Святополк Окаянный
Шрифт:
— Что стоите пнями?! — закричал он на мужей. И они, переглянувшись, побежали тоже к кустам. Теперь можно было и кормильцу трусить туда, не боясь уронить свое достоинство.
Волчок лежал под кустом, скрючившись от боли, и скрипел зубами, чтобы не стонать. Лоб его покрывала испарина.
Набежавшие люди окружили корчившегося от боли мальчика. Святополк с мольбой обратился к ним:
— Лечец есть средь вас?
— Нету, князь. В Малой Жене была знахарка, так ноне зимой померла.
Прибежали
— Что стряслось?
— Волчок помирает, — схватил за руку кормильца княжич. — Пособи, Варяжко.
Из глаз отрока вот-вот готовы брызнуть слезы. Дело пестуна утешить княжича, успокоить. А как?
— Не печалуйся, Святополк, так, видно, Богу угодно. Не от души, наверное, этот дар был. Мы тебе другого купим.
— Другого нет такого, — осерчал княжич.
Варяжко хотел ласково огладить кудри княжича, но тот гневливо отбросил его руку.
— Он, кажется, меду переел, — сказал вдруг Хотка.
— Верно, — обрадовался Святополк, что хоть кто-то угадал причину мучений его холопа. — Что делать-то? Что?
— Надо скоренько в воду его, — посоветовал Хотка, — оно, может, и обойдется.
Святополк ухватился за совет, как утопающий за соломинку:
— Тащи его в воду. Слышь, в воду.
Талец подхватил мальчика, вскинул на руки, понес к озеру.
— Еще б воды ему горячей внутрь, — посоветовал опять Хотка.
Побежал кто-то из местных к избам воду горячую искать. Святополк до самой воды шел рядом с Тальцом, подбадривая Волчка:
— Держись, Волчок. Держись, не помирай. Слышь?
— Слышу, князь, — сипел бедный Волчок, напрягаясь до синевы, стонал: — Ой, худо! Ой, смертынька!
Талец вошел в воду почти по пояс, стал осторожно опускать мальчика в воду.
— Не зальешься? — спросил его.
Не, — сипел Волчок, ловя пятками илистое дно.
С берега княжич наказывал Тальцу:
— Будь подле. Слышь?
— Хорошо, хорошо, князь, не беспокойся.
Прибежал смерд с горшком горячей воды, зашел в воду, силком напоил Волчка. Не дождавшись, как помрет мальчишка, люди стали расходиться.
— Все туда же, на место судное, — велел Варяжко. Дружинникам что? По приказу и живут, и головы кладут— пошли, куда велено. Обельные ослушаться боярина тоже не посмели, потекли все опять туда же, к лавке той, у стены. Воротились на свои места и Костка с Хоткой. Остались только кормилец с княжичем на берегу да в воде Талец с Волчком.
— А тебя не касаемо? — крикнул ему Варяжко.
— Слышу. Да кабы мальчишка не залился.
— Я здесь Тальцу велю быть, — обернулся сердито Святополк на кормильца, щуря черные глаза. — Быть здесь велю.
— Хорошо, — с готовностью согласился Варяжко, — но тебе, Святополк Ярополчич, там бы надо быть. А?
Княжич отмахнулся рукой, но кормилец не уходил. Потом сказал ему негромко, чтоб сидящие в воде не слышали:
— Все в твоей воле, Святополк. Так будь же князем, начал суд — кончай.
— В моей воле, сказываешь? — переспросил княжич, все так же недобро щурясь.
— Истинно так, дорогой.
— Так пойдем.
В голосе княжича такое, что кормилец, идучи за ним, жалел уже, что настоял на своем. И один бы управился, чего там.
Пришли. Сели опять на свои места. Варяжко прокашлялся, чтобы голос звучал по-господски, и сказал:
— Уразумел, Хотка, за что осужден ты к продаже?
— Уразумел, боярин.
— Вот мы и утверждаем… — Варяжко обернулся к княжичу, поощряя его к знаку утвердительному, но тот и бровью не двинул, не то что головой. В отроческих чертах его увидел Варяжко непреклонность отцовскую, в глазах темных — недетскую решимость.
«Ой, кончать скорей надо, — не на шутку встревожился Варяжко. — Искры сыпятся, огню быть».
— Ну, — обернулся он к Хотке, — слыхал, что мы вздумали? Так тому и быть.
«Аминя» молвить Варяжко не успел, княжич вскочил с лавки и крикнул звонко и громко:
— Нет! Я продажу с него снимаю!
От крика этого замерли все, тихо стало, хоть траву слушай. И тут Хотка упал на колени, ударился лбом о землю.
— Спасибо, князь, — сказал, едва сдерживая рыдания. — Век за тебя Всевышнего просить стану.
Ничего не ответил Святополк, вскочил, повернулся и пошел скорым шагом к озеру, где Талец Волчка вымачивал.
Крепко задумался Варяжко, наморщив чело и прикрыв глаза. Хотка неслышно поднялся с колен. Уходить не решался, зная, задетая гордость боярина выхода ищет и уж лучше не тревожить его.
Кашлянул с чего-то Костка и словно разбудил боярина. Поднял он голову и рукой махнул несколько раз, разгоняя собравшихся. Всех, всех. И жителей, и дружинников своих гнал прочь. Двинулись было с места и Костка с Хоткой, но Хотку боярин рукой остановил. Когда остался перед ним только он, Варяжко сказал:
— Вину тебе за перетес княжич простил по душевной щедрости своей. Но я обиду князю без следа не могу оставить. А потому назначаю тебе три гривны продажи.
— Но, боярин…
— Не перечь, — нахмурился Варяжко, — ежели худшего себе не желаешь. Продажу эту взыскиваю ныне же.
— Но у меня нет таких кун.
— С тобой конь. Не очень борз, но я назначаю за него эти куны. Аминь.
Варяжко поднялся с лавки, давая понять, что разговор окончен. Затем поманил пальцем одного из дружинников и велел:
— Поедешь с этим до полпути. А там, забрав коня его вместе с седлом, воротишься.
— Слушаюсь, — поклонился дружинник и тут же махнул рукой Хотке: — Побежали.