Святитель Григорий Богослов. Книга 2. Стихотворения. Письма. Завещание
Шрифт:
Прекрасную, хотя и очень краткую, характеристику его как богослова, оратора и поэта дает автор заметки о нем в одном из неновых журналов наших по поводу первого перевода с греческого пяти слов его о богословии. Характеристика эта, написанная, очевидно, под живым и непосредственным впечатлением могучей силы и увлекательной красоты творений великого христианского писателя, дышит полной искренностью и непредвзятостью мысли автора.
«Как богослов Григорий Назианзин отличается глубоким ведением Божественных тайн, необыкновенно твердой силой суждения, блестящей способностью выражать ясно и определенно высокие мысли о самых недоступных для человека таинствах неба и легкостью решать самые трудные вопросы. Одаренный гением, соответствующим величию христианской веры, он ясным взором проник в святилище Божественной мудрости, светом своих созерцаний озарил сферу богословского ведения для всех веков и усвоил себе властьв мире богословов восточных и западных… Последующие века в творениях святого Григория находили твердый оплот Православия; соборы приводили места из его сочинений в основание своих догматических определений.
Кроме обширного знания богословия, нельзя не удивляться и красноречию Григория Богослова. Несмотря на полноту ученых сведений, на глубокомыслие и диалектическую тонкость, красноречие не оставляло его никогда. В его словах изумляют нас обилие и стройность доказательств, сила слога, которой невольно покоряешься, быстрота и роскошная плодовитость чистого воображения, полнота живых образов, живописных подобий, смелые и сладостные выражения восторга, который исходит от глубины духа и сообщает языку священное вдохновение пророков, и все это перемешано с восхитительной простотой, сердечностью, с милой, открытой задушевностью. Вы читаете его догматические слова и уноситесь в даль неба, откуда обильным потоком излились эти перлы мыслей и выражений. В речах, гремевших против Юлиана, дышит вся сила филиппик и катилинарий [310] В панегириках и надгробных словах восхищаетесь увлекательным, ярким изображением всех оттенков лица, в честь которого говорено слово. Дюпен [311] справедливо ставит святого Григория выше всех ораторов древности. Массильон, Боссюэ, Бурдалу [312] старались подражать Назианзину.
310
Филинники – название трех обличительных речей Демосфена против Филиппа Македонского, а затем и речей Цицерона против Антония. Катилинарии – четыре политические речи Цицерона против консула Катилины как заговорщика. – Ред.
311
Дюнен (Dupin)
312
Массильон (Massillon) Жан-Батист (1663–1743), знаменитый французский проповедник, епископ Клермонский, член Академии наук. Замечательны «Petit careme», десять его речей, произнесенных в присутствии 8-летнего короля Людовика XV.
Боссюэ (Bossuet) Жак Бенинь (1627–1704), епископ Мо, член Французской академии наук. Был выдающимся историком, красноречивым проповедником, защитником чистоты католического вероучения и духовным лидером Французской церкви в последние десятилетия XVII века.
Бурдалу (Bourdaloue) Луи (1632–1704), французский духовный оратор, иезуит, профессор философии и морали в Бурге, проповедник в Париже и при дворе. – Ред.
Не менее знаменит святой Григорий Назианзин и в области поэзии. Его псалтирь звучала песней Божеству, славила добродетель, гремела против порока, в изящных олицетворениях передавала высокое учение веры, была увлекательной наставницей чистого христианского жития. Все поэмы святого Григория. увлекательны в высшей степени, блестят роскошными картинами Греции; в них глубокое созерцание природы одушевлено благоговейной мыслью о Божием Всемогуществе, которое движет гармонией вселенной и растит бедную былинку; в них ясный взор на природу человеческую в одно время проникает и темную бездну, куда пал человек с престола невинности, и светозарную высоту, куда возносится он по лествице Креста. в них столько огня, столько души, что невольно думаешь, будто они написаны человеком в полном цвете лет; но, с другой стороны, в них рассеяны мысли, какие может внушить только долговременный опыт на пути жизни. Все поэмы святого старца пышны и прекрасны, как розы, из которых не знаешь, какую сорвать, чтобы ближе полюбоваться ее красотой. Мы желали бы, чтобы весь цветник, счастливо обработанный поэтическим гением святого Григория, был пересажен на почву русского слова. Стих святого Григория, по сознанию знатоков греческого языка, приятен и легок, как стих Гомера, хотя он ничего не заимствовал от мрачного язычества» [313] .
313
«Маяк». Изд. под ред. С. Бурачка. 1871. Ч. XXIII. Гл. IV (в отд. «Библиотека избранных сочинений»). С. 60–61 и 76.
Это «сознание» компетентных судей и ценителей художественных достоинств стихотворений святого Григория всего яснее и полнее выразилось в истории изданий их. И мы сочли за лучшее, по крайней мере за более полезное, вместо обычных во введениях к монографиям рассуждений авторов о побуждениях к избранию ими того или другого предмета для своих ученых исследований, о важности, специальном или общеобразовательном значении и интересе предмета сочинения, – предпослать своему труду критико-исторический обзор изданий стихотворений великого христианского поэта. В выдержках из предисловий к наиболее важным изданиям поэтических произведений святого Григория читатель найдет не единоличный и не единовременный отзыв о глубоком литературно-богословском интересе к стихотворениям святого отца, а главное – отзыв таких авторитетных ученых, обширная богословская эрудиция которых соединялась с редким и завидным научно-филологическим образованием. Открыть свое исследование о поэтических произведениях святого Григория Богослова историей издания их тем более казалось нам полезным и уместным, что более или менее цельного, полного и хронологически последовательного исторического обзора изданий творений святого отца нет пока ни в русской, ни в иностранной богословской литературе. Собственно же для самого сочинения нашего значение полной истории изданий стихотворений святителя Григория будет видно при разборе и уяснении разноречивых воззрений на них (со стороны их художественных достоинств) тех из ученых богословов, которые в своих специально-догматических или церковно-исторических исследованиях о святом Григории Богослове так или иначе касались стихотворений его и затрагивали вопрос об их художественно-литературной ценности в связи с общим воззрением на святого Григория Богослова как поэта.
Об изданиях стихотворений святого Григория Богослова [314]
Начало изданий поэтических произведений святого Григория Богослова хронологически совпадает почти с самым началом распространения книгопечатания и со знаменитой эпохой Возрождения наук и искусств. Умственное движение, пробудившееся с особенной энергией в начале XVI века и охватившее все отрасли научного знания и все стороны духовной жизни, как известно, выразилось на первых порах главным образом в изданиях классических произведений как древнеязыческой, античной, так и церковноотеческой, христианской литературы. Из христианских классиков произведения Григория Назианзина, с одной стороны, по глубокому их патрологическому значению, с другой – по близости их к литературным достоинствам образцовых древнеклассических творений и по одинаковой с ними важности в учебно-педагогическом отношении [315] начали издаваться в числе самых первых памятников христианской литературы. Несмотря, однако, на это, нельзя сказать, чтобы рукописям знаменитого поэта-богослова особенно посчастливилось в их исторических судьбах. Правда, с самого начала XVI века и до начала второй полвины текущего [то есть XIX] столетия издания сочинений Григория следовали одно за другим без больших перерывов. Таким образом, на весьма значительном пространстве трех с половиной столетий часто следовавшие одно за другим издания сочинений Григория в совокупности своей достигают весьма внушительной цифры и представляют довольно богатую историю. Но история эта замечательна скорее в количественном, чем в качественном отношении. До самого последнего заключительного своего момента она представляет или только отдельные, частичные и разрозненные опыты издания сочинений Григория, или издания хотя и общие, но весьма неполные и лишенные научно-критического отношения к материалу, или, наконец, издания только в одном латинском переводе, без параллельного греческого текста. Отчасти поэтому, отчасти же потому, что полный или даже более или менее подробный историко-критический обзор изданий произведений Григория, без особенной нужды, отнял бы много времени и места, мы сочли достаточным остановиться только на изданиях, имевших бесспорно историческое значение.
314
Древнейший список сочинений св. Григория Богослова хранится в Парижской Королевской библиотеке за № cod. 1809. Он писан в IX веке, как полагают, для просвещенного любителя наук и искусств византийского императора Василия Македонянина. Своим изяществом и тщательностью отделки список этот может служить доказательством глубокого уважения к сочинениям Григория Богослова; почти сплошь на каждом листе, начиная со второй страницы первого листа, он покрыт золотом, снабжен богатыми рисунками, изображениями, виньетками и монограммами. Так, например, на второй странице первого листа на золотом фоне довольно художественно по своему времени изображен Иисус Христос, сидящий с Евангелием в руках, открытым на словах: «’ » [мир Мой даю вам(Ин. 14:27)]. На первой странице второго листа рисунок на золотом фоне изображает императрицу Августу, стоящую с двумя сыновьями; над головой ее надпись: [Евдокия Августа]. Над сыном по правую ее сторону надписано: ’ [Властитель Александр]; по левую — [Властитель Лев].
Августа держит шар, знак державы: вокруг этого изображения с четырех сторон написаны ямбические стихи, по содержанию своему относящиеся к сюжету рисунка. На второй странице второго листа изображен на лазоревом фоне золотой крест с надписью, расположенной по сторонам таким образом:
То же изображение повторено и на первой странице третьего листа. На второй странице третьего листа представлены три изображения: в середине император, с надписью вверху: [Император Василий]; по правую руку его стоит Илия пророк, держащий знамя с надписью: о ’[Святой Илия]; по левую – Архангел Гавриил, возлагающий корону на императора. Кроме того, в рукописи находятся изображения: Благовещения Богоматери, распятия Спасителя, пригвожденного ко кресту четырьмя гвоздями; погребения и Воскресения Иисуса Христа, мученичества двенадцати апостолов и проч. (Montfaucon. Paleographia graeca. P. 250–253; ср. также: Iohan Alb. Fabricii Biblioth. graec. Vol. octavum. P. 387).
315
Как это выражено, например, в знаменитой программе парижского коллегиума XVI века «Ratio studiorum, Regulae communes professoribus classium inferiorum» [ «Правило изучения, общие указания для учителей начальных классов»]. Тринадцатое правило этой программы, относящееся к профессору риторики, гласит: «Для перевода с греческого нужно пользоваться только древними и классическими писателями– ораторами, историками или поэтами, как, например, Демосфеном, Платоном, Гомером, Гесиодом и другими в том же роде, между которыми по праву занимают место и св. Григорий Назианзин, св. Василий и св. Златоуст».
Из самой педагогической практики средневековых христианских школ мы можем указать на следующую книгу «Collecta Divi Gregorii Nazianzeni plurima poemata, in latinum conversa, cum notis grammaticis, ad usum Collegiorum Universitatis Parisiensis; auctore Dionysio Gaullyer, artium in eadem. Universitate Magistro – Parisiis, apud Ioannem Baptismam Brocas, via Jacobaea, ad insigne capitis sancti Joannis» [ «Полнейшее собрание стихотворений Божественного Григория Назианзина, переведенных на латинский язык, c грамматическими пометками, для использования корпорацией Парижского университета; составитель Дионисий Голье, преподаватель этого университета. Париж, у Иоанна Крестителя Brocas, улица Иакова, под знаком главы святого Иоанна»].
Не лишним считаем привести здесь на русском языке фрагмент из предисловия к этой книге; он весьма ясно характеризует господствовавшие идеи того времени в отношении классического образования в христианских школах. «Переходя к основаниям, – говорится в нем, – побудившим нас напечатать этот сборник стихотворений св. Григория Назианзина для употребления учащегося юношества, мы выставляем главнейшим из них стремление сделать возможно полезное для молодых людей передачей этого драгоценного материала. Действительно, как ни высоко всегда прославляют превосходство поэзии Гомера и других светских поэтов, мы отнюдь чрез это не затрудняемся доказать, что стихотворения Григория Назианзина, особенно для молодых людей, только начинающих изучать греческий язык, еще гораздо превосходнее и полезнее. Ибо что, во-первых, касается образа мыслей и выражения, то в этом отношении наш церковный отец в такой степени сходен с Гомером, что самые компетентные мужи едва ли могли бы показать нам различие между тем и другим поэтом. Затем, во-вторых, что касается материала их поэтических сочинений, то в этом св. Григорий далеко превосходит Гомера, потому что Гомер содержит много пустяшных вещей, которые могут нравиться только образом своего изложения, между тем как св. Григорий изобилует мыслями, чувствами и наставлениями, которые весьма полезны и необходимы для христианской жизни».
Но, быть может, найдутся все-таки, несмотря на эти доводы, некоторые из чрезмерных сторонников светских писателей, которым это покажется обидным и которые выставят против нас обвинение, что мы хотим изъять из рук молодых людей эти отличные образцы языка и изящного вкуса, чтобы заменить их церковными писателями, стоящими гораздо ниже их. Против этого мы приведем в свое оправдание следующее.
Во-первых, мы соглашаемся с ними в том, что при изучении изящных наук нельзя устранять светских авторов, писавших классическим языком, заменяя их церковными писателями, имеющими менее чистый язык; но нужно же и нам сделать уступку, потому что нет никакого основания не допускать предпочтения св. писателя пред светским, церковного отца пред язычником, в том случае, когда оба владеют одинаково чистым языком. Если, конечно, имеет свою справедливость то, что язык латинских церковных отцов не так чист, как язык латинских светских писателей, живших при Августе, – потому что в период отцов латинский язык, действительно, пришел уже в сильный упадок, – то нельзя этого сказать в одинаковой мере о греческих отцах, и в особенности нельзя сказать этого о Григории, который оберегал чистоту греческого языка с такой же тщательностью, как и светские писатели.
Во-вторых, если бы мы даже и согласились с тем, что греческие отцы, и в частности св. Григорий, в отношении выражения уступают в чем-нибудь язычникам, то отсюда еще не следовало бы, чтобы в настоящее время, когда изучают греческий язык не для того, чтобы говорить, а только для того, чтобы понимать его, нельзя было изучать греческое слово или фразу одинаково по св. Григорию, как и по Гомеру.
В-третьих, наконец, несправедливо утверждать, будто светских писателей хотят совсем изъять из рук юношей. Хотелось бы только дать возможность им свободно и бегло читать св. Григория, который столько же достоин чтения, как и светские писатели. Об этом с несомненностью можно заключать из благосклонных суждений, какие сделали о нем наши знаменитейшие писатели (то есть разумеются здесь Lancelot, Fleury, Dupin, Hermani, Baillet и Tillemont)». Des Etudes classiques dans la societe' chretienne par le K. P. Ch. Daniel.P. 264 и 429–431.
В 1504 году, в Венеции, появилось первое издание небольшого числа стихотворений святого Григория Богослова. Альд Мануций Роман, предпринявший это издание, попытался сделать дословный перевод на латинский язык некоторой части стихотворений Григория. Побуждения к этому изданию и цель его указываются в самом заглавии книги, которое служит вместе с тем и предисловием к ней. Небезынтересно поэтому привести здесь полный текст заглавия достопримечательного издания Альда «Aldus Romanus omnibus una cum graecis litteris sanctos etiam mores discere cupientibus S.P.D. Gregorii episcopi Nazianzeui carmina ad bene beateque vivendum utilissima nuper e graeco in latinum ad verbum fere translata imprimenda curavimus, studiosi adolescentes, rati non parum emolumenti vobis futurum, si id genus tra(ns)lationis cum graeco diligenter conferati, nam et graece simul discetis, et christiane vivere quandoquidem summa in illis et doctrina est, et gratia, et sanctis moribus mire, instituuntur adolescentes. Id vero ita sit nec ne conferendo cognoscite. Valete. …Venetiis ex Aldi academia mense Iunio M. DIV» [316] А на обратной стороне последнего греческого листа: Aldus Ma. Ro. и герб его.
316
«Альдус Романус приветствует всех, желающих одновременно с греческими буквами также и святые нравы изучить. Стихи Григория, епископа Назианза, к весьма прекрасному проживанию [добродетельной жизни] полезнейшие, недавно переведенные почти дословно из греческого в латинский, мы постарались отпечатать [для вас], любознательные юноши; [эти стихи] полагаем [принесут] немало пользы вам в будущем; если этот вариант [латинского] перевода с греческим [текстом] внимательно сравнить, то одновременно и греческому [языку] научишься и жить по-христиански, поскольку в них [заключено] совершенство, учение и благодать; и святым нравам удивительным [образом] наставляются юноши. Истинно ли это или нет – через сравнение узнайте. Будьте здравы. Венеция, из школы (академии) Альда. Месяца июня 1504 г.». – Ред.
Издание это, в общем исполненное с большим старанием и тщательностью, сделано in 4°. Перевод помещен против подлинника именно так, что между каждыми двумя греческими листами вставлен лист латинского текста, дабы любители греческого языка, не нуждающиеся в переводе, без труда могли отделять при чтении один текст от другого. Постраничного счета нет в книге, как не имеют его все вообще старинные издания; следовательно, как греческий, так и латинский текст Григория составляют каждый сам по себе отдельное целое. Несправедливо было бы применить к этому изданию, как к первому в своем роде опыту, безотносительно строгое критическое суждение. Латинский перевод в нем стихотворений святого Григория оставляет желать многого: он сделан и не совсем точно, и далеко не изящно, но это нисколько не умаляет важности заслуги издателя: сделав вклад в науку, без сомнения, ценный и сам по себе, Альд Мануций открыл им дорогу другим ученым по разработке произведений Григория. К заслугам и типографским достопримечательностям издания следует отнести и то, что на страницах экземпляров его, свободных от латинского перевода стихотворений, в первый раз в печатииздана была часть греческого текста Нового Завета. Альд напечатал здесь, именно на каждой первой странице промежуточных листов, заняв другую страницу их латинским переводом Вульгаты, шесть первых глав Евангелия от Иоанна, именно до 58-го стиха 6-й главы [317] .
317
Тот же Альд спустя 12 лет впервые издал в Венеции 16 избраннейших слов (Orationes lectissimae XVI) Григория Назианзина, и это издание 1516 года, сделанное in 8°, он повторил в 1536 году, прибавив к нему других 9 слов.
Затем, по степени относительной важности, в хронологическом порядке должно быть поставлено издание сочинений святого Григория, вышедшее в 1550 году, in fol., в Базеле. Это солидное издание, предпринятое и обстоятельно сделанное на свои средства Иоанном Гервагием, было первым общим и сравнительно полным печатным сборником произведений знаменитого отца Церкви. Сюда вошли: большая часть слов Григория, 80 писем и весьма много стихотворений. Вышедшее сначала на греческом языке, издание это в том же году напечатано было и в латинском переводе, сделанном соединенными трудами Вольфганга Мускула (Muscul), Петра Мозеллана (Mosellan), Виллибальда Пиркгеймера (Pirckheimer) и Альда Мануция. Из них первый написал для издания praefatio [предисловие] и перевел с греческого на латинский язык четыре слова, именно: 1, 41, 45, 47. Мозеллан перевел «Пять слов о богословии»; В. Пиркгеймер перевел все остальные 38 слов. Альд Мануций снабдил издание примечаниями и объяснениями к стихотворениям святого Григория. Для нас это издание представляет, между прочим, ту замечательную особенность, что в числе стихотворений Григория здесь в плохом латинском прозаическом переводе Севастьяна Гульдебека (Sebasftiani Guldaebeccii) была напечатана известная трагедия « »(«Страждущий Христос»). Эта довольно жалкая «prosa latina» Гульдебека, в какой напечатана была в Базеле трагедия, в истории изданий последней в латинском переводе была первым опытом. Греческий текст этой трагедии в первый раз издан был в Риме в 1542 году под редакцией Антония Блада из Азоло [318] Первая метрическая обработка этой трагедии, довольно счастливо удавшаяся и самая распространенная в позднейших изданиях сочинений святого отца, вошедшая даже в последнее и лучшее из всех изданий – Бенедиктинское, принадлежит Клавдию Руаллету (Claudius Roillet).
318
Asolo – городок в предгорьях итальянских Альп.
Базельское Гервагианское издание важно в том отношении, что оно легло в основу позднейших изданий, которым в ученых достоинствах нельзя отказать и в настоящее время. Двадцать лет спустя на издание это оперся в своих известных трудах, посвященных нашему автору, и тот знаменитый ученый, с именем которого связывается новая эпоха в истории разработки произведений Григория и который до последнего – Бенедиктинского – издания оставался главным авторитетом по изучению его, – французский аббат монастыря святого Михаила Яков Биллий, в 1569 году предпринявший новое латинское издание сочинений святителя Григория, которое и вышло в Париже in fol. Уже в следующем, 1570 году оно было перепечатано в Кельне, но сам Биллий – и нельзя сказать, чтобы по одной только скромности осторожного ученого, – не считал этих изданий ни удовлетворительными в научном смысле, ни соответствовавшими его собственному желанию. Тем не менее, он находил их «не только не бесполезным, но почти необходимым трудом… Многочисленность и разнообразие переводов, – говорит Биллий в своем предисловии к изданию, – имеет ту величайшую выгоду, что из снесения и сопоставления их лучше выясняется мысль автора» [319] . Этот «не бесполезный» труд для самого Биллия имел значение пробного опыта, показавшего ему степень соизмеримости между его личными научными средствами и трудностью задачи, какую он поставил себе в изучении сочинений святого Григория. Располагая отличной филологической подготовкой и увлекаемый одушевленной любовью к избранному им предмету своих научных работ, Биллий с необыкновенным усердием стал приготовляться к новому изданию сочинений Григория. Он снова заготовлял материал, собирал и тщательно сравнивал древние экземпляры, проверял их вновь найденными или доставленными ему манускриптами и, не щадя своих сил и хилого здоровья, в течение двенадцати лет кряду трудился без перерыва и отдыха над обработкой латинского текста сочинений святого Григория и объяснением темных мест оригинала. Работы его подвигались уже к концу, когда смерть труженика упредила его счастье – видеть, наконец, исполнение своего задушевного желания. Биллий умер на своем труде в 1582 году, а в следующем году в Париже вышло из печатного станка приготовленное им новое латинское издание, исправленное и значительно дополненное, главным образом, самим Биллием и только доконченное сотрудником его, парижским богословом Женебрардом. Издание 1583 года, взятое в общем, было лучшим из всех предыдущих и представляло собой несомненный успех в разработке произведений святого отца. Но нельзя принимать за выражение серьезного суждения о научных достоинствах этого издания те восторженные отзывы об издателе его, какие высказаны почитателями заслуг Биллия в многочисленных эпиграммах ему. Несправедлив, например, французский ученый Шатарди, когда он, объясняя заслуги Биллия, иллюстрирует их аналогией пребывания Иосифа в египетской темнице и освобождения его оттуда с состоянием Григория, заключенного в печатном тексте изданий до и после Биллия. «Как Иосиф, – говорит Шатарди, – находясь в мрачной, грязной темнице, был в полной неизвестности, а выведенный оттуда возблистал на пьедестале общей любви к нему народа и Фараона, так точно и святой Григорий, заключенный в неопрятную темницу прежних переводов, был невозможен для знакомства с ним общества: не было ни одной странички, которая была бы свободна от ошибок. Но тот же святой отец воссиял чище золота, как только коснулась его искусная рука Биллия… По переводу Биллия читатель может сразу узнать автора, как лев узнается по когтям» [320] . Автор этих слов «сразу» позволяет себе две несправедливости: слишком пренебрежительное суждение о прежних изданиях Григория и в такой же мере преувеличенное – об издании Биллия. Последнее, при своих бесспорных преимуществах, также изобиловало местами, нуждавшимися в радикальном исправлении. Особенно слабым следует признать в нем поэтический отдел произведений святого Григория. Биллию всего меньше далось метрическое искусство в его латинской версификации стихов Григория; чем больше Биллий усиливался подойти ближе к стихотворному размеру подлинника, тем хуже, подчас до неузнаваемости мысли автора, выходили стихи его. Плохо поэтому идут к Биллию похвальные слова ему другого эпиграмматиста (Женебрарда): «Твою божественную голову целуют девять сестер и с ними прелестные грации» [321] .
319
«Laborem hunc nostrum non modo non inanem ac supervacancu, sed etiain prope necessarium fuisse… Traductionum capia atque diversitas, ut nihil aliud utilitaris pariat, hoc certe commodi affert, quod ex prorium interpretum collatione auctoris sententia clarirs elucescit».
320
Praefationes Jacobi Billii. PG. T. 35. P. 331.
321
Ibidem.
В ряд с изданиями Биллия следует поставить латинское же издание сочинений Григория Богослова, вышедшее в 1571 году в Базеле под редакцией известного автора многих исторических, церковно-исторических и канонических сочинений, Иоанна Леунклавия (| 1593, Вена). Взявшись за изучение того же самого автора и в то же самое время, каким и в какое научно занимался Биллий, Леунклавий, естественно, для оправдания, так сказать, raison d'etre [принципа смысла] своего издания, должен был опереться на такие научные средства – источники и пособия, каких не имел под своими руками или, по крайней мере, не пользовался ими Биллий. О таких научных особенностях и преимуществах своей обработки сочинений Григория, не только отличающих издание Леунклавия от двух первых изданий Биллия, но и ставящих его выше этих обоих, Леунклавий говорит в своем довольно обширном предисловии к изданию. Знакомя здесь читателя с теми условиями, при которых он приступал к своему латинскому изданию, Леунклавий говорит, что когда он узнал о том, что французский ученый Биллий в одно и то же время с ним предпринял одинаковый труд, он уже хотел было прекратить свою работу, хотя и перевел на латинский язык очень много слов. Но увидев, тотчас после издания труда Биллия, сколько он (Леунклавий) собрал для своего издания материала, какого, очевидно, не было под руками у Биллия и какой вообще оставался еще в неизвестности, Леунклавий счел далеко не бесполезным продолжать свой начатый труд. Особенно счастливым обстоятельством для себя Леунклавий считает то, что ему удалось достать 19 книг комментариев на Григория архиепископа Критского Илии, замечательных своими обширными литературными сведениями. В качестве ученокритического пособия Леунклавий ценит этот материал так высоко, что приобретение его возводит в факт явного к нему благоволения Божия (divini beneficii factum). «Руководствуясь этими книгами, – говорит Леунклавий, – я мог с большим успехом восстановить искаженный смысл очень многих мест Назианзина…» По отношению к поэзии Григория комментарии Илии, по словам издателя, оказали ему очень большую услугу: они счастливо натолкнули его на разыскание таких стихотворений Григория, какие были еще неизвестны в печати. «Илия по местам цитирует, – говорит Леунклавий, – стихи из стихотворений Назианзина. Так как этих стихов не было в изданных сочинениях Григория, то мы обратились к имевшимся у нас под руками рукописям стихотворений его и все их отыскали». Из своих манускриптов Леунклавий обращает внимание читателя особенно на два: на рукопись, принадлежащую византийскому историку Никите Акоминату, и кодекс, найденный Леунклавием в библиотеке Базельской академии наук. Этому последнему он придает особенно важное значение. «Относительно древности его, – говорит он, – известно, что он принесен был туда (в Базельскую академию) за 150 лет до времени Базельского собора и с тех пор сохранялся там с величайшим благоговением. В нем по местам встречаются рисунки, на которых очень изящно изображаются одежды греков. Там же есть изображение Григория точь-в-точь такое, как описал черты лица и вообще наружность его Симеон Метафраст».