Святослав Великий и Владимир Красно Солнышко. Языческие боги против Крещения
Шрифт:
С божьей помощью монахини завели не только большой огород, теперь дававший почти все овощи к столу, но и корову, десяток овец, кур и теперь собирались посадить гусыню высиживать потомство. А еще в трапезной у окна встал ткацкий стан, и два других ждали своей очереди, чтобы разместиться в пристройке, которую спешно возводили для хозяйственных нужд. Монастырь обрастал большим хозяйством. Немалая заслуга в том была бывшей княгини. Помня свой изяславльский опыт, Рогнеда принялась за дело с княжеским размахом, иногда приходилось и осаживать, напоминая, что основное для монахинь все же моление, а не только послушание на дворе. Но игуменья Ирина видела, что затеянное Анастасией приносит немалый доход уже сейчас, а в будущем даст
Рогнеда блестела на Блуда глазами, радуясь его приходу. Тот вдруг вспомнил, как сначала не любила его молодая княгиня, пока он не стал кормильцем маленького увечного Ярослава. Много сил вложил в этого княжича боярин, много раз плакал от его требований Ярослав, а у самого Блуда сердце кровью обливалось, но кормилец заставлял и заставлял малыша вставать на ножки, пересиливая боль и страх. Страх перед болью был даже сильнее самой боли, а бороться с ним гораздо тяжелее. Как объяснить совсем маленькому человечку, что надо себя пересилить, чтобы справиться с увечьем? Где лаской, где силой, но Блуд сумел это сделать, Ярослав встал на ноги вопреки всем предсказаниям, он ходит, хотя и хромая, сидит в седле и бьется на мечах, пусть и не так споро, как братья. Но это пока, Блуд твердо знает, что воля у княжича уже есть, эта воля поможет ему стать сильнее братьев!
Вот это — душевная боль за хромого княжича — объединяло Блуда и княгиню сильнее всего. Рогнеда посмотрела на Ярослава, копавшего огород, и вдруг сжала запястье боярина:
— Спасибо тебе за сына! Если б не ты, сиднем сидел бы Ярослав…
На глаза Блуда навернулись слезы:
— Да что я… он сам молодец!
Княгиня склонилась чуть не до земли:
— Нет, твоя заслуга, что княжич ходит и в седле сидит. Мой материнский поклон тебе!
Блуд бросился поднимать Рогнеду:
— Что ты! Что ты! Полно!
А к ним уже спешила игуменья Ирина. Потом Блуда с Ярославом кормили монастырским обедом, поили чаем с медом и потчевали засахаренными яблочками. Боярина поразила простота обстановки, струганые столы и лавки, простая посуда, зато очень понравилась еда и душевность обращения. Незаметно пролетел целый день, им совсем не хотелось уходить. Монахини посмеивались над Ярославом, обещавшим завтра прийти и перекопать весь оставшийся огород, просили переговорить с князем, чтобы отдал им под покос землю, что за тыном до самой реки, рассказывали о своих планах завести не одну корову, а несколько…
Когда вышли из терема, на небе уже вовсю светили первые звездочки. Обе лошади стояли, спокойно жуя свое сено, откуда-то издалека доносился собачий лай, перекрикивались две бабы. Блуд подумал, что с удовольствием остался бы в монастыре и сам. Но надо было возвращаться, монахинь уже звали к вечерней службе, потому кормилец с княжичем попрощались с Рогнедой и остальными и потянули своих коней со двора. Уходить не хотелось не только людям, но и лошадям, те не слишком торопились за ворота.
— Ты часто у матери бываешь?
— Часто, — кивнул Ярослав.
— А Всеволод?
— Нет, он не любит. Там работать надо, мать не сидит без дела. Они все не сидят.
Блуд вспомнил порядок на дворе, сытную трапезу и общее довольствие и вдруг поинтересовался:
— Им кто помогает? Деньги откуда?
— А никто не помогает. Есть там один Ефим Косой, и все. А деньги зарабатывают. Рукоделием да вон урожаи растят. Что можно, делают сами, покупают мало, только свечи.
Княжич говорил, как взрослый человек. Хотя он и есть взрослый, в таком возрасте многие уж женятся. Но у княжича его беда
Сама бывшая княгиня в тот вечер долго благодарила господа за то, что надоумил Владимира приставить к Ярославу именно Блуда. А ведь как сначала сопротивлялась сама! Рогнеда почти облегченно вздохнула: с таким наставником, как Блуд, Ярослав не пропадет! На сердце полегчало от того, что увидела — кормилец по-прежнему любит ее мальчика, готов жизнь за него отдать, поможет, чем сможет.
На княжьем дворе настоящий переполох, девки зачем-то гонялись за голубями. Немного понаблюдав, Мальфрид удовлетворенно улыбнулась и поспешила к своему возку. Пора уносить ноги, не то вернется князь, будет не слишком доволен. Бывшая княгиня при любой возможности навещала нынешнюю, точно и не держала никакой обиды на Анну за потерю мужа и своего положения. Вот и теперь, воспользовавшись тем, что ее боярин собрался в Киев, заторопилась вместе с ним. Мальфрид с первого дня взяла нового мужа в руки, терпел, потакал и делал все, что ни потребует.
Сейчас велела подождать в возке, пока сама поболтает с княгиней. Неуклюжий, толстый боярин Старой посопел, но возразить не посмел, тем паче что князя нет дома, а княгиня Анна его не слишком жаловала. Так и сидел в возке, обливаясь потом от желания вылезти размять ноги и еще от голода. Сама, небось, у княгини что вкусное ест, а его тут оставила. Сколько еще ждать? Мальфрид сидит у Анны подолгу.
На сей раз справилась удивительно быстро. Глядя на свою дражайшую супругу, идущую широким шагом к возку, Мотей Старой даже вздохнул: эх, милая, где ж ты была лет этак двадцать назад, когда он мог и на коня сесть, и девкам жару задать? Теперь вон толст до необъятности, неповоротлив и бессилен по ночам. А Мальфрид еще молода и горяча, потому молчит боярин, видя, как из ее ложницы тенью ускользает очередной рослый красавец.
Боярыня подошла к возку, поморщилась, убедившись, что за время ее отсутствия муж ни капли не похудел и по-прежнему занимает большую часть сиденья, оставляя ей слишком мало места, но подобрала подол и полезла пристраиваться рядом. Другого места все равно нет. Старой с удовольствием приобнял свою дражайшую супругу, делая вид, что попросту вжимается в стенку возка, освобождая для нее побольше пространства. Та не поверила, толкнула:
— Ну-ка, двинься еще!
Но двигаться и впрямь было некуда. Мальфрид вздохнула: надо все же потребовать сделать возок пошире, если хочет с ней ездить, а то так и ребра поломать недолго. Под предлогом излишнего веса Старого она уже давно не допускает мужа к себе на ложе. В первые ночи попробовала, потом долго охала, держась за ребра, здоровенное пузо боярина припечатывало ее так, что глаза лезли на лоб. Но Старой и не настаивал, для него уже давно главными стали мед и хороший кусок мяса. Легко найдя ему замену, Мальфрид перестала жаловаться на судьбу и теперь жила в свое удовольствие.
А доставлять себе удовольствие она умела не только по ночам и на ложе. Вот сейчас, мелочь, но приятная… Боярыня хихикнула от мысли о том, что последует за ее появлением на княжьем дворе. Старой, почувствовав, что радость Мальфрид неспроста, насторожился, ох, подведет его жена под неприятности!
— Чему радуешься-то?
Та оглянулась, дернула плечиком:
— Да так… Солнышко светит, птички поют…
Муж подозрительно вгляделся в довольное лицо боярыни:
— Птички и вчера пели.