Священная война
Шрифт:
По мере продолжения праздника гости упивались, кто-то уже лежал, отяжелевший от мяса и архи, кого-то уже уронили, так как монголы не могли прожить и часа без борьбы: голые по пояс, они сталкивались друг с другом, словно бараны, а у побежденного уже не было желания подниматься. Благодаря появившимся новым героям, среди которых в первых значился Налгар, слава рыцаря дня Ван Юаня ушла в тень, и он был очень этому рад. Он чувствовал себя обязанным истинной виновнице торжества – Наргиз, и все никак не мог забыть ее взгляд, разрезающий, словно острый меч, надвое степь и его сердце. Невероятно, но там существовали иные просторы, иные бескрайности, по которым он еще не
– У тебя хороший конь, – послышалось сзади, когда Ван Юань сидел в задумчивости, пытаясь за мутной пеленой праздника разглядеть истинную внутреннюю степь.
Ему казалось, что оттуда надвигается опасность: обещающая золотые горы страсть, но отнимающая его свободу и уверенность в себе. С другой стороны, он понимал, что ему недостает полноты жизни, и в том, чтобы быть господином сразу всей степи, нет ничего плохого или зазорного. Тогда откуда опасность? Неужто из пустыни? Но ведь в той стороне Святая Земля, а за ней – вечное Царство Небесное, Райские сады с плодами, похожими на солнце. Сколько их уже кануло за горизонт, старые «вороны» говорили, что все солнца уходят в Рай, и нет ни одного, что осталось бы в степи. Глядя на закат, они часто рассуждали о своем последнем путешествии на запад, а юному Ван Юаню почему-то всегда при этом представлялся восток – открытые двери в Рай и сверкающая, слегка извилистая, дорога, по которой он восходит навстречу Солнцу-Христу.
– Этот конь знает пески, по которым гуляла твоя мать, – Ван Юань обернулся на голос Наргиз. – Он не менее вынослив, чем монгольские лошадки, и может по нескольку дней обходиться без воды. А в галоп переходит прямо со старта. Хороший конь.
Сказав это, Ван Юань глубоко вздохнул.
– О, я вижу, ты устал от славы, – произнесла Наргиз. – Может, проедемся в сторону гор? Видишь ту скалу – на ней мое любимое место. Оттуда видно всю столицу и даже то, что будет завтра.
Девушка загадочно улыбнулась, прикусив тонкие губы. Похоже, она не привыкла предлагать что-либо подобное и испытывала сейчас неловкость, а вдруг, сославшись на усталость, этот баловень судьбы откажется, и ее сверкающая корона покатится с головы прямо в песок. И, не дожидаясь ответа, «царица песков» легко вскочила на своего коня и умчалась в направлении гор.
Ван Юань поднялся и, приложив ладонь, посмотрел Наргиз вслед. При этом он заметил, как ее брат Налгар, голый по пояс, положивший очередного противника на лопатки, подмигнул ему.
– Еще никому не удавалось приблизиться к Наргиз ближе, чем на полет ее стрелы, – сказал Налгар, отирая полотенцем свое мускулистое, вымазанное бараньим жиром тело. – Но сегодня у тебя есть шанс. Я советую поспешить ей вслед; возможно, Наргиз откроет тебе одну из своих тайн – у нее их много. Она, например, может даже рассказать, что с тобой произойдет в будущем. Порой Наргиз видит удивительные вещи. Кстати, она предсказала, что сегодня именно ты одержишь победу в соревновании багатуров. Так что не медли, брат!
– Пожалуй, попытаюсь еще раз догнать ветер, – согласился победитель кэшиктенов, лучший из лучших и не сумевший справиться с прыткой девицей.
Ван Юань вскочил на коня, и сотник Налгар хлопнул того по крупу всей своей жирной пятерней.
Только тот может почувствовать степь всей душой, кто мчался по ней, весенней, сплошь покрытой цветами, за юной мечтой – красавицей, девушкой из снов. Если у вас этого не случилось в жизни, откуда вам знать, что там, куда умчалась мечта, у самого края степи, Небо достигает земли. Вероятно, вам никогда не понять, как в погоне за счастьем с души одна за другой слетают одежды и, вдыхая новую жизнь, она обновляется вместе со степью, а цветочные луга под ногами становятся Райской землей. И как такому объяснишь, что, попирая всю логику десяти тысяч вещей, Любовь все прощает и уже не требует объяснений, а чистота сердечного порыва легко проносится над бездной и на всем скаку влетает в содружество Ангельских сил? Ведь во всем, что стремится к Любви, есть одна великая тайна, и каждое создание под Небесами, по мере возможностей, открывает заветную дверь… Но что объяснять остывшему сердцу? Что тогда говорить, если вы ни разу не скакали сломя голову по весенней степи, отринув логику тьмы вещей, не доверились ветру и не пронеслись над бездной на крыльях Любви.
А мир поражен… Мир недоумевает, как два нежных цветка выдерживают натиск железа, как крошится сталь, ударяясь о зеленые стебли, как аргументы логики – горы, рассыпаются в прах, и сама природа вещей становится бессильной… И миру ничего не остается, как только согласиться и пойти на компромисс, констатируя чудо как факт.
– Ты смелый, однако… В степи за связь с чьей-либо дочерью сразу отрубают голову, – Наргиз остановила коня у скал.
– Какую связь? Вот эту?
Ван Юань развел руками, показывая вокруг себя на цветущую степь, горы и небо над ними – дыхание и жизнь.
– Ты ничего не докажешь, голову отрубят раньше, – беззаботно махнула рукой Наргиз.
– Мне нельзя рубить голову, я сын нойона, – отшутился Ван Юань. – Извини, кажется, это не время для торга?
– Ты прав… – Она отпустила поводья своего коня. – Мы поднимемся на скалу, и там нас никто не достанет.
– Но разве можно избежать пересудов, выставляя себя на всеобщее обозрение? К тому же, текущие с гор ручьи слишком болтливы.
– Небо нас защитит, в том числе и от злых языков.
Наргиз, как и подобает гордой принцессе, не оставляла выбора: взбираясь на кручи, шла по краю сразу и до конца, без предварительных объяснений. Ван Юань взглянул вниз, и у него закружилась голова, сердце учащенно забилось в груди, он сжал в руке монету с крестом.
– Не беспокойся, я не нарушу законов степи, – сказала Наргиз, видя, как побледнел ее спутник. – Мы уже настолько близки, что достаточно только дыхания, ты дышишь мной, а я тобой… С первого момента нашей встречи, и не существует никаких преград. А телам воинов, приученных к дисциплине, приятней любить на расстоянии.
Ван Юань застыл в изумлении: Наргиз смотрела прямо в сердце, обнажая его до беззащитности. У него еще не было женщины, но даже если бы он переспал со всем гаремом Чингисхана, вряд ли был бы столь уязвим – до самого дна, до тех потаенных мест, где трутся друг о друга несчастные черви, целуются голуби и срываются со скал орлы! Кто дал ей такое право? Не может быть, чтобы он.
Наргиз заглянула еще глубже и прошла сквозь него в степь, ее взгляд ушел в Небеса
– Мы что, уже муж и жена? – спросил Ван Юань, вспомнив, что девушка со странностями и способна прозирать в будущее.
– Я бы хотела… – медленно отвечала Наргиз. – Я умру за тебя… Но буду любить вечно. Я твой земной Ангел-хранитель.
В лицо дохнуло настоящим Откровением! Его мужественное лицо вдруг исказила гримаса, из глаз брызнули слезы, нет, не из глаз, а сразу из всего тела потекли целые реки слез – Ван Юань зарыдал навзрыд. На это невозможно было смотреть, это невозможно было снести просто так – камень, и тот бы заплакал: такой жертвы не смог бы понести никто!
Но Наргиз не стала земной… Слегка дрожащие губы, сложенные, словно для поцелуя, и прекрасные глаза, чуть прикрытые от яркого света, и нежность улыбки, слетающая с лица, словно лепестки роз, и бесконечная даль – он дышал с ней одним дыханием! Задыхаясь от слез, втягивал в ноздри цветущую степь и улетал к горизонту, за которым уже звенели золотом колокола Небесных церквей.