Святочный сон

Тартынская Ольга

Все усилия впустую, Дюваль смотрит лишь в сторону Сашеньки. Худо. Соня всячески уговаривала себя, что она огорчается вовсе не из-за равнодушия молодого человека к ее скромной персоне. Отвлекающий маневр не удался, вот что худо. Однако нельзя терять бдительности.

И только оставшись наедине с журналом, Соня была вполне искренна, не замечая этого. "Журнал наблюдений" сделался ее единственным поверенным.

– Соня, нынче господин Бодри не придет, - прервала ее размышления Сашенька.
– Вы могли бы с месье Дювалем свозить детей на каток.

Соня встрепенулась и невольно взглянула на француза, как

он примет это предложение. Дюваль почтительно кивнул, а дети радостно переглянулись. Владимир после чая отправлялся в присутствие. Теперь он всякий день уходил на службу, а вечер проводил в клубе или за чтением у себя в кабинете. Сашенька заметно грустила и чаще бывала с детьми. Это она уговорила мужа съездить на вечер к Амалии, и теперь ей было неловко. Соня понимала, что Сашеньке тоже хочется на каток, но при муже она не решается об этом сказать. Она скорее просидит дома одна-одинешенька, чем даст повод к ревности Владимира.

Верно, следовало предложить даме ехать с ними, но Соня этого не сделала. Она убедила себя, что для спокойствия кузена можно пойти на некоторые жертвы. Однако в голове ее тотчас возникла коварная мысль: "Устраняешь сильную соперницу? Мечтаешь побыть с ним без Сашеньки, которая притягивает к себе его внимание?" Соня даже покраснела от стыда за себя. Она взглянула на печальную родственницу и собралась было произнести: "Ты непременно едешь с нами!", как Владимир поднялся и вышел. Ему пора было в присутствие. Сашенька поспешила за мужем. Дюваль проследил ее взглядом, в котором Соня прочла затаенную страсть.

"Нет, голубчик, тебя надобно держать подальше от бедняжки!" - утвердилась, наконец, Соня.

– Господин Дюваль, вы готовы отправиться на катанье?
– обратилась она к французу.

– С удовольствием!
– коротко ответил учитель и вытер рот салфеткой.

Дети с уходом родителей оживились, пересмеивались, а Миша высокомерно поглядывал на девочек. Он уже гордился своим учителем и задирал нос перед сестрицами. С Дювалем они занимались исключительно мужскими делами: гимнастикой, обливаниями, фехтованием, верховой ездой в манеже и прочее. Все остальные предметы так и остались на совести Сони. Впрочем, она была рада этому: любимец еще нуждался в ней.

Велели подать лошадей. Сборы были скорые, и вот они понеслись в санях к Пресненским прудам. Дюваль сел на козлы возле кучера, Соня с детьми завалилась на шубы. Девочки визжали и смеялись. Миша силился казаться взрослым, но не выдерживал восторга и тоже принимался визжать.

На пруду царило веселье, несмотря на Рождественский пост. Здесь катались студенты, барышни, молодые светские господа, дети с няньками и гувернантками. Соня и Дюваль помогли девочкам навязать коньки к башмакам. Миша справился сам.

– А ты, Соня?
– спросил он тетушку.

Она с сомнением посмотрела на Дюваля. Тот понял ее взгляд как призыв к помощи. Он опустился на одно колено, взял в руки коньки и ожидающе замер. Соне поневоле пришлось принять его деликатную помощь, она выставила свою небольшую ножку, обутую в поношенный башмачок. Молодая женщина могла поклясться, что Дюваль на сей раз взглянул на нее с любопытством.

Покуда они веселились, крутили пируэты, падали, вставали, хохотали до изнеможения, француз прохаживался возле саней. Но однажды, поправляя Кате конек, Соня глянула в его сторону и вздрогнула. Дюваль непринужденно беседовал с каким-то кавалергардом, который высунулся из своего экипажа. Что общего у гувернера-француза с русским офицером? В душу Сони вновь проникла тревога. Кто он, этот человек, живущий в их доме? Она до сих пор ничего не узнала о нем. Впору задать вопрос в лоб: "Кто вы, Дюваль?" И что? Он опять покажет рекомендательные письма и бумаги. Однако Соня была готова биться об заклад, что он не тот, за кого себя выдает.

Попрощавшись с офицером, Дюваль продолжал наблюдать за катающимися. Соня умело держалась на коньках, она скользила неторопливо, плавно, делала сложные пируэты и даже снискала восхищение досужих зрителей. Так, уча детей, она научилась сама. Теперь же, под удивленным взглядом Дюваля она словно парила над катком. Все движения ее обрели кошачью грациозность, и откуда что взялось?..

Угостившись после катания сладостями, сбитнем, пирожками, вполне довольные дети завалились в сани. Соня же медлила. Тоже разрумяненная и почти хорошенькая, она стояла перед улыбающимся Дювалем.

– Кто этот господин, с которым вы беседовали давеча?
– наконец спросила она.

Француз на миг задумался, словно вспоминая, затем бойко ответил:

– Мадемуазель имеет в виду офицера? Это Коншин, приятель моего прежнего господина, князя Горского.

Соня усомнилась: разве может учитель столь накоротке держать себя с высокородным господином? Однако далее дознаваться не стала, пора было ехать, чтобы не опоздать к обеду. Покуда ехали до дома в сгустившихся сумерках, она все думала о Дювале, прожигая взглядом его широкую спину.

3.

А поздно вечером, когда весь дом спал, Соня лихорадочно записывала в свой журнал:

"Сейчас произошло нечто, от чего я до сих пор не могу прийти в себя! Вот и руки трясутся, писать неловко. Однако все по порядку.

Владимир и Сашенька не вышли к вечернему чаю. Верно, между ними что-то произошло, не желают сказывать. Владимир уснул у себя в кабинете. Все затихло в доме, каждый шорох был слышен. Я читала долго и уже собралась было тушить свечу, как вдруг уловила странный звук. Кажется, рядом скрипнула дверь. Дюваль! "Отчего ему не спится?" - подумала я. Поспешно задув свечу, я выскользнула в коридор. В конце его белел чей-то силуэт. Я не сомневалась, что это француз. Подобно призраку я кралась за ним. Дюваль безошибочно следовал на Сашенькину половину!

Подо мной скрипнула половица, и француз замер на миг. Я обмерла. Что как он обернется? Пусть всюду темно, но моя белая сорочка выдала б меня. По счастью, он не обернулся, двинулся дальше совершенно бесшумно. Как ему это удается, с его-то ростом и богатырским сложением?

Так мы незаметно добрались до двери Сашенькиной комнаты. Я затрепетала. Неужели ему назначено свидание? Могла ли я так ошибиться в Сашеньке? Что же делать? Что мне делать? Дюваль, видно, собирался с мыслями, прежде чем войти. Из-под двери пробивался тусклый свет ночника. Ни звука, лишь мои зубы стучали. А что если он разбойник? Я весьма рисковала, выдав себя. Француз сделал движение к двери, и я не вынесла.