Святая грешница
Шрифт:
— Из-за своего гоя?
Мы оба испугались этого слова: так говорили евреи о неевреях. Полковник раскрылся и тут же проиграл. Он уже не мог вновь надеть свою маску, я вырвала ее из его рук. Изменилось выражение его глаз. Он сразу стал выглядеть в моих глазах побежденным. Как всегда, все произошло без слов. Мы были в этой квартире, где он столько раз меня унижал, но сейчас не отважился бы до меня дотронуться. Сказал, что мне позвонит женщина и договорится о встрече. Так и произошло.
Когда я поднялась на
— Я хотела бы пойти одна.
— Не ставь мне условий, — грубо ответил он, взяв меня под руку.
Мы вошли в квартиру без единой таблички на дверях. Пожилая женщина попросила снять пальто и минуту подождать. Мы сидели рядом на лавке у стены, напротив было зеркало. Один раз я поймала его взгляд. Глубокий и теплый. Он ничего не говорил, но я знаю, о чем хотел попросить.
Прошло еще какое-то время, я начала беспокоиться, что не смогу объяснить дома, где задержалась. Наконец двери открылись и женщина пригласила меня войти. Я увидела кресло, и мне стало не по себе от страха. Врач, невысокий, лысый мужчина, обследовав меня, сказал:
— Может, стоит пригласить мужа?
— Нет необходимости, — возразила я.
— Однако нам нужно побеседовать.
Он открыл дверь в прихожую, а я, соскочив с кресла, поспешно оправила юбку.
— Четвертый месяц, — сообщил врач, — слишком поздно.
— Не может быть. — Я чувствовала, как во мне все оборвалось. — Ведь два месяца назад у меня были месячные…
— Дорогая пани, в жизни все возможно, — ответил врач.
Он не хотел делать аборт. Мы молча вышли из этой квартиры. На лестнице я произнесла:
— Если ты мне не устроишь аборт, я покончу с собой.
Он нервно рассмеялся:
— Настолько его любишь или так ненавидишь меня?
— Я готова на все.
— Знаю.
— Нужно сделать все быстро.
— Я знаю.
В этот раз я должна была уехать на несколько дней. Это оказалось непросто, потому что раньше никогда не покидала своих, пришлось выдумывать причину. Сказала, что хочу попробовать переводы с французского. Когда-то я упоминала об этом в наших разговорах.
— Поезжай в Нинково, — предложил ты.
— Нет, я уже нашла пансионат.
— Может, мы приедем к тебе с Михалом?
— Меня не будет всего неделю.
Но я прощалась с вами, как будто уезжала навсегда: ведь все могло случиться. Состояние внутреннего беспокойства усиливало закравшееся сомнение, а действительно ли я хочу убить ребенка. Может быть, он наш с тобой, ведь в глубине души мы оба его желали. Если бы не боязнь за беременность от моего мучителя, я была бы счастлива. Не надо было решать, коль уж носила ребенка в утробе.
Я выбрала день, когда у тебя было дежурство и ты не мог проводить меня на вокзал. По приезде сразу позвонила с почты. Он ждал меня снаружи,
— Кристина, почему у тебя такой голос? — спросил ты.
— Я первый раз уехала от тебя одна…
— Ну, как маленькая девочка, — со смехом произнес ты.
Мы сказали друг другу «до свидания», но, прежде чем положить трубку, я произнесла:
— Я Люблю Тебя.
— Я тебя тоже, — услышала в ответ.
Я ощутила такую боль и такой стыд, что меня прямо согнуло пополам. Выходя с почты, я держалась за живот. Облокотившись о машину, он курил.
— Что случилось? — спросил он, обеспокоенный моим видом.
— Ничего, — ответила я с ненавистью.
Мы занимали одну комнату, в которой была двухспальная кровать. Лежали рядом молча. Я знала, он не спит. Пару раз выходил курить, я слышала щелчки зажигалки. Утром он отвез меня в больницу. Это был военный госпиталь в маленьком уездном городке.
Когда я собиралась уже уйти с медсестрой, он остановил меня за руку и сказал:
— Я полюбил тебя с первого взгляда.
Я не хотела отвечать, но вдруг услышала свой голос:
— Если умру, то желаю, чтобы тебя мучили угрызения совести до конца жизни.
Прямо на глазах он изменился в лице.
— Ты не помнишь меня в гетто?
— Нет, — холодно ответила я.
На меня его слова не произвели никакого впечатления. Я была полностью поглощена собственной проблемой. Страх перед абортом затмевал все прочие эмоции.
— «Еврейский ангел смерти со светлыми волосами…»
Я ударила его по лицу. Для меня это было уже слишком. Моя жизнь сразу показалась каким-то неправдоподобным кичем. А ведь я имела право быть человеком, хотя бы за свое терпение. Всегда стремилась выжить, а теперь вот должна идти на риск. Другого выхода у меня не было.
Когда я ударила его, на нас стали оглядываться. В глазах стоявшей рядом сестры появилось любопытство. Несмотря ни на что, он притянул меня к себе.
— Я умоляю тебя, — проговорил он в мои волосы, — дай мне этого ребенка…
Я вырвалась от него и побежала в глубь коридора. Меня душили слезы…
Потом было нечто жуткое и бесчеловечное. Свет лампы бил в глаза. Я лежала на столе голая, руки прилеплены пластырем, иглы капельниц в венах. И создавалось впечатление, что не Марыся, а я — распятый Иисус Христос, и это казалось еще большим кощунством. Мне приказали считать.
— Раз, два, три… — Я чувствовала, как деревенеет язык.
Погружаясь в искусственный сон, видела перед собой не твое лицо, а его. Перекошенное от боли. Темные глаза полны слез. Когда проснулась, оно опять возникло передо мной. С тем же выражением, которое я запомнила, засыпая. Мы смотрели друг на друга без слов.