Священные камни Европы
Шрифт:
Александр мечтал дальше: «Более, чем возможно, что за примером, который подадут поляки, последуют немцы, и тогда против нас останется только 60 тысяч французов. А если Австрия за выгоды, которые мы ей предложим, так же вступит в борьбу против Франции, мы получим еще 200 тысяч солдат, чтобы сражаться против Наполеона». Царь писал, что сможет со своими войсками «достичь Одера без единого выстрела».
Практически все силы Российской империи, кроме минимума войск против турок и персов, были собраны на западной границе России. Боевые части отзывались с войны (!) против турок и направлялись к герцогству Варшавскому. Это не могло быть реакцией на угрозу со стороны Наполеона, сколько–нибудь значительные силы которого находились более, чем в тысяче километров от русской границы.
Русский генерал Бенигсен в то время писал: «Власть Наполеона ни когда менее не была опасна для России, как в то время, в которое он ведет несчастную войну в Гишпании». Действительно, война в Испании связывала 300 тысяч наполеоновских солдат, ему тогда было совсем не до России, на которую он к тому же и ни когда не собирался нападать.
2 апреля 1811 года Наполеон писал королю Вюртемберта: «Я надеюсь и я верю… что Россия не начнет войну. Однако… она создала 15 новых полков, дивизии из Финляндии и Сибири идут к границам великого герцогства, наконец, дивизии из ее Молдавской армии так же находятся на марше. Все это не слова, а дела, которые показывают намерения правительства. Зачем забирать дивизии с юга, где они так нужны России в войне против турок?..»
Итак, мы имеем множество прямых доказательств того, что Александр планировал наступательную войну против Наполеона. Но зачем? У такой войны не было ни цели, ни смысла. Вот и Наполеон в разговоре с Коленкуром недоумевал: «Александр честолюбив, в его желании войны есть какой–то тайный мотив… Я уверяю вас, это не Польша…»
Наполеон был тертым калачом, он повидал на своем веку достаточно полных идиотов и законченных подлецов. Но он все–таки не мог поверить в то, что Александр последовательно действует в ущерб собственным интересам. Он предполагал некую скрытую цель Александра. А ее по–видимому не было. Ни какой внятной политической цели Александр не имел. Царю было совершенно наплевать на интересы России, что в наполеоновской голове ни как не могло уложиться. Царь решал личные психологические проблемы, он боролся со своими комплексами, пытался преодолеть свою душевную ущербность и ради этого ему не жалко было погубить сотни тысяч русских людей.
А Наполеон продолжал недоумевать, 15 августа 1811 года он сказал князю Куракину, что неудачи русской армии в войне с турками проистекают «из–за вашего правительства, которое забрало те войска, которые были крайне необходимы, которое увело пять дивизий с берегов Дуная на берега Днепра. И зачем? Чтобы вооружаться против меня, против своего союзника, который ни когда не хотел воевать с вами и сейчас не хочет…»
Впрочем, тогда Наполеон уже и сам готовился к войне, но он ее по–прежнему не хотел. Он говорил Меттерниху: «Если бы кто–нибудь мог избавить меня от этой войны, я был бы ему очень благодарен».
Вдруг оказалось, что обласканный Наполеоном полковник Чернышев, к которому французские офицеры относились, как к другу, на самом деле — шпион, передававший в Петербург секретные сведения. За это можно было бы и вздернуть, но император лично принял разоблаченного шпиона и очень по–человечески его напутствовал: «Признаюсь, еще 2 года назад я не верил, что между Францией и Россией может произойти разрыв… Я полагал, что спокойствие Европы гарантировано нашими взаимными с Александром чувствами. Мои остались неизменными, и вы можете передать ему, что если судьбе будет угодно, чтобы два самых могущественных государства на земле сражались из–за пустяков, я буду воевать по–рыцарски, без всякой ненависти и злобы…» Окажись я на месте полковника Чернышева, мне захотелось бы провалиться под землю, услышав эти слова.
В 1811 году Александр писал: «Я решил не начинать войну с Францией, пока не буду уверен в содействии поляков». То есть от планов наступательной войны царь решил отказаться, во всяком случае — пока. А Наполеон тогда уже безусловно вынашивал планы наступательной войны против России. Олег Соколов пишет: «Своей непримиримой враждой Александр перевернул концепцию наполеоновской политики. Вместо стремления согласовать усилия двух великих государств, которые в союзе и дружбе могли бы управлять Европой, Наполеон пришел к концепции новой великой Римской империи, по отношению к которой Россия была чужаком, и к тому же небезопасным».
Примерно так. Но хотел бы уточнить. Наполеон понимал, что всей римской империей из одного центра править невозможно, и он, как император Запада, готов был разделить власть с императором Востока. Но когда он понял, что последний просто водит его за нос, Наполеон видимо подумал: «А может все–таки?» Может все–таки взять всю империю под себя одного, раз уж с восточным партнером ни о чем невозможно договориться? Тогда Наполеон сказал: «Если я добьюсь успеха в России, я буду владыкой мира». Он убедил себя в том, что это возможно.
Ближе к началу войны между Францией и Россией было всего два противоречия. Вопрос о строгости соблюдения континентальной блокады (Россия продолжала принимать в своих портах суда под флагом нейтральных государств, которые на деле обслуживали британцев). И вопрос о судьбе Польши. Вот это Наполеон и называл «пустяками». И этого действительно маловато для глобального столкновения двух империй. Не лежат ли в основе этого столкновения скрытые глобальные причины?
Олег Соколов пишет: «Горячие сторонники Наполеона утверждают почти то же самое, что и особо рьяные русские патриоты, а именно: Наполеон с самого начала только и мечтал, что начать войну с Россией. Только первые заявляют, что делал он это для защиты европейской цивилизации от русских варваров, а вторые, что он собирался покорить русский народ, обратить его в другую веру, навязать ему чуждые институты. Последнюю из указанных точек зрения можно найти чуть ли не в каждой второй популярной книге о войне 1812 года, изданной в России».
Г-н Соколов очень точно заметил — истина ни кого не интересует. Злобным западным врагам России совершенно наплевать на то, как все было в действительности. Восторженным русским патриотам действительность так же не интересна. Обе стороны подгоняют факты под свою концепцию, а все что в нее не вписывается — игнорируют.
Ваш покорный слуга в этом споре отнюдь не «над схваткой». Я разделяю одну из этих концепций. Я прекрасно вижу, что Западная цивилизация (и католическая, и либеральная) столетиями враждовала против России, как против мира чуждых ей православных ценностей. И сейчас, когда я это пишу, в 2015 году, идет очередная фаза противостояния Запада и России. Сейчас уже маски сорваны, и мы видим, что это противостояние Антихриста и Христа.
Но! Противостояние Наполеона и России не вписывается в эту схему. Для того, что увидеть в Наполеоне убежденного врага России и предтечу антихриста, нам пришлось бы проигнорировать такое огромное количество фактов, что мы вынуждены были бы балансировать на грани полного идиотизма и крайнего бесстыдства.
Стендаль писал: «Мысль о войне с Россией, осуществленная императором, была популярна во Франции с того времени, как Людовик XV по своему безволию допустил раздел Польши… Всем монархам нужна была успешная война с Россией, чтобы отнять у нее возможность вторгнуться в среднюю Европу. Разве не было естественным воспользоваться в этих целях моментом, когда Францией правил великий полководец?..»