Святитель Григорий Богослов. Книга 2. Стихотворения. Письма. Завещание

Святитель Григорий

Завещание святителя Григория Богослова [300]

Переписано с подлинного экземпляра, в котором сохранилась его собственноручная подпись, а также подписи тех, кто это [завещание вместе с ним] засвидетельствовал.

В консульство светлейших Флавия Евхерия и Флавия Евагрия перед январскими календами.

[Я,] Григорий, епископ Кафолической Церкви в Константинополе, живой, в здравом разуме и здравой памяти, с твердыми мыслями, составил следующее мое завещание, о котором я повелеваю и желаю, чтобы оно имело силу и твердость пред всякой властью и судом. Ибо я [ранее] уже сделал известной свою собственную волю и все свое имущество завещал Кафолической церкви в Назианзе – на помощь бедным вышеупомянутой церкви. Посему я по следующему своему решению и назначил троих людей, которые будут питать бедных: Маркелла – диакона из монашествующих, Григория-диакона, происшедшего из моего дома, и Евстафия – из монашествующих, также происходящего из моего дома. И теперь, сохраняя свое такое решение по отношению к святой Назианзской церкви [в силе, я повелеваю]: когда мне случится прийти к концу своей жизни, тогда пусть наследником всего моего имущества – движимого и недвижимого, повсюду, где оно имеется, будет вышеупомянутый Григорий – диакон и монах, происшедший из моего имения и которого я уже давно освободил [из рабства]. Все же прочие не являются моими наследниками. Итак, все мое имущество – движимое и недвижимое – отдать Кафолической церкви в Назианзе, совершенно ничего не изымая, за исключением того, что я определил в этом завещании дать в частном порядке в

благодарность [моим] помощникам и верным [мне] людям, но все точно, как я сказал прежде, сохранить для Церкви, имеющей пред глазами страх Божий и знающей, что я определил все мое имущество [отдать] на служение бедным и для этого утвердил и его (Григория) своим наследником, так что через него все неопустительно должно быть сохранено для Церкви. Домашние же слуги, которых я освободил или по своей воле, или по повелению моих блаженнейших родителей, хочу, чтобы оставались и теперь в свободном состоянии и своими хозяйствами владели прочно и спокойно. Еще желаю, чтобы мой наследник Григорий-диакон вместе с монахом Евстафием, которые когда-то были моими домочадцами, владели бы имением в Арианзе, которое досталось нам когда-то от тех, что из Регины. Относительно пастбищ и овец, которых я прежде повелел им дать и попечение и владение над которыми им передал, желаю и повелеваю, чтобы они спокойно пребывали в этом праведном владении. Особенно же желаю, чтобы Григорий, диакон и мой наследник, искренне служивший мне, получил бы в свое собственное праведное владение золотых монет числом пятьдесят. Почтеннейшей деве Руссиане, моей родственнице, [я еще ранее] устно велел давать каждый год [средства к жизни], чтобы она могла свободно жить; и теперь я [также] желаю и повелеваю, чтобы все, что я предписал [по тому же самому] образцу, давать ей каждый год без промедления. Относительно ее жилища я прежде ничего не постановил, еще не зная о том, какой образ жизни для нее будет лучшим, теперь желаю следующее: чтобы она отправлялась в родные места и чтобы там ей было устроено свободное и достойное жилище, благоприличное для девственной жизни, и чтобы она владела этим домом спокойно и для всякой пользы и дохода, пока жива, после же того – отдать дом Церкви. Желаю также присовокупить к ней еще двух девиц, которых она [сама] выберет, чтобы эти девицы жили вместе с ней во все время ее жизни. И если она пожелает их отблагодарить, то пусть одарит их свободой, если же нет, то отдать их той же церкви.

300

Перевод и примечания сделаны для настоящего издания но PG. T. 37. Col. 389–396. — Ред.

Мальчика Феофила, жившего вместе со мной, я уже освободил. Желаю и теперь дать ему по завещанию пять серебряных монет. Его брата Евпраксия желаю освободить и [также] дать ему по завещанию пять золотых монет. Еще желаю дать свободу моему нотарию [301] Феодосию и [, кроме того,] дать ему пять золотых монет.

Сладчайшей мне дочери Алипиане [302] (ибо о других – Евгении и Нонне – мне мало есть что сказать из-за их жизни, достойной порицания) желаю извинить меня, если я, будучи ее господином, ничего ей не оставил, перед этим завещав отдать все бедным, но прежде всего [я поступил так], следуя убеждавшим [меня моим] блаженнейшим родителям, чью волю отринуть – недостойно. Посему [повелеваю ей] оставить [себе] из имущества моего блаженного брата Кесария одежды шелковые, или льняные или шерстяные, или колесницы и желаю этим отличить ее от ее детей; и ни в чем ни моему наследнику, ни Церкви не беспокоить ни ее, ни ее братьев. Мелетий – муж сестры, породнившийся со мной, пусть знает, что он плохо владел имением в Апензинсе, которое [досталось] от Евфимия. Об этом и прежде я часто писал Евфимию, зная его малодушие, что он не возвращает свое. И теперь свидетельствую пред всеми начальствующими и начальствуемыми, что я в отношении Евфимия был не прав. Посему имение следует Евфимию вернуть. Цену за поместье Каноталон желаю оставить моему почтеннейшему сыну епископу Амфилохию. Ибо еще в [прежних] наших записях отмечено, и все это знают, что продажа состоялась, цена получена, а управление и владычество над имением я давно уже передал.

301

Секретарю.

302

«Дочь» здесь следует понимать не в буквальном смысле, поскольку свт. Григорий был девствен, Алипиана же была дочерью его сестры Горгонии.

Евагрию-диакону, который мне много содействовал и был моим единомышленником, во многом оказав мне благорасположение, я изъявляю благодарность и перед Богом, и перед людьми. И пусть еще больше воздаст ему Бог, и, чтобы не малый знак дружбы получил бы он от нас, желаю дать ему одну одежду, одну тунику, два плаща и тридцать золотых монет. Так же и сладчайшему нашему сослужителю Феодулу – нашему брату – желаю дать одну одежду, две туники, из тех, что на родине, и золотых монет, из тех, что на родине, – двадцать. Елафию-нотарию, отличающемуся добрым нравом, который нас прекрасно успокоил и некоторое время [нам] служил, желаю дать одну одежду, две туники, три плаща, сигиллион [303] и на родине двадцать золотых монет.

303

Род простой короткой одежды.

Желаю, чтобы это мое завещание было основным и твердым во всяком суде и перед всякой властью. И если оно не будет иметь силы как изъявление воли, то желаю, чтобы оно имело силу как письменный документ. Если же кто попытается его отвергнуть, даст ответ в день Суда и понесет наказание.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Григорий, епископ Кафолической Церкви, что в Константинополе, прочел завещание и все написанное подтвердил и подписал собственноручно, и желаю и повелеваю, чтобы оно имело силу.

Амфилохий, епископ Кафолической Церкви в Иконии, присутствовал при составлении завещания почтеннейшего епископа Григория и по его просьбе подписал собственноручно.

Оптим, епископ Кафолической Церкви в Антиохии, присутствовал при составлении завещания почтеннейшего епископа Григория и по его просьбе подписал собственноручно.

Феодосий, епископ Кафолической Церкви в Иде, присутствовал при составлении завещания почтеннейшего епископа Григория и по его просьбе подписал собственноручно.

Феодул, епископ Кафолической Церкви в Апамее, присутствовал и прочее.

Фемистий, епископ Кафолической Церкви из Адрианополя, присутствовал и прочее.

Кледоний, пресвитер Кафолической Церкви в Иконии, присутствовал и прочее.

Иоанн, чтец и нотарий святейшей церкви в Назианзе, сделав одинаковый экземпляр сего божественного завещания святого и славного Григория Богослова, положенного в святейшей церкви в Назианзе, издал его.

Приложение

А. В. Говоров

Святой Григорий Богослов как христианский поэт [304]

Введение

«Золотой век» христианства – как часто называют эпоху великих светил христианской Церкви Афанасия Великого, Ефрема Сирина, Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, Иоанна Златоуста, Лактанция, Илария, Иеронима, Амвросия, Августина – с полным правом может быть назван и классическим периодом христианской литературы.Кроме высокого догматического достоинства, творения названных отцов и учителей Церкви, обнимающие богатое разнообразие литературных форм, имеют высокое значение в истории всеобщей словесности как чистые проявления истинного, доброго и прекрасного. Тогда как языческая литература, в золотой век Августа достигшая апогея своего величия, по безжизненности своей быстро клонилась к своему падению, христианская словесность, зародившись в тишине и безвестности, развивалась, зрела и богатела памятниками, достойными изучения и подражания. В первый тяжелый период трехвековой борьбы христианства с язычеством христианское искусство, понятно, не могло еще получить большого развития и проявиться в художественно выработанных формах. Это нужно сказать даже относительно главного и совершеннейшего вида художественного творчества – поэзии.

304

Изд. по: Святой Григорий Богослов как христианский поэт / Сочинение А. Говорова // Отдельный оттиск из приложения к журналу «Православный собеседник» за 1886 г. – Казань: Тип. Имп. Университета. – 1886. – 319 с.

Говоров Алексей Васильевич – писатель, профессор Казанской Духовной Академии но кафедре гомилетики и истории проповедничества. Главные труды: магистерская диссертация «Святой Григорий Богослов как христианский поэт» (Казань, 1886); «Основной принцип церковной проповеди и вытекающие из него предметы и задачи церковного красноречия» (Казань, 1895); «Ораторское искусство в древнее и новое время» (Казань, 1897).

Для разбора стихотворений святителя Григория Богослова А. В. Говоров делал переводы но изданию французского аббата Кайльо (Cailau), выпущенному в Париже в 1840 году. В 1862-м это издание, с сохранением всех его отличительных особенностей, нумерации, предисловия Кайльо и примечаний, было перепечатано Минем в «Cursus compeltus». Поскольку последовательность произведений в настоящем издании соответствует нумерации Патрологии Миня (и, следовательно, изданию Кайльо), мы позволили себе переработать некоторые сноски А. В. Говорова, касающиеся корпуса стихотворений святителя. В частности: римские цифры при нумерации стихотворений заменены на арабские, удалены отсылки на русский перевод Московской Духовной Академии 1843–1848 годов, а также указаны название произведения, номер страницы и строф (сокращение – ст.) – по настоящему изданию. При отсылке на стихотворные произведения номер тома не указывается, т. к. все стихотворения святителя вошли во 2-й том настоящего издания. Сноски на другие произведения свт. Григория выверены но 1-му и 2-му томам настоящего издания; а на произведения других авторов даны без изменений, с пояснениями издателей в квадратных скобках. Квадратные скобки в тексте указывают на пояснения редакции. – Ред.

«Поэзия, по преимуществу, есть плод досуга, плод свободного и спокойного наслаждения жизнью, благоприятствующего развитию идеальных сторон человеческой природы. Такое свободное и спокойное наслаждение жизнью для христианского общества наступило со времени знаменитого Миланского эдикта 313 года. Доселе, под огнем жестоких преследований, некогда было и помышлять о религиозно-поэтическом творчестве; едва доставало пастырям Церкви времени утешать преследуемых, ободрять верующих, исправлять падших. Мир, дарованный христианской Церкви Константином Великим и его преемниками, отразился в религиозно-христианской поэзии появлением произведений высокого художественного достоинства как на Западе, так и на Востоке» [305] .

305

Чтения в обществе любителей духовного просвещения. 1876. Ч. I. С. 78–79.

Не один, разумеется, только внешний мир, обеспечивавший свободное государственное положение христианской религии и Церкви, способствовал появлению в христианской литературе высокохудожественных произведений. Наряду с ним весьма благоприятным условием для этого послужил и другой мир – внутренний, какой уже ясно обозначился в то время в настроении христианского общества и христианских писателей в отношении к античной классической образованности и языческим авторам. Знаменитые представители христианства, хорошо сознавая различие язычества от поэзии языческой [306] , уже без опасения за спасение души своей воспитываются на древнеклассических авторах и завершают свое научно-литературное образование в высшей и самой знаменитой тогда светской школе в Афинах. Самые выдающиеся из святителей, как Василий Великий и Григорий Богослов, сами изучив в совершенстве классическую литературу, рекомендуют чтение классических поэтов христианским юношам [307] . При таких условиях, в связи с некоторыми другими историческими обстоятельствами, к которым не могли оставаться равнодушными даровитейшие из христианских писателей, например, в связи с распространением поэзии среди еретических обществ [308] , в христианской литературе в IV веке достигают своего полного расцвета те отрасли словесности, которые в то же время вырождаются [309] и безнадежно падают в литературе языческой. Разумеем красноречие и поэзию. В той и другой области христианская литература выставляет в это время образцы, в художественном отношении вполне достойные сравнения с лучшими произведениями классической древности.

306

Против лиц, не различавших язычества от поэзии языческой, св. Григорий Богослов писал: «Изящные науки, как и всякое искусство или полезное учреждение, какое бы ни представить себе, принадлежат не одним изобретателям, а всем, кто хочет или может ими пользоваться; и как в искусной музыкальной гармонии одна струна издает тот звук, другая – другой, высокий или низкий, но все устрояется одним искусным начальником хора и составляет одну прекрасную гармонию; так и здесь Высочайший Художник и Зиждитель-Слово, хотя избрал различных изобретателей искусств, но все предложил всем, кто хочет, дабы соединить нас узами взаимного общения и человеколюбия и украсить жизнь нашу кротостью»… [Слово 4. Т. 1. С. 98. Ст. 106].

307

Св. Василий Великий в трактате «К юношам, о том как пользоваться языческими сочинениями». Рус. пер.: Т. IV. С. 349. См.: В. Плотников.Воззрения св. Василия Великого на классическое образование // Православный собеседник. 1887. Янв. – Св. Григорий Богослов в стихотворении его «К Селевку» [№ 8. «К Селевку». С. 363. Ст. 36–60].

308

Тонко подметив любовь человеческой природы к искусству, еретики, в особенности гностики и ариане, для распространения своих лжеучений и еретических тенденций прибегали во времена св. Григория Богослова к помощи стихотворений, приспособительных ко вкусу народному, даже полагали свои стихотворения на музыку и пели при общественном богослужении. Арий составил множество духовных песен, увлекавших народ (см.: Филосторгий.Церковная история. Кн. II. Гл. 2). Особенно сильное влияние оказывала его поэма под названием (см.: «Annales» Baronii.Т. I in an. 34. Ср.: Созомен.Церковная история. Рус. пер.: СПб., 1851. С. 74, а также первое и второе слово Афанасия Великого против ариан). Аполлинарий – неизвестно, старший (отец) или младший (сын), написал («Новую Псалтирь»). Антропоморфиты или авдиане, евхиты или мессалиане, пневматомахи и многие другие еретики слагали также свои поэмы, так что, по словам св. Назианзина: – «Целый мир – достояние равномощной Троицы – приведен в необыкновенное колебание сопротивными учениями» [№ 119. «Василию Великому». Т. 2. С. 392. Ст. 10]. Самой большой популярностью из всех подобных произведений пользовались стихотворения Аполлинариев. «Стихотворные песни их, – говорил Созомен, – распевали и мужчины, как на пирах, так и за работой, и женщины за ткацкими станками, потому что Аполлинарий (младший) написал много идиллий на каждый случай – на случай труда и отдыха, на дни праздничные и иные» (см.: Созомен.Церковная история. С. 428).

309

Revue critique de quelques questions historiques se rapportant a saint Gregoire de Nazianze et a son siecle. Par l'abbe Lois Montaut. Paris, 1878. P. 217.

Самым полным и самым крупным представителем классического периода христианской литературы является святитель Григорий Богослов – величайший из тех великих учителей христианства, которые образуют светлый венец Церкви и человечества. Он был вместе и богослов, и оратор, и поэт. Его гений – гибкий, плодовитый, неисчерпаемый, соединявший аттицизм с философией, чарующую художественность с разнообразной ученостью, – одинаково отличает его в каждом роде литературных произведений именно как классика христианского.