Священный месяц Ринь
Шрифт:
Только сейчас Юл почувствовал, что кабина полна свежего холодного воздуха.
– Ничего, – сказал он. – Скоро приедем. Не замерзнете?
– Какое там, – сказал Петров. – А скажите, пожалуйста, вот когда мы выезжали из города, справа был такой длинный парапет…
– Это нижняя стена Дворца.
– Да какая стена – мы вдоль этой штуки почти час ехали.
– Размеры дворца – сорок пять на пятнадцать километров, – сказал Юл. – Вот, смотрите, – он пальцем на ветровом стекле нарисовал вытянутый овал. – Это дворец, а это – столица, – он обвел кружком нижнюю треть овала. – Такие вот тут масштабы власти.
– Да-а, – сказал Петров. – Это должно впечатлять.
– Это и впечатляет, – сказал Юл. –
– Не обратил, – сказал Петров. – Я все как-то на близлежащее…
– Ну, и?..
Петров пожал плечами.
– Так ведь – из окна машины.
– А все-таки?
– Тревожно, – подумав, сказал Петров.
Юл молча кивнул.
На перевале остановились отдохнуть. Цуха открыл капот, обошел машину, попинал скаты. Потом сел на землю, скрестив ноги и упершись локтями в колени, и замер. «Дети дождя» владели многими секретами, в том числе и методикой быстрого отдыха; пятнадцать минут в такой позе заменяли им часов шесть крепкого сна.
– Ну и небо, – сказал Петров сипло. – Ну и небо же…
– Вон – Солнце, – показал ему Юл. – Видите: квадрат из ярких звезд, и прямо над ними…
– Маленькое, – сказал Петров. – Невзрачненькое… Вы давно здесь?
– С перерывами – шесть лет. Земных. Местных – пять.
– И – только переводчик?
– Поначалу – только. Потом увлекся… Вообще-то здесь трудно не увлечься чем-нибудь – интересно же неимоверно. И людей не хватает: квота. Сто сорок четыре землянина максимум, а кого, мол, и сколько – сами решайте. И тут уж начинаются протекции и прочие выкручивания рук. И в результате в российском представительстве сорок девять человек, церковников – пятьдесят семь, а в посольстве Земли – двадцать. В торгпредствах – по одному, редко по два человека. Чтобы вас принять, Филдинг кого-то из своих отправил на «Европу»… и ничего же не сделаешь. Дворец недосягаем…
– Да, Филдинг писал, что обстановка здесь сложная.
– Сложная – не то слово. Непонятная – и нет информации. Смотрите: на планете три материка и чертова прорва островов, все это площадью с Евразию. Природные условия восхитительные. Но зона цивилизации ограничена каким-то магическим кругом: девятьсот-тысяча километров от столицы, не более. Вне этого круга – покинутые города. Пятьсот лет назад покинутые, тысячу лет… Смотрите – «Европа».
Прямо над ними медленно плыла неровная цепочка ярких звезд. Перевалила зенит, засветилась красным и померкла.
– Вошла в тень, – сказал Юл. – Вам хоть показали планету сверху?
– Нет, – сказал Петров. – Сразу сунули в какую-то летучую жестянку…
– Жаль. Сверху все это очень красиво. Атмосфера здесь на слишком плотная, но богатая кислородом, магнитное поле сильное – полярные области светятся, как неоновые лампы. Мы, к сожалению, почти на экваторе, а уже с сорок пятого градуса широты такие полярные сияния – о-о!.. Да, я отвлекся. Население все этнически однородно, а языков насчитывается восемь. Ну, Понго – всеобщий. Потом – мужской и женский, причем считается, что перевод с одного на другой невозможен. Язык «детей дождя». Два языка монахов Терксхьюм – детский и взрослый. Детский у них общий с языком Служителей Священных Рощ, а потом – перестают понимать друг друга. Если надо объясниться, объясняются на Понго. Ну, и дворцовый язык – единственный, которого я не знаю. Читать могу, а как он звучит… – Юл пожал плечами.
– То есть вам тут интересно, – сказал Петров.
– Дико интересно, – сказал Юл. – История здесь запрещена, но, судя по такой структуре языков, этой цивилизации не меньше двадцати
Цуха медленно встал, вытянулся струной, совершил ритуал пробуждения – несколько неуловимо быстрых сложных движений. Молча полез в кабину.
– Поехали, – сказал Юл Петрову.
Петров еще раз посмотрел на небо, покачал головой и сел рядом с ним.
Юл проснулся и вскочил – куда-то надо было бежать. На стене плясали отсветы огня. Ничего не понимая, он скользнул к окну, налетел в темноте на что-то твердое и угловатое – и тут только сообразил, что он не дома и даже не в представительстве. Он в странноприимном доме православной миссии. В гостинице. На второй кровати спал и посапывал Петров. За окном, шагах в пяти, стояли в позе ожидания монахи Терксхьюм с факелами в руках. Странно: полный хоулх монахов – ночью? В самый разгар Бесед? Потом он увидел архимандрита отца Александра, идущего им навстречу. Монахи приняли позу приветствия. Переводчик им был не нужен: все иерархи Терксхьюм и многие простые монахи говорили по-русски. Окна с толстыми мутноватыми стеклами звуков не пропускали, и узнать, о чем будет идти речь, Юл не рассчитывал. Иерарх шагнул вперед, и хоулх мгновенно перестроился: теперь вместо клина стояло маленькое, три на три, каре. Это означало, что дело, которое привело сюда монахов, чрезвычайно важное. Иерарх, встав перед отцом Александром, принял позу почтительности, но тут же переменил ее на позу беседы равных. Юл не видел его лица и не видел, разумеется, знака на налобной повязке, но по быстроте перемены поз понял, что это не простой иерарх из близлежащего монастыря, а иерарх иерархов… либо окхрор из Дворца… Отец Александр слушал его, все более каменея лицом, потом на секунду упустил контроль над мимикой: закусил губу и нахмурился. Иерарх сказал ему еще что-то, сделав жест сохранения тайны, отец Александр согласно кивнул, и оба они пошли по дощатой дорожке к зданию епархиального управления. Хоулх остался на месте; монахи стояли в позе готовности, держа древка факелов двумя руками. Факел был штатным оружием монахов Терксхьюм. «Терксх» и означало «факел»; «юм» – что-то близкое к «благодати»…
На подоконнике стоял кувшин с сорокатравником. Юл налил полный стакан, выпил. Сорокатравник был великолепным адаптогеном. Надо будет предложить Петрову, а то такая перемена мест… Австралия – «Фридом» – «Европа» – столица – миссия… спит, как сурок, даже не шевельнулся ни разу. Бывают такие… крепыши… никакой сорокатравник им не нужен. Юл, морщась от полынной горечи, выпил еще один стакан. Монахи стояли не шевелясь. В позе готовности они могли стоять сутки, не уставая и не теряя боеспособности. Судя по всему, у Терксхьюм была бурная история.
До восхода солнца оставался час, ложиться не имело смысла. Юл, не одеваясь, подтащил кресло и сел так, чтобы видеть хоулх. Петров сказал, что первым впечатлением его было: тревожно. Да и как иначе, если на ярких, пестрых улицах города нет ни женщин, ни детей, а есть только мужчины, которые либо стоят – в одиночку, группами, – либо прохаживаются… и, конечно, тысячи взглядов вслед лимузину… Несколько последних дней и столица, и провинциальные города, и села – все жили под страшным гнетом слухов о предстоящем массовом похищении детей.