Святополк Окаянный
Шрифт:
В канун нового Купалы говорил Ладе Ждан:
— Пошла бы, доча, на костры купальские. Повеселилась бы. Глядишь, встрела бы кого надежного.
— Не пойду я, тятя. Отвеселилась уж.
— Да ты что? Старуха, что ли? Еще встренешь свово молодца.
— Встрела уж. Хватит.
— Ну обожглась поперву, с кем не бывает. Сходи, Лада.
Нет. Не шла Лада на купальские веселья. И огорченный Ждан в душе клялся: «Встрену сукина сына, убью. За Ладу — убью». Но, с другой стороны, ежели б не «сукин сын», то и Светозара б не было. И все как-то нараскоряку получалось. И прибить бы его надо, и хотя бы узнать: кто? Наверно, Лада и сама
А Светозар рос, начал уже сносно лепетать и ходил за дедом как приклеенный, чем тот очень гордился. Встречал их на улице сосед Лютый, подковыривал:
— С кем же это ты, Ждан, такого сынка смастерил?
На что Ждан, ничуть не обижаясь, отвечал весело:
— Да уж не с вепрем, соседушка. Верно, сынок?
— Вено, — отвечал Светозар, не понимая, о чем речь, но догадываясь, какой ответ будет приятен отцу.
Поскольку Ждан не мог и часа сидеть без дела, и внук его проникался такой же ненасытностью к работе. Чинил ли Ждан сбрую, строгал ли доски, убирался ли в сарае, во дворе, Светозар требовал и для себя доли в этой работе. Приходилось Ждану выстругивать для сына игрушечные грабли, лопату, метлу. Но когда Ждан взялся пилить дрова, а Светозар потребовал себе того же, тут уж лодийщик не знал, как выйти из положения. Ясно, если ребенок возьмется за противоположную ручку пилы, то никакой пилки не получится. Он будет лишь мешать работе. Но в то же время Ждан не мог отказать любимцу в его желании трудиться, понимая, что именно из таких «игрушек» и вырастет в дальнейшем мастер своего дела.
— Понимаешь, сынок, в пилке очень важно крепко держать бревно. Понимаешь?
— Угу, — кивал Светозар.
— Коль бревно не держать, то никакой пилки не получится. Поэтому сделаем так. Ты будешь держать бревно, чтоб оно не шевелилось, а я стану пилить. Хорошо?
Уложив бревно на козлы, в которых оно уже никак шевельнуться не могло, Ждан посадил на него Светозара и наказал:
— Держи, сынок, чтоб не шевелилось.
Ждан начал пилить, искоса посматривая на Светозара. Отпилил один чурбак, похвалил помощника:
— Молодец, сынок. Хорошо держал. Давай передвинем бревно-то. Иди возьми тот конец.
Светозар слез с бревна, побежал к дальнему концу, ухватился за него. Ждан осторожно приподнял бревно, чтобы не зашибить мальчонку, передвинул вперед:
— Ну держи опять, сынок.
И опять громоздился Светозар на бревно, поближе к распилу, садился верхом:
— Пили.
Так распилили одно бревно, второе, взялись за третье. Таскать одному двуручную пилу, конечно, было не очень легко. И Ждан стал делать остановки, чтоб передохнуть. Ребенку эти передышки не нравились, он хмурился. И наконец не выдержал, ударил деда кулачком по лицу и приказал:
— Пили кале!
Для Ждана эта детская оплеуха была столь неожиданна, что он в первое мгновение не знал, что и сказать. Начал пилить, исполнять приказание нетерпеливого внука. Потом стал улыбаться, а отпилив чурбак, рассмеялся. Бросил пилу, подхватил на руки помощника своего, потащил в избу.
— Это ты так отца? А? — говорил внуку с притворным возмущением. — Ничего себе. Ах ты «пили кале»! Мать, — закричал он весело с порога. — Сынок-то што учудил, дал мне по морде и приказал: «Пили кале!»
Жена неожиданно приняла сторону внука:
— А кто ж его тому выучил-то? Ты, ты, старый хрен. Не ты ли все время покрикиваешь: скорее, скорее, скорее. Вот и тебя поторопили. Верно, Светозарушка?
Мальчик кивнул утвердительно, он не понимал, отчего так развеселился отец. А Ждан все смеялся, смеялся. И даже когда сели обедать, Ждан, черпая из общего горшка похлебку, нет-нет да и прыскал, взглядывая на серьезного внука. И досмеялся.
Мальчик, зачерпнув похлебку, поднес ко рту ложку и молвил с укоризной:
— Ел бы, сталый хлен.
Вот тут уж пришлось хохотать всему застолью. Внук оказался примерным учеником.
Ослепление
Польский князь Болеслав Храбрый, породнившись с киевским князем через дочь свою Ядвигу, счел, что теперь обезопасен на восточных границах. И задумал разделаться с пруссами, которые так жестоко расправились с епископом Войтехом. Конечно, Войтех был только поводом к войне. Болеслава увлекала идея расширения Польши до Варяжского моря, потом, может, и дальше, а в будущем и провозглашение себя королем Польши.
В свое время изгнанного из Праги епископа Войтеха Болеслав приласкал, приютил у себя в Гнезно с дальним прицелом обратить ссору епископа с чешским князем в свою пользу. Более того, поскольку Войтех являлся родственником германского императора Оттона, это тоже учитывал Болеслав в своих планах, рассчитывая в будущем сделать императора если не союзником, то хотя бы стороной, не мешающей ему воевать с соседями.
Сам Войтех, человек искренний и честный, глубоко верующий и увлеченный идеей христианизации языческих племен, и не подозревал, что всеми своими действиями невольно льет воду на мельницу воинственного польского князя. Даже гибель его от рук язычников-пруссов была использована Болеславом для задуманного им великого дела. Едва узнав о гибели Войтеха, он немедленно снарядил боевой отряд и отправил его к пруссам с единственной целью найти тело Войтеха и привезти в Гнезно.
Гроб с прахом страдальца за веру был торжественно поставлен в церкви, и по настоянию Болеслава Войтех был причислен к лику святых.
На эти торжества был приглашен германский император, прибывший в Гнезно с огромной свитой. На прием высокого гостя Болеслав не пожалел ни казны, ни времени. А главное — Оттон согласился с Болеславом, что коль в Гнезно покоятся мощи святого Войтеха, то здесь надлежит быть и епископату. Это устраняло зависимость Польши от империи, давало ей некую свободу в церковных делах.
Прогуливаясь с Оттоном на лужайке перед дворцом, Болеслав, изображая праведный гнев, молвил вроде бы мимоходом:
— Отмстить надо нечестивцам за смерть великого Войтеха.
— Да, — согласился император, — сего попускать не след.
Это краткое императорское «да» и нужно было Болеславу, как благословение похода на пруссов: что ни говори, а родственником Войтех был императору, а не Болеславу. Князь, услышав желанное «да», тут же увел разговор в сторону, чтобы не вздумал Оттон предложить свою помощь в отмщении Войтеха, что подразумевало бы и невоенной добычи. А делиться Болеслав Храбрый не ни с кем, даже с императором. Втайне он лелеял мечту стать в будущем королем великой Польши. Но пока Польша была слишком мала, чтобы называться королевством. Ее еще предстояло сделать великой, и на это Болеслав употреблял все свои силы, не останавливаясь ни перед какими средствами, не щадя никого, даже родных.