приемники, сыновья Угэдэй и Толуй, продолжили завоевания, понимая, что, если не занять чем-то народ, в степи начнутся смуты и междоусобицы.
Отец и старшие братья Ван Юаня тоже участвовали в походах; теперь в их шатрах, стоящих на берегу в излучине Керулена, каракитайские служанки по утрам готовили чай, рядом тангутские рабы пасли стада и поили их прямо из священной реки, а ремесленники из Баньляна плели щиты, корзины и делали удобные низкие столы. Стан из нескольких белых юрт превратился в настоящий большой курень – для рабов тоже ставили юрты, и с каждым днем их становилось все больше и больше; селение разрасталось, вокруг юрт бегали маленькие китайчата, по ошибке заговаривая с Ван Юанем на своем незнакомом языке.
Бедный ханьский род, изгнанный когда-то из империи в степь и давно уже ничем не отличавшийся от «воронов», быстро превратился в славную знатную семью – вспоминались традиции, письмо, родная речь. Ван Юаня и младших сестер обучали учителя из Поднебесной, пока старшие братья и отец, командовавший сначала десятком, потом сотней, а теперь тысячей, сражаясь на дальних рубежах, доставляли на Керулен все новые и новые караваны. Воинов себе они тоже набирали в походах, и теперь каждый брат являлся командиром сотни в их «семейной» армии. Военные задачи, которые им ставили, тысяча Ван Бея, так звали отца, выполняла успешно, и темник10 Тумур держал их у себя под рукой, отдавая в бою самые лакомые куски – ответственные в плане стратегии, и выгодные в плане добычи.
Кереит Тумур был женат на сестре отца Мей, но у них не было детей, и темник покровительствовал племянникам. По традиции в войске Великого Хана существовала семейная круговая порука: воевали вместе и отвечали вместе. Ведь нет более надежного плеча в бою, чем плечо отца и брата. Особенно, когда у каждого крест на щите – легкий круглый щит с ярким крестом заметен в бою. Такие щиты плели из верболоза и обтягивали сырой кожей; высыхая, кожа сдавливала прутья, делая щит пружинистым и почти непробиваемым. Но воины верили, что лучшей броней на нем является крест.
У Ван Юаня тоже есть такой щит, а еще крест на груди, на старинной монете древнего христианского государства. Он часто берет ее в руку и чувствует историю: свет и древнюю святость, восходящую вглубь веков к истокам веры, а возможно, к самим Небесам. Он давно мечтал добраться до этих мест, ступить ногой на Святую Землю, по которой ходил сам Господь, увидеть все своими глазами. Но пока только монета на ладони, круглая, как его щит, как Небо, если лечь в степи на землю… Это произошло как раз, когда собирался последний курултай11, он лег на прогретую весеннюю землю и отчетливо увидел крест через все небо. Крест видели многие и поняли, что это знамение. Курултай незамедлительно принял решение о начале великого крестового похода, сомнений в целесообразности освобождения христианских святынь от варваров и иноверцев, на чем давно настаивали сострадательные христианские жены, ни у кого не возникло.