Святоша

Заварелли А.

Мысли о том, кто из нас должен быть сверху и выполнять всю работу, улетучиваются, когда он отстраняется. Без ощущения его тела, без его объятий, холодно, и я дрожу, а Рори снимает свою толстовку и протягивает ее мне.

— Здесь немного прохладно, — извиняется он. — В доме еще нет центрального отопления. Все еще идет ремонт.

— Я вижу.

Я провела все утро в его холостяцкой берлоге, изучая ее по частям. Плиты гипсокартона и столярное оборудование в изобилии, обстановка пыльная и до завершения ремонта еще далеко. Пол разобран, половина стен отсутствует.

Но благодаря пространству и моему разуму, заполняющему пробелы, я вижу все совсем иначе.

Я попыталась представить его жилище таким, каким бы его увидел Рори. Как дом для семьи, потому что здесь три спальни. Он очень любит кухню, где, я полагаю, он представляет, как будет ужинать с женой. Дети будут играть в гостиной, и, наверное, там будут собака и кошка.

Он поселится здесь. Обустроит здесь быт.

Учитывая, что к тому времени, как я закончу с ним, он не будет затрахан мной до смерти.

Во рту не осталось и остатка сладости от поцелуя Рори. Теперь он горький, и меня передергивает, и я уже ненавижу эту женщину, и, конечно, я ее не знаю. Но, может быть, будет лучше, если я так облажаюсь, что он никогда не встретит ее, потому что тогда я получу то, чего хочу, даже если не знаю, почему я так этого хочу.

— Ты сам занимаешься ремонтом? — спрашиваю я, потому что мне нужно что-то сказать и не думать о том, о чем я только что думала.

— Ага, — кивает он. — По большей части. Парни помогают время от времени. Но мне нравится работа. Рукам есть чем заняться.

— Ты имеешь в виду, когда ты не метелишь кого-нибудь вечером по четвергам?

Рори улыбается мне, и у него появляются ямочки, но я не улыбаюсь в ответ, потому что действительно думаю о том, что еще он делает этими руками.

Я отворачиваюсь и иду к открытой кирпичной стене в дальней части помещения.

— Сохранишь это?

— Теперь, когда ты до нее дотронулась, — отвечает он. — Как я вообще могу с ней расстаться?

Я бросаю взгляд через плечо и ловлю Рори на том, что он смотрит на мою задницу. Это радует.

Я уже начала сомневаться.

Рори продолжает ускользать от меня как раз тогда, когда все набирает обороты, и это проблема, с которой я еще не сталкивалась.

— Наслаждаешься видом?

— Всегда, — ухмыляется он. — Еще лучше я буду наслаждаться им в душе через две минуты.

— Извини, — говорю я с зевком. — Уже принимала его утром, пока ждала тебя. Что, кстати, больше не повторится.

Рори все еще зациклен на идее, что я окажусь с ним под душем, и теперь он пускает в ход тяжелую артиллерию. Срывает с себя футболку и расстёгивает пояс на брюках.

Он забывает, кто я.

Любитель.

— Последний шанс.

Он подмигивает, а я ухмыляюсь.

— Пас. Мне все равно нужно домой и еще прикупить кое-что из одежды

— Я тебя подвезу, — говорит он. — Мне нужно всего десять минут или около того.

— Конечно.

Салютую ему чисто в шутку и снова сажусь на диван, постукивая пальцами по бедру.

— Скарлетт.

Рори серьезен. А он никогда не бывает серьезным. Я

поворачиваюсь, и мне не нравится то, что я читаю в его глазах.

— Не исчезай от меня снова.

Моя улыбка слабая, как и мои заверения.

— Даже не мечтаю об этом.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Рори

Скарлетт молчит всю дорогу, пока я везу ее домой.

И нервничает тоже.

Я не спрашиваю ее почему, потому что это только даст Скарлетт повод отказаться от нашего сегодняшнего свидания. Сходить на которое, кстати, и было ее идеей.

У меня и в мыслях не было ехать в Нью-Йорк, чтобы сыграть в карты, но если это позволит мне побыть с ней, я соглашусь.

Скарлетт не позволяет мне открыть для нее дверь машины и дает право плестись за ней по лестнице. Наверху ее встречает рыжий кот, и Скарлетт колеблется, словно хочет погладить его, но потом оглядывается через плечо и решает не делать этого.

Скарлетт никогда не узнает об этом, но я вижу в ней сходство с самим собой.

И я вижу, каким я мог бы стать, если бы Найл не взял меня под свое крыло и не помог мне разобраться с моим дерьмом.

Совершенно очевидно, что никто никогда не делал того же для Скарлетт. Она не принимает ни милости, ни сочувствия, ни даже доброго слова. Она ненавидит весь мир и всех живущих в нем. А внутри, под слоем фальшивой приторности и лжи, ее переполняет ярость.

Она не хочет, чтобы кто-то знал об этом. Чтобы кто-то увидел в ней эту уязвимость. Мне самому хорошо знакомо это чувство. Вот почему я раньше выбивал всю душу из любого парня, который думал, что может на меня рот разевать.

Я думал, что это делает меня мужиком, но я стал от этого только своим злейшим врагом. Превратился в копию своего отца. И я не мог сдержать свой гнев.

Но теперь все изменилось. Как и я.

Люди никогда не воспринимают меня всерьез, потому что я всегда шучу. Скарлетт тоже думает, что она меня раскусила.

Вот почему, когда она делает такие вещи, как эта - когда она не останавливается, чтобы погладить кошку, которая жаждет ее внимания, боясь, что это даст мне какую-то информацию о ней – я не виню Скарлетт за это. Но регистрирую это. Фиксирую все, что она делает.

И когда-нибудь мы распакуем этот багаж, который Скарлетт носит с собой.

Только не сегодня.

Скарлетт засовывает ключи в дверь и начинает возиться с замками. Точнее, всеми шестью. И если на ее двери их шесть, то я могу только представить, сколько их на ее сердце.

Когда ей удается открыть баррикаду своей квартиры, Скарлетт впускает нас внутрь.

Взглядом прохожусь по бардаку, пока Скарлетт незаметно проверяет каждую комнату на наличие невидимых угроз.

И снова я не окликаю ее, потому что использую эту возможность, чтобы впитать ее личное пространство.