Святое русское воинство
Шрифт:
Раздел всего, находящегося в крепостях, более всех с уважением на сторону российской эскадры сделан быть должен, уже и потому, что в эскадре, мне вверенной, восемь кораблей и семь фрегатов, а в турецкой только четыре корабля и несколько фрегатов, следовательно, силы наши почти вдвое больше; а притом действие мое против крепостей кораблями российскими стоят более 30 или 50 тысяч сухопутного войска», – писал адмирал Г. Г. Кушелеву. Также присоединены были к русской эскадре: полякра «Экспедицион», взятая на другой день по покорении Корфу, куда пришла под французским флагом из Анконы с продовольствием и железом; разбойничье тунисское судно, взятое кораблем «Богоявление Господне» и названное шебека «Макарий»; 8-пушечный требакул, взятый фрегатом «Счастливый» и названный бриг «Александр».
Лейтенант Македонский
Несколько крепостных орудий также взяты на нашу эскадру вместо поврежденных, и адмирал писал Томаре: «Многие картаульные единороги и 24-фунтовые пушки с кораблей, бывшие на батареях, от многой и долговременной пальбы раздулись и пришли в негодность; то такие орудия приказал я в здешней крепости переменить годными, порох же и заряды взять из магазинов и из крепостей, сколько в комплектное положение на место издержанного следует».
Однако русская эскадра осталась в потере, потому что корабль «Леандр», как взятый французами от союзников наших англичан, был им потом возвращен: «Взят был в бою от наших кораблей, корабль «Леандр»; оный мы отлили (потому что получил несколько подводных пробоин при атаке острова Видо), исправили, снабдили и напоследок, исполняя высочайшее повеление, отдали англичанам; фрегат же «Брюн» оставлен у себя турками со всей полной артиллерией, припасами и снарядами, вооруженный и совсем готовый», – сообщал Ушаков Томаре.
Вообще же, при разделе завоеванного имущества, турки с жадностью старались присвоить себе все и заводили ссору за всякое бревно и веревку, взятые для починки русских судов, поврежденных во время сражения, тогда как их суда были совершенно сбережены и целы. «Только несколько малых полевых пушек взято было на отряды наши, посланные в Италию; а для интереса ни одна пушка нами не взята.
На турецкую же эскадру не только малые пушки брали, но и множество медных орудий с Занте, Видо и Корфу для интересу. Они также взяли потом все призовые суда, так что мне ни одного судна не осталось и я ничего не имею». Поводом к неудовольствиям этим был турецкий вице-адмирал, Патрон-бей, вознегодовавший на Ушакова за недопущение его к разным своевольствам и разврату на острове; и впоследствии, когда капудан-паша, наущенный им, начал изъявлять свои притязания Томаре на неправильный раздел призов и действия русского адмирала, то Ушаков писал посланнику: «Я не интересовался нигде ни одной полушкой и не имею надобности; всемилостивейший государь мой император и его султанское величество снабдили меня достаточно на малые мои издержки.
Я не живу роскошно, потому и не имею ни в чем нужды, и еще уделяю бедным, и для привлечения разных людей, которые помогают нам усердием своим в военных делах. Я не имею этой низости, как злословит меня капитан-паша, потворствуя, можно сказать, человеку (т. е. Патрон-бею), действительно по справедливости долженствующему быть наказанным найжесточайше».
Главнокомандующий предоставил сенату острова Корфу озаботиться поправкой всех укреплений, что и было окончено к сентябрю 1799 года. Впрочем, на приведение в оборонительное состояние корфинской крепости и исправление ее артиллерии употреблены были, в значительном количестве, деньги от русского правительства, и Ушаков представил потом счета по этому предмету государственному казначею барону Васильеву.
Для содержания караулов адмирал сформировал один Корфиотский полк, который, вместе с отрядом десантного войска с флота, занимал крепости до прибытия русских и турецких войск. Албанцы не могли быть допущены к этой службе; они и после сдачи крепости продолжали беспрерывные грабежи, ссоры и драки, часто кончавшиеся смертоубийством, так что не только крепость, но и город с береговой стороны были всегда заперты и албанцы туда не впускались; в марте месяце они распущены по домам, по неимению в них более надобности.
По представлению адмирала о необходимости увеличить гарнизон столь обширной крепости присылкою регулярного войска и о невозможности оставлять ее без надлежащего обеспечения, высочайше назначен, в мае того же года, комендантом в Корфу генерал-майор Бороздин с двумя гренадерскими батальонами, которые первоначально предположено было доставить из порта Зара на судах, посланных от эскадры Ушакова.
На прочих же островах должность комендантов исправляли морские офицеры, а именно: на Кефалонии – поручик Поджио; на Св. Мавры – флота лейтенант Сальти; на Занте – капитан-лейтенант Телесницкий, сменивший в апреле мичмана Васильева. На этом последнем острове впоследствии составлена была стража из албанцев, славян и греков.
Деятельное крейсерство в проливах у острова Корфу и в Венецианском заливе по-прежнему продолжалось, и никаким судам не дозволено было проходить без осмотра.
Али-паша не мог равнодушно смотреть на победу соединенного флота и на приобретенную им добычу, но главнокомандующий, не имея теперь более надобности быть к нему слишком снисходительным, намеревался силой ограничивать его замыслы. «Али-паша хочет быть с нами участником во взятии крепости Корфу, – писал он Томаре 5 марта 1799 года, – не выводит своих войск отсюда, и на днях (т. е. спустя уже шесть недель после сдачи Корфу) прислал еще до 300 албанцев и намеревается все, что есть взятое в крепости и в городе, делить со мной товариществом. Если бы он прислал к нам своего сына и с ним шесть или семь тысяч войска, то я хотел бы его сделать участником, в чем ему и обещал; но он от присылки войска отказался и требовал от Блистательной Порты позволения брать Корфу ему самому, для чего полагал необходимым иметь не менее 25 тысяч войска…
Я его к разделу от занятия им общо с нами крепости не принимаю… Говорят, что он намерен ввести сюда десять тысяч войска; если он предпримет такую дерзость, я почту это за бунт против Блистательной Порты и против нас, и прикажу военным судам нашим топить все его суда, на которых войско его переправляться будет, если и он сам с ними будет… Боюсь даже, чтобы до отправления еще отсюда французского гарнизона албанцы не покусились предпринять вместе с ними чего-либо важного против нас».
Но Али-паша не решился испытать удачи своей в споре с русским адмиралом и обратил месть на тех албанских начальников, которые усерднее служили союзному флоту при осаде Корфу. Он велел строить укрепление против крепости Св. Мавры на таком месте, где запрещалось по всем положениям, и послал туда чаушей своих; жители отправили депутацию к главнокомандующему, поэтому с Корфу послано было небольшое подкрепление на Св. Мавру и отряд с двумя пушками в Паргу, где паша тоже собирал значительное войско под предлогом отправления его в Александрию, для вспомоществования англичанам.
К 18 марта готовы были девять наемных купеческих судов для французского гарнизона, и солдаты отправлены в Тулон под прикрытием шести мелких русских военных судов. Начальство над конвоем поручено было акату «Ирина» (лейт. Влито), и все суда благополучно достигли Тулона, исключая одного купеческого, захваченного алжирцами.
24 марта генералы Шабо и Верьер со штабом отправились на военной бригантине в Анкону, в сопровождении четырех наемных судов [89] . Об обхождении своем с военнопленными адмирал пишет Томаре (13 марта 1799 года): «С генералами и со всем французским гарнизоном поступали мы весьма обязательно; обхождением моим с ними и снисходительностью в кондициях, которые мы для них сделали, они столь довольны, что откровенно выражают сердечные их чувства; особенно же у гг. Шабо и Пиврона даже многократно слезы на глазах показывались от удовольствия и благодарности, и, можно сказать, почти все оказывают нам преданность…
89
Главнокомандующий, вскоре по прибытии к Корфу, уведомлен был русским посланником в Неаполе о желании короля неаполитанского, чтобы французы и суда их не были отпускаемы на договоры в Анкону или какие бы то ни было места Италии. Хотя Ушаков отвечал готовностью исполнить волю эту, но сделал исключение в отношении генерала Шабо и его штаба, без сомнения, вследствие особых обстоятельств. (Прим. автора)