Святополк II. Своя кровь

Романова Галина Львовна

–  Уходи, князь! Уходи!
– кричал вставший впереди боярин, размахивая булавой и оглушая врагов быстрыми тяжкими ударами. Святополк узнал Ефрема Бонятича.

–  Ефрем!
– успел крикнуть он, но отроки боярские подхватились, оттесняя князя к реке. Обернувшись уже на скаку, Святополк успел заметить, как боярин пошатнулся, резко выпрямился в седле, последним рывком занося булаву для удара, но так и не опустил ее, откинувшись назад и роняя щит и булаву - степняцкий аркан захлестнул толстую шею боярина и свалил его с коня.

Святополк прорвался к речке и с конем прыгнул в воду. Жеребец запрыгал, поддавая по-заячьи ногами, потом пошел широким шагом, затем оттолкнулся от дна, поплыл.

Рядом о воду шлепнулось несколько стрел, одна клюнула в железный наруч, другая оцарапала конскую шею - конь заржал от боли, по гриве побежала струйка крови.

Через речку - невольно вспомнилась Стугна - перебралось всего несколько десятков людей. Выбравшись на берег, Святополк сразу наткнулся на своего конюшего. Тот не только успел переправиться, но и привел заводного [21] коня. Вскочив в седло свежего жеребца, Святополк погнал его в сторону Киева. Только через пару верст к ним пристал воевода Путята Вышатич.

[21] Заводной – запасной.

Больше изо всего ополчения назад не вернулся никто. Половцы шли по земле дальше.

Жаркое солнце палило нещадно, укрыться от него было негде, и в полдень полоняники изнывали от усталости и жажды. Орда, захватившая полон, не спешила. Обоз под охраной нескольких сотен воинов шагом двигался по дороге, а вокруг во все стороны рыскали сторожи по три-пять десятков всадников. Молодой хан ехал впереди, в окружении беев и батыров и прищуренными глазами с презрением смотрел на холмы, поросшие лесом, луговины и синеватые ленты речушек. Будь его воля, он бы весь здешний край превратил в свой улус [22]– да только не по нраву степнякам леса, а на небольших луговинах негде пасти скот.

[22] Улус - родоплеменное объединение с определенной территорией, подвластное хану или вождю у народов Центральной и Средней Азии.

Обоз пылил позади. Поскрипывали тяжело груженные подводы, которыми правили половчанки - некоторые женщины тоже ходили в походы, сражались наравне с мужчинами, но пока не придет пора брать в руки оружие, они исполняли в стане всю работу. Рядовые половцы обихаживали себя сами, хотя дома у каждого был хотя бы один раб-кощей из урусов. Но здесь, на чужой земле, пленникам воли не давали, опасаясь побега.

Связанные десятками несчастные брели между подводами, а рядом рысила охрана. Воинам было скучно - им не суждено первыми увидеть очередное село урусов, донести о том весть хану Аяпу, ворваться в дома, хватая разбегающихся жителей и волоча добро. Они поспеют к концу, когда грабить и убивать будет некого, и охранники злились, вымещая злость на полоняниках. Убивать их запрещалось - каждый стоил немало, вездесущие иудеи хорошо платили за каждого уруса, да и при дележе добычи, убивая узников, можно остаться без награды. Это еще более распаляло охрану, и плетки-камчи то и дело свистели над головами людей.

Лют брел вторым в своем десятке, втягивая голову в плечи и стараясь не смотреть по сторонам. В его душе все сжималось от страха, когда мимо проезжал половец, и отрок спотыкался и едва не падал от страха. Перед глазами живо вставал их первый ночлег в плену.

Хан Аяп тогда объезжал обоз, разглядывая добычу. Отпросившись у отца, он впервые был в русских землях, это была первая его добыча, и он не мог наглядеться. Из этих полоняников лучшие

будут принадлежать ему, остальных он раздаст своим людям. Мужчины, женщины, подростки еще не осознали себя рабами молодого хана. Изнуренные, они лежали вповалку и только поднимали на проезжающего мимо степняка глаза. Хан сразу заметил среди светловолосых рослых урусов коренастого смуглого, с черными лохматыми волосами торка. Взгляды их встретились, и Аяп махнул камчой:

–  Взять!

Несколько половцев спрыгнули с седел и, раздавая пинки пленникам, кинулись к торку.

Лют рванулся, вставая на колени. Торк был его спутником, вместе они были гонцами в Киев. Отделив от десятка, торка поставили на колени перед высоким рыжим конем хана Аяпы.

–  Ты кто?
– спросил тот.

–  Торк, имя мне Булан, - ответил пленник.

–  Служишь урусам, собака?

–  Я родился на Руси. Но степь люблю.

–  Предатель! Ты продал степь за горсть золота и сытную похлебку! Ты недостоин жить под этим небом, недостоин смотреть на голубой лик великого Тенгри-хана!
– Молодой хан вскинул голову вверх.

–  Я люблю степь!
– повысил голос торк.
– Освободи меня, и я докажу тебе это!

Лют немного понимал их разговор - в Торческе каждый житель мало-мальски знал наречие торков, а язык половцев мало отличался от него.

–  Ты лжешь! Ты предал степь и будешь наказан по закону степи!
– Хан Аяп махнул рукой.
– Взять!

Торк завизжал, когда его скрутили. Ноги ему затянули петлей, которую привязали к седлу одного из половцев, и он, гикнув, погнал коня прочь. Страшный глухой крик-стон разнесся над лугом, где раскинулся стан, и пропал в топоте копыт.

–  Собачья смерть урусской собаке!
– скривился молодой хан.

Лют рухнул на землю и уткнулся лицом в траву. Как со стороны увидел он себя - черные кудри, темные глаза, чуть смугловатые скулы. Вот сейчас хан посмотрит в его сторону, узнает в отроке хазарчонка - и не миновать такой же страшной смерти.

Всадник вернулся чуть позже, на уставшем коне. Аркан его был пуст - его ноша осталась валяться где-то под кустами на поживу волкам и воронью.

…Топот копыт и гортанные голоса в голове орды отвлекли от горестных дум. Навстречу хану Аяпе выскочил отряд из пяти десятков степняков. Хан выслушал дозорных и громко крикнул, созывая остальных.

Обоз остановился. Все, кроме охраны, собирались поближе к молодому хану.

–  Отыскали, псы поганые, еще одно село!
– проворчал чей-то дрожащий от ненависти голос за спиной Люта.
– Когда только насытятся, вереды!

–  Будь они прокляты, - поддержал его другой, помоложе. Среди женщин послышались причитания.

–  А ну молчать! Собаки!
– Свесившись с седла, охранник принялся хлестать камчой всех подряд.
– Ай, урус! Пес Урус!

Послышались проклятия пленников, на помощь своему бросились другие половцы. Избивая полон, они заставили людей лечь на землю и окружили их конями. Стадо отогнали чуть в сторону, подводы развернули полукольцом.

Тем временем хан Аяп с остальными кинулся туда, где дозорные обнаружили селение. Из-за подвод и кружащих над полоном всадников нельзя было увидеть, далеко оно или близко, но вот земля сдержанно задрожала от топота копыт, охранники заволновались, вытягивая шеи, и опять кинулись колотить полон:

–  Встать! Встать, урус!

Люди кое-как, неловко опираясь на связанные руки, поднимались. Лют вскочил одним из первых и одним из первых же увидел возвращающихся хана Аяпу и его людей. Сам он с его приближенными скакал впереди, а сзади гнали небольшой табунок лошадей, десятка два коров и за пятью доверху груженными подводами волокли людей. Крики, плач женщин и детей висели в воздухе.