Священник
Шрифт:
Ридж сидела на низкой ограде вокруг парковки. Кончилась служба, я видел, как люди макают пальцы в святую воду, крестятся, «In anim an Athair… Во имя Отца».
Английский перевод просто не подходил — не мне, не сердцу, где это действительно важно.
Ридж курила.
Я бы меньше удивился, если бы она размахивала обрезом или занюхивала кокс. Подумал: она теперь что, собирается перенимать мои зависимости одна за другой? На ней были белая толстовка, выцветшие джинсы и старые «рибоки». Лицо — измученное.
—
Вот можно ляпнуть что-нибудь глупее?
И получил по заслугам.
— А ты, блин, как думаешь?
Ткнула пальцем, сказала:
— Там.
Не глядя на машину, добавила:
— Двери открыты, и… эта хрень… на заднем сиденье.
Я опасливо подошел, с измочаленными нервами на пределе. К рулю была приколота записка:
Ты блудница вовилонская
Твой час близок.
Улика. Он безграмотный.
Зазвонили колокола. Господи, нашли время.
Не спрашивай, по ком…
Я и не спрашивал.
В голове, незваный и уж точно нежеланный, звенел Уоррен Зивон, Knocking On Heaven’s Door.
Особенно просьба снять нашивки.
О да.
На заднем сиденье лежали трусики. Я достал ручку, приподнял их, увидел все еще влажную сперму. Разум фиксируется на деталях, мелочах, чтобы закрыться от реальности. Спереди трусики были расшиты маленькими сердечками, и это меня обожгло, как кислота в кишках. На полу валялся пакет «Супермак». Я достал его, положил в него трусики, убрал в карман. Зазвонил телефон. Я ответил резким «Да?»
— Джек, это Коди. У меня отличные новости.
Неужели нам повезло?
— Говори.
Он словно не мог подобрать слов, а потом:
— Мы с Мэри стали встречаться.
Я даже отвел телефон от уха, словно тот меня дурит, потом процедил:
— Ты, сука, прикалываешься, что ли?
Он неправильно меня понял, с чего-то взял, что я рад, восторгался:
— Скажи, невероятно? Мне с ней так повезло.
Ридж таращилась на карман, куда я убрал мятый пакет, потом, словно назло, закурила снова, выпустила дым в мою сторону. Я бросил Коди:
— Я тебе скажу, что невероятно. Пока ты там обжимался со своей…
Слов не хватало. Потом я сосредоточился, чувствуя, что мозг накалился добела:
— …Красоткой. Пока ты там фигней маялся, сталкер влез в машину нашего объекта.
Я услышал резкий вдох, потом:
— Влез… что… Я?..
— Херня. Ты уволен.
И сбросил звонок.
Ридж изобразила нечто, что в других обстоятельствах сошло бы за улыбку, спросила:
— Ты кого-то увольняешь — я что-то пропустила? С каких пор ты начал нанимать людей, не говоря уже о том, чтоб увольнять?
Я отмахнулся, спросил:
— Давно здесь поставила машину?
Она затушила сигарету об ограду — короткими резкими ударами, отражавшими ее состояние, — сказала:
— Я ходила на службу.
Пауза.
Чего-то ожидала? Насмешки, удивления? Я промолчал — и сам когда-то посещал службы. Она продолжила:
— И когда вернулась, обнаружила… сообщение… и если ты не заметил, он разбил окно.
Да, это я упустил.
Она уставилась на мой карман, спросила:
— Собираешь улики для… чего, теста ДНК?
Хотелось влепить ей пощечину, кому угодно, сказал:
— Я тебя кое о чем попрошу.
Она подождала, барабаня пальцами по ограде. Хотелось сказать: «Сперва — давай все-таки, блин, повежливей».
Выбрал:
— Повспоминай, кого ты арестовала за последние годы. Особенно тех, кто тебе угрожал, кто готов отомстить.
Она встала.
— Будто это поможет. Что, думаешь, те, кого я закрывала, вежливо со мной общались? Боже, ты сам был копом — они все угрожают, или ты уже забыл?
Двинулась прочь, и я спросил:
— А как же машина?
Не сбиваясь с шага:
— В жопу машину.
Пожилой прихожанин, шагая мимо, взглянул на меня, бросил:
— Ну и леди нынче пошли, что за выражения.
— Поверьте, это не леди, — сказал я.
14
Вечное безмолвие этих бесконечных пространств меня пугает.
1957. Голуэй, неделя перед Пасхой.
На десять шиллингов от священника мальчик купил себе гору шоколадок. Сидя на унитазе с разбросанными у ног фантиками, он чувствовал, как внутри все переворачивается, потом к горлу подступила рвота. Он чуть ли не радовался — хоть отвлекло от кровотечения в заднем проходе. С растущей тошнотой потянулся за новым батончиком, запихал себе в рот. Иногда это помогало не думать о воскресенье, о службе, о том, что будет потом. Шесть недель назад мать спросила, от чего он откажется на пост, он ответил «от шоколада» и начал неудержимо хихикать.
Потянулся за новым батончиком.
Я перечитал кучу детективов. Особенно люблю про частных сыщиков. Все алкоголики — обреченные романтики, а идея чужака-одиночки, который идет наперекор всему, — это прямо как в кино: «Как его не полюбить».
В таких книжках обожают слово «неотступный». С этим словом в уме я продолжал вести дело священника. Пришло время встретиться со вторым подозреваемым — инженером Майклом Клэром. Я неотступно прошерстил телефонный справочник, нашел его компанию, позвонил и наткнулся на секретаршу. Очень веселую — настолько, что я заподозрил сарказм. Примерно так: