Священник
Шрифт:
Ну все, хватит. Я сорвался:
— Это что еще значит?
Он поднял правую руку, сложил пистолет большим и указательным пальцами, спустил курок, сказал:
— Мы с тобой, Джек, не из тех, кто задерживается на одном месте. Не говорю, что у нас фобия привязанностей, но вокруг широкое море, нас тянет закидывать удочки.
Закидывать удочки.
Я его такими темпами пристрелю. Смесь Опры и Джерри Спрингера — есть ли гибрид страшнее? Я потянулся за счетом, уже не мог вытерпеть, но он оказался быстрей,
— А как относишься к сталкерам?
Если он и был виновен, то умело это скрыл. Впрочем, оторопел от вопроса, потом он прошипел:
— Отбросы общества.
Я ткнул ему пальцем в грудь, сказал:
— И не забывай об этом.
На улице я встряхнулся, чтобы избавиться от осадка встречи. Моим худшим страхом было, что это заразно и я сам заговорю в таком же стиле. Американское телевидение привило нашей молодежи извращенный язык Гомера Симпсона, Эминема и MTV. Одной из самых популярных передач в стране был «Фактор страха», не говоря уже о таких копиях, как «Джо Миллионер». Результат — от нового языка скулы сводит. Возможно, в этом и цель.
Остаток дня я наводил порядок дома. Периодически осознавал, что квартира действительно принадлежит мне. Наконец я попал в мир если не стабильности, то хотя бы обеспеченности. Хотелось позвонить стряпчему. уточнить, что это не ошибка, что ничего не случится. Позвонил я Ридж, спросил:
— На работе?
— Выходной.
Голос у нее был вялый, так что я спросил:
— Эй, не хочешь пообедать?
— Не голодная.
Потом, не успел я ответить:
— Те твои три имени?
— Да?
— Кое-что накопала.
— Прекрасно, ну и… не хочешь кофе или еще что?
Без ответа, потом:
— Я приеду в «Гранари».
Упс.
— Эм-м, я переехал.
Оживление в ее голосе — как и сарказм.
— Не угодило, что ли?
Фух. И трудно же ее полюбить. Когда говорят о бой-бабах, видимо, имеют в виду ее.
— Я же тебе говорил, что мне повезло, помнишь? — сказал я.
Услышал вздох, потом:
— Проехали.
Ну на фиг, подумал я, чуть не крикнул:
— Так мы встретимся или как?
— «Максуигган», восемь, без опозданий.
Щелк.
Квартира уже была на что-то похожа. Все главное на месте — не хватало только книг. Что бы я ни терял — а я, знает Бог, потерял очень многое, — свое подобие библиотеки пронес до сих пор. Как и всепогодная полицейская шинель, они были частью моей территории, частью меня.
Или нет?
Без книг в Голуэе.
Уже несколько месяцев не открывал ни одной. После смерти ребенка все потеряло смысл. На миг меня охватило отчаяние как редко когда, мрачный леденящий голос окликнул:
— Зачем вообще стараться?
Я заставил себя сдвинуться, включил новый телевизор и — ну вы подумайте — реклама «Гиннеса»: почти идеальная в своей черноте пинта, кремовая шапка влечения и соблазна. Два мужика в баре треплются перед нетронутыми стаканами. Охренели, что ли? Болтают… когда могут пить. Я чуть не закричал:
— Пейте уже!
И одернулся, сказал себе:
— Блин, возьми себя в руки.
Принял душ с кипятком, чтобы сжечь свою одержимость. Будто это возможно.
Когда я приехал, Ридж уже сидела в «Максуиггане». Перед ней — миниатюрная бутылка красного вина. Таких хватает ровно на бокал с четвертью — я знаю, сам проверял. Алкаши лучше всех знают, сколько умещается в бутылке, — всегда мало. У них, как у хорошего бильярдиста, на уме всегда следующая. А то, что перед тобой, уже было и прошло. Я взял «колу», сел напротив Ридж, спросил:
— Давно ждешь?
— А тебе не все равно?
Вот же язва? Господи, уже пошло-поехало. Хотелось крикнуть: «Конечно все равно!», но решил отказаться от этого удовольствия, влил половину «колы» себе в стакан, рискнул:
— Сланжа.
— Да-да.
Она положила на стол листок. Два имени.
Том Рид,
4, Шанталла-плейс
Голуэй
и
Майкл Клэр
56, Лонг-Уок
Голуэй
— А третий где? — спросил я.
Она посмотрела на меня, сказала:
— Умер пять лет назад. Двое оставшихся — один подыскивает вышибал для ночных клубов, другой, Майкл Клэр, — инженер. Чем они тебя заинтересовали? Никакой уголовки, на вид — образцовые граждане. Хотя не знаю, совпадение или нет, что оба — холостяки чуть старше сорока?
Я не удержался:
— Это Ирландия, холостяки — местная особенность ландшафта.
Она скривилась, добавила:
— И обычно живут с матерями.
Она допила вино. Никогда не видел, чтобы она допивала. Обычно брала, только чтобы на столе что-то было. Я спросил:
— Будешь еще?
Она вскочила:
— Сама возьму.
И взяла. Вернувшись, тут же налила, сделала увесистый глоток. Не успел я опомниться, как с языка сорвалось:
— Ты бы поосторожней.
Казалось, она меня ударит, но она взяла себя в руки, сказала:
— И это ты мне говоришь? Дожили. Мне до твоего уровня еще далеко.
Туше!
Но я решил это так просто не спускать, сказал:
— Я-то в этом плане — твой лучший знакомый. Не хочется в ад — осмотри территорию с заключенным.
Она подняла бокал, откровенно мне назло, сказала:
— Будем.
Я стерпел, сказал:
— Я кое-что организовал, чтобы поймать твоего сталкера.
Она в ярости бросила:
— Не зови его так.
— Сталкером? Чего? Да ладно, разве это не политкорректное название?