Святополк II. Своя кровь
Шрифт:
Уже выйдя из воды и содрогаясь в мокром платье от ночного прохладного ветра, Святополк заметил невдалеке другие огни. Половцы? Его дружина сомкнула усталые ряды, но свет приблизился, и все увидели черниговских воинов и только тут узнали правду о бегстве братьев Всеволодовичей. Владимир Мономах уцелел, но его младший брат Ростислав утонул на глазах у брата. Сорвавшись со споткнувшегося на топком берегу коня в воду, он не смог выплыть и был утянут на дно тяжелым доспехом. Не задержавшийся на берегу Владимир велел отыскать тело брата и доставить его в Киев, к Святой Софии, где ныне покоился его отец.
Узнав о смерти молодого переяславльского князя, Святополк
Велев на словах передать брату Владимиру соболезнование, Святополк ускакал в Киев.
А еще через несколько часов наступил рассвет, и, поскольку степняки больше не появились в окрестностях Треполя, его жители робко выбрались из-за стен и разбрелись по полю битвы, собирая убитых. Половцы обычно добивали раненых русских воинов, потому что их нельзя было забрать в полон, но, несмотря на холод ночи, выжившие все-таки отыскались. В их числе оказался и Ратибор Захарьич, сперва принятый за мертвого. Он застонал, когда с него начали сдирать кольчугу, и молодого торчинца положили на собранные из копий и щитов носилки и отнесли в город.
Глава 4
Спрятавшись за угол дружинной избы, Лют зачарованно смотрел, как мимо на носилках пронесли тело старшего брата.
Торчевцы оборонялись отчаянно и настолько жарко, что половцы не могли ни оставить за спиной непокоренный город, ни взять его и только ярились. Вести осаду они не умели, враги просто толклись вокруг, осыпая стены градом стрел и время от времени пытаясь поджечь город, а торчевцы улучали миг и высылали на поганых небольшие дружины, которые тревожили неприятеля днем и ночью. Большинство населения в Торческе было потомками кочевников-торков, они знали те же способы ведения войны, что и половцы, и их сторожи налетали как ветер, осыпали врага стрелами, сходились в короткой яростной сшибке - и тут же улетали под защиту стен.
Лют все эти дни был на стенах. Ополченцы привыкли к парнишке, не гнали его, тем более что Лют готовно брался за любую работу, не отказывался помочь и не боялся стрел и копий. Ночевал вместе с дозорными, ел из одного котла с ними - и вдруг попался на глаза старшему брату.
Второй по Ратиборе, Никифор Захарьич был нравом более смирен, чем Петро, Турила или Нечай. Силища у него была звериная, но он не любил растрачивать ее попусту. Когда Никифор заметил парнишку, то не кинулся ловить беглеца - просто погрозил издали кулаком и молвил с тихой угрозой:
– Вот ворочусь - скажу батьке, где ты бегаешь!
С тем он и ушел на очередную вылазку, в только-только просыпающийся половецкий стан. А вернулся, лежа пластом на носилках.
Лют с тревогой проводил его глазами и, не сдержавшись, сделал несколько шагов следом. Седмицей раньше смерть настигла еще одного брата - Михалку. Половцы тогда пошли на приступ, он с братьями стоял на стене, и нечаянная стрела ударила его в шею. Захлебывающегося кровью парня снесли со стены, и Михалка умер прежде, чем добежали до его дома сказать родным. И вот теперь - Никифор. Кроме увечного стараниями Люта Турилы и умчавшегося в Киев и пропавшего там Ратибора, все сыновья Захара Гостятича были на стене - и вот двоих он уже лишился.
Дни шли, и вскоре Лют забыл о беде, постигшей родной
Половцы по-прежнему осаждали Торческ. Часть орды уходила и возвращалась, но городок держался. В двух его крепостях жило много воинов, хранились большие запасы оружия и ествы, а торки, ведая, как половцы относятся к ним, бывшим кочевникам, сперва противникам в степи, а ныне слугам руссов, сражались отчаянно. Степняки могли положить всю орду под стенами Торческа, и тогда они решили взять город измором, - видимо, нашелся кто-то среди полоненных смердов, кто ради собственной свободы подсказал половецким ханам верное решение.
Речка Торчица протекала через город, питая его водой. На двух берегах стояли две крепости-детинца. Несколько дней горожане со стен в бессилии наблюдали, как половцы согнали к берегам несколько сотен захваченных ранее рабов и простых половцев. Копошась, как муравьи, они подкапывали берега реки, освобождая воды Торчицы.
Торки долго не могли понять, что задумали враги, пока однажды не заметили, как мелеет протекающая через город река. В первый день уровень воды снизился всего на вершок, на другой на три вершка, а потом - на целый аршин, обнажая дно с мелким городским мусором и темными ошметками водяной травы. В ямках еще оставалась влага, там плескалась рыбешка и разная мелкая живность. Бесштанные ребятишки ловили мелкоту, но взрослые с тревогой следили за тем, как убывает вода. Летние дни, как назло, стояли жаркие.
А потом настала пора, когда однажды поутру, придя к колодцам, женщины не смогли набрать воды. Она плескалась где-то на самом дне - колодезная цепь оказалась слишком коротка. Но даже когда догадались удлиннить ее - облегчения это не принесло. В Торческе было мало колодцев - да почто колодцы, когда совсем рядом есть река! Но от Торчицы остался грязный ручеек - вся вода растеклась по степи, вливаясь в овраги и пропитывая твердую красноватую землю.
Женщины несли по домам полупустые ведра, где вяло плескалась мутная грязноватая жижа, выливали ее в бочки и спешили к реке, надеясь добыть еще немного. Но этого было слишком мало.
Половцы хорошо знали свое дело. Горячее солнце палило нещадно, в хлевах ревела изнывающая от жажды скотина, кони спали с тела и уже не могли так легко, как прежде, выносить всадников за стены, дети просили пить.
В довершение всего начались пожары. Пользуясь тем, что жажда отнимает у защитников города слишком много сил, половцы вихрем проносились мимо стен и засыпали город подожженными стрелами. Люди сломя голову кидались гасить огонь, но без воды справиться с пожарами было трудно. За два дня выгорело полностью четыре улицы, огонь только чудом не перекинулся на собор, стены в некоторых местах стояли опаленные. Уцелели разве что ворота - хотя половцы яростнее прочего пытались поджечь именно их, но торчевцы поливали створки, не жалея драгоценной влаги, и те держались.
Однажды занялось довольно далеко от городской стены, в детинце, где стоял дом Захара Гостятича. Как и почему начался пожар, Лют не знал - когда он, надсаживаясь, вместе с еще одним дружинником взнес на стену бадью с водой, опрокинул ее на воротину и, отдыхая, обернулся на город, там уже поднимался дым. Коротко, яростно бухал набат.
– Горим!
– ахнул он.
– Твои, никак?
– угадал дружинник.
– Мои, - кивнул Лют.
– Беги!..
Лют сорвался с места. Работая локтями, натыкаясь на прохожих, пару раз чуть не упав, он пробирался в детинец, не думая ни о чем. Горел его дом, где он родился, жил и сейчас жила сестрица Жданка.