Святополк II. Своя кровь
Шрифт:
Однако он пока еще великий князь киевский, и Владимир не хочет без него начинать усобицу. За Святополка отцовы и дедовы обычаи, Киевщина да и сама судьба.
– Помнишь, как мы с тобой вдвоем в прошлом году, совокупившись, пошли в Половецкую степь, - продолжал увещевать Мономах, в душе на все лады кляня нерешительность Святополка.
– Сколько полона взяли, сколько скота и добра захватили? А ведь были с нами силы только Киева да Переяславля!.. Представь, что будет, ежели мы черниговскую рать сможем заполучить? А Смоленск? А подойдут полки с Новгорода, Ростова, Суздаля и Мурома? А вдруг да удастся призвать Всеславичей или Ростиславичей? Вот Василько, например, - настоящий витязь!
Святополк теребил длинную бороду, завивая пряди в колечки. Заманчиво то, что сказал Мономах. Раз и навсегда покончить со степняками, отбить Тмутаракань, расширить земли. Рекой потекут новые богатства в казну - что может быть любезнее!..
– Идем на Олега, - сказал он, наконец.
На другой же день гонец повез в Чернигов новую грамоту: «Ты ни на поганых с нами не идеши, ни на совет к нам - то ты замыслил зло на нас и поганым помогати хочеши, как Бог свят».
Это означало войну, и еще до того, как Олег получил это письмо, другие гонцы поскакали во все стороны Переяславльской и Киевской земли созывать ополчение и поднимать дружины.
По сравнению с другими уцелевшими от разора и воротившимися из полона торчевцами Захарьичам повезло - мало того, что Ратибор привел из-под Треполя своего коня, мало того, что Нечай по совету отца вырыл кубышку с гривнами, упрятанную тиуном на черный день. Нежданно-негаданно отыскались целыми и невредимыми Светлана и Ждана, а Лют, хоть и не остался в Торческе, предпочтя воротиться в Киев к Даниле Игнатьевичу, оставил родне трех коней, нескольких овец, кое-какую рухлядь, серебро и двух холопов. Двух коней продали, оставив кобылу на племя, благодаря овцам сумели пережить осень и зиму. По весне Ратибор и Нечай даже сумели с помощью холопов распахать ниву в селе Красном, сняли урожай, осенью подновили дом и подворье. За повседневными заботами остальную родню - убитую мать, братьев, пропавшего невесть где отца - вспоминали редко. Только Ждана порой вздыхала, думая о Люте - милый младший братец не то слишком явно переживал давние детские обиды, не то возгордился, когда судьба вознесла его поближе к князьям. Ратибор и Нечай о Люте не думали - пропал хазарчонок, и ладно! Постепенно и Ждана начала меньше вздыхать о нем.
И все-таки сердце ее дрогнуло, когда однажды по весне, когда она доила недавно купленную корову, на подворье послышались стук копыт и голоса братьев. Оба были дома - смотрели упряжь и плуги для весенней пашни. Великий пост только-только закончился. По голосам выходило, что к ним приехал гость. Смутно знакомый мужской голос весело выкрикнул ее имя…
Сомнений не было - вернулся Лют. Воротился с подарками, рухлядью или утварью для дома. Наскоро сдоив последние струйки и накрыв ведро чистой тряпицей, Ждана выскочила на двор.
Совсем весеннее солнце обожгло ей щеки, брызнуло яркими огнями в глаза, и девушка на миг застыла, закрываясь от света рукой. Ворота были распахнуты, какой-то всадник, спешившись, разговаривал с братьями, и Нечай отвечал ему горячо и весело, с пылом молодости. Потом Ратибор вдруг повернулся, увидел Ждану и окликнул ее:
– Вежи сюда, Жданка! Гость до тебя знатный! Приезжий тоже увидел девушку, отодвинул братьев и бросился к ней:
– Ждана!
Она отпрянула, прижимаясь к дверям хлева. Молодой дружинник в добротной свите, козловых сапожках и с мечом на боку
– Не признала?
– Гость остановился в двух шагах, удивленно глядя на испуганную девушку.
– Я тебя тоже не сразу бы узнал, кабы брат твой не указал… Ты совсем красавицей стала… А я Михаила. Помнишь? Из степи вы ехали с сестрой…
И только тут, когда он стянул шапку с головы, девушка признала в нем дружинника, что вытащил их со Светланой из сугроба под обрывом и всю дорогу развлекал байками. Когда Лют вызвался проводить сестру до Торческа, он рвался с ними, но боярин Ольбег Ратиборович не разрешил парню отлучаться. А там навалились иные дела, все лето не снимали оружия, ожидая то половецкого выхода, то усобицы с Олегом Черниговским, то распутица мешалась.
– Я помню тебя, - кивнула Ждана, чувствуя, что в сердце растет что-то - не то горечь, что не Лют приехал, не то радость, что этот молодой красивый парень ее не забыл.
– И я тебя весь год забыть не мог. Да только далековат твой Торческ от моего Воиня. Не вдруг доедешь. Я бы и ныне не появился, кабы не князь.
– А что князь?
– Владимир Всеволодович по весне, как вода талая сойдет и дороги просохнут, в боевой поход идет на Олега Святославича, который неправедным путем завладел волостями князя Владимира! Святополк Киевский тоже рать скликает. Брат твой, Нечай Захарьич, вызвался идти…
– Что? Нечаюшка?
– Жданка слепо кинулась мимо Михаилы к братьям. Ратибор и Нечай стояли у конюшни, о чем-то негромко переговариваясь. Лица у обоих были суровые. Девушка кинулась Нечаю на грудь:
– Братик, да что же ты? На войну идешь?
– На войну, - важно кивнул Нечай.
– Михаила сказывает - с войны можно много всего принести. Черниговская земля богатая, авось добуду чего для дома. Да и сама ведаешь, - Нечай опустил голову, - жениться я хотел по осени. Привезу кой-чего - и свадьбу справим.
– Конь у нас есть один, в поход есть на чем ехать, - добавил Ратибор.
– Оружие и доспех какие от меня остались, какие князь дает.
– Я уж давно решил, - добавил Нечай.
– Помнишь, в ту седмицу бирючи [32] на торжище кричали про поход? Я с той поры раздумываю.
– Ой, братик, да как же ты?
– ахала Ждана.
– Ведь война!..
– Ну и война, а что?
– Так ведь, не ровен час…
– Будет тебе!
– прикрикнул на сестру Ратибор.
– Не хорони его заживо! Я вон тоже у Треполя сгинуть мог - так не сгинул. Авось и его судьба обойдет!.. Да не плачь ты - я дома остаюсь, за хозяйством, детьми ходить… Поди-ка лучше хозяйкам нашим дай наказ - раз гость к нам заехал, пусть соберут чего-нито на стол.
[32] Бирюч – в Древней Руси глашатай, объявлявший на площадях волю князя.
Ждана бегом бросилась в дом, где обе женщины, Светлана и торчинка Аграфена, уже возились у печи. Обе они имели сыновей, и Ратибор, памятуя о судьбе Люта, изо всех сил старался не выказывать неприязни к половчонку, сыну Светланы.
Ближе к вечеру задержавшийся на бывшем тиунском подворье Михаила вызвал Ждану на двор. Светлана и Аграфена понимающе кивали головами - иди, мол. Девушка пошла, но сейчас брела тропинкой между заборами как потерянная. Михаила вышагивал рядом, поглядывая на нее. В Торческе еще оставалось много пустырей. Целые концы лежали в руинах - сейчас там из-под сугробов торчали остатки печей и сухие стебли полыни и бурьяна.