Священное сечение
Шрифт:
Веселье? — подумал Фальконе. Им сейчас вроде не до этого. Да и никогда их работа не была веселой. Даже в те времена, когда Перони работал инспектором, он отличался серьезностью.
— Самое смешное, — заметил Фальконе, — я не знаю другого человека, которого так часто бьют. В чем твой секрет?
— В том, что я работаю с тобой, — отвечу Перони. — До того как я попал в твою команду неудачников, меня ни разу не избивали. Ни разу в жизни.
Фальконе задумался.
— Хочешь перейти на другую работу?
— Ты отлично знаешь, чего я хочу. Мне нужна моя старая работа. Хочу занять хорошую должность. Пусть
— Вот как? — удивился Фальконе. — А как ты себя чувствуешь? Твоя подруга-патолог хорошо обработала твои раны?
— Жить буду, — сказал Перони с улыбкой. — Вот только погода меня просто достала. Да и расследование наше тоже сидит в печенках. Знаю, что не ты руководишь этим делом, которое еще далеко до завершения. Но сможем ли мы по крайней мере быстро найти Эмили Дикон?
Фальконе вздохнул и посмотрел на Косту:
— Где она сейчас?
— Не знаю, — ответил Коста, качая головой. — Она взяла машину. Однако ее ноутбук остался у меня. Странно как-то. Я уже несколько раз звонил ей. Может быть, Липман…
— Я уже спрашивал его, — сказал Фальконе. — Он явно обеспокоен. Ты ведь не думаешь, что она ушла и наделала каких-то глупостей?
— Не думаю, — ответил Коста не слишком уверенно.
Перони с раздражением посмотрел на Фальконе и промычал:
— Липману не следовало привозить сюда родственницу убитого маньяком человека. Что ж он за осел!
— Осел, который точно знает, чем занимается, — твердо заявил Фальконе. — Ник, возможно, тебе не стоит появляться на этой встрече. Подозреваю, что она несколько повредит твоей карьере. А у тебя в отличие от нас с Джанни все еще впереди.
У Перони отвисла челюсть.
— Да какого черта…
— Объяви ее машину в розыск, — продолжал Фальконе. — Пусть поищут в наиболее очевидных местах. Ты сделал для меня распечатку данных?
Коста протянул ему конверт с нужным текстом.
Перони выглядел несчастным, сердито посматривая на серое здание министерства безопасности.
— Встреча может повредить карьере? Я уже неоднократно бывал там у них. И мне не нравятся эти жуткие люди. С ними неприятно водить компанию. Разреши мне остаться с Ником и позаботиться о нем. Или я пойду в квестуру, позвоню кое-куда, приведу в порядок твой рабочий стол, поглажу твой костюм. Короче, готов заняться любой работой.
— Он мог бы отвезти тебя домой, чтобы ты хорошенько отдохнул. Ты не бессмертен, Перони. Прошлой ночью тебя сильно избили.
— Именно! — вновь зарычал здоровяк. — Тем больше у меня причин довести до конца это дело.
Фальконе пожал плечами:
— Если ты в деле, то должен пойти на встречу со мной. Там будет комиссар Моретти. Надо же кому-то вести протокол. Кто знает, возможно, тебе там понравится.
Перони застонал:
— О Боже… мне понравится?
Фальконе вновь улыбался. На сей раз во весь рот. Хорошей, теплой улыбкой.
Коста спросил:
— Так что ты собираешься делать, командир? Будут какие-то указания?
Лео Фальконе ухмыльнулся. Его настроение изменилось к лучшему. Захотелось расслабиться и поговорить с подчиненным откровенно.
— Интересно посмотреть, как далеко может зайти человек перед
Холодно, холодно, холодно.
Знакомый черный голос произнес:
— Вставай со своей старой задницы и прогуляйся.
Он сделал так, как ему велели. В девять часов утра покинул пустое служебное помещение на крыше замка Сан-Анджело, прошел мимо лесов, окружавших реставрируемое здание, не спеша спустился вниз по винтовой лестнице и вышел через боковую дверь за билетной кассой. Замок закрыт на время праздников. Рабочие не приходят из-за погоды. Возможно лишь появление немногочисленных бестолковых туристов, которые в недоумении посмотрят на запертые двери и уйдут прочь. Рядом мавзолей Адриана, чья величественная статуя возвышается над Тибром. Местоположение столь великолепно, что впоследствии здесь находился папский дворец, соединенный с Ватиканом узким крытым коридором — по нему папа мог скрыться в случае опасности.
Каспар знал, что внутри мавзолея имеется несколько комнат, туннелей и проходов, незаметных с улицы. Прохожие видят лишь длинные внешние стены и статую торжествующего архангела Михаила, простирающего меч в направлении Тибра. По всему зданию, словно центральный нерв, проходит винтообразный пандус, поднимаясь над склепом, где некогда лежал прах императора. Далее он идет через залы, пустые помещения для слуг, кухни, галереи и выходит на крышу.
До рыбного магазина в Лунгатевере, на другой стороне реки, всего пять минут ходу. Там Каспар потратил большую часть своих денег, купив два больших и плотных зимних пальто цвета хаки с меховыми капюшонами, полностью скрывающими лицо.
Ночь выдалась суровая. Разговор с Эмили Дикон, мучительные размышления о том, что же делать с ней дальше, верить ли ее словам. Все это продолжалось часами. Потом, когда Каспар более не мог терпеть, он запер ее и сразу же уснул. И тотчас на него навалились кошмары.
Одно воспоминание о ночных видениях заставило его присесть на гранитную опору, торчащую из-под снега напротив замка, и разразиться ругательствами. Человеческий разум — жестокий, безжалостный механизм. Ничто не может удалить эти страшные образы: звуки рвущихся снарядов, дикие крики, льющаяся кровь. Убийство людей из его команды в подвальном помещении зиккурата с геометрическим полом и магическими символами на стенах. Такие же точно символы нанесены на камуфляжной ткани, которой он прикрыл себя, как будто мог спрятаться в ней и обмануть стену ненависти и боли, обступившую их со всех сторон.
Каспар посмотрел на часы и сверил дату — 23 декабря. Тринадцать лет назад в этот день. Тринадцать долгих лет, в течение которых он молил об избавлении всех богов, каких только мог вспомнить. Само время остановилось в той башне. Между избиениями и пытками, между бесконечными бессмысленными допросами он пытался сохранить воспоминания, ибо только они могли спасти ему жизнь. Злобные, обвиняющие лица мужчин и женщин, погибших рядом, говорили с ним и требовали справедливости. Билл Каспар не питал привязанности к жизни даже после того, как вышел из багдадской тюрьмы и понял суровую реальность пребывания на свободе. Его волновал лишь вопрос восстановления справедливости. Вот и все. Нужно было заглушить злые голоса, раздававшиеся в голове. Они без конца дразнили его.