Святотатство
Шрифт:
— Но какой смысл удерживать его в Риме? — пожал плечами я. — Отправившись в Испанию, он сможет награбить немало добра и расплатиться с долгами.
— Да, если его не убьют. Цезарь известен своим безрассудством. Помнишь пиратов?
То была громкая история. Будучи квестором, Цезарь был захвачен в плен пиратами, которые требовали за него выкуп. При этом он вел себя до крайности надменно и требовал, чтобы размер выкупа соответствовал его высокому положению. Захвативших его пиратов он осыпал упреками и бранью, обещая, что после освобождения вернется во главе флотилии и повесит их всех на мачтах. Ярость пленника, по всей видимости, сильно забавляла пиратов, тем не менее они обращались с ним более или менее почтительно. После того как выкуп был получен, Цезаря отправили в ближайший римский порт. Он незамедлительно собрал флотилию, вернулся и распял всех пиратов на мачтах, то есть в точности выполнил свое обещание. Подобного рода истории очень по душе римлянам, и некоторое время Цезарь был настоящей знаменитостью.
— Значит, кредиторы Цезаря хотят твердых гарантий? — уточнил я. — Но что он может сделать? Он выбросил на ветер столько денег, что теперь даже тога, которую он носит, вряд ли принадлежит ему. Конечно, должность верховного понтифика, которую он занимает, весьма почетна, но она не из тех, где можно сорвать куш.
— По городу ходит еще одна сплетня, — сообщил Милон. — Поговаривают, нашелся человек, готовый поручиться за Цезаря перед кредиторами. Или предоставить огромный заем, который позволит ему расплатиться с прежними долгами.
Ситуация начала проясняться.
— И этого человека зовут Красс, — проронил я.
— Не трудно догадаться, — усмехнулся Милон. — У кого еще в Риме есть такие деньги?
— Красс не из тех, кто любит заниматься благотворительностью. Цена, которую он потребует, будет очень высокой. Но чем Гай Юлий Цезарь может быть полезен Марку Лицинию Крассу?
— Я отдал бы многое, чтобы узнать это, — заявил Милон.
3
Дом Мамерция Эмилия Капитона располагался в престижном квартале на холме Авентин, откуда открывался восхитительный вид на Большой цирк. Когда я поднимался на холм, в нос мне ударил запах ладана, долетевший из находившегося неподалеку храма Цереры. Глянув вниз, в долину, я невольно остановил взгляд на великолепном новом доме Лукулла. В прошлый раз, когда я поднимался на Авентин, дом еще стоял в лесах, но в городе уже никто не сомневался, что он станет одним из самых прекрасных и величественных зданий Рима. Построить столь грандиозный дом Лукуллу позволила щедрая военная добыча, захваченная в Понте и Азии. Он не был так богат, как Красс, но в отличие от последнего, стремившегося использовать деньги для приумножения своего состояния, Лукулл потакал своей страсти к роскоши.
Гости уже собрались в триклинии, и, войдя, я сразу возлег на трапезное ложе. Гермес снял с меня сандалии и, готовый к услугам, замер около моего ложа. Я приказал ему не раскрывать рта и внимательно наблюдать за тем, что происходит вокруг. Как ни странно, он повиновался.
Согласно обычаю Капитон пригласил на обед весьма разношерстное общество. Впрочем, количество выдающихся граждан было несколько чрезмерным, и это давало основания предположить, что в следующем году он намерен осуществить свои политические амбиции. Самое почетное место занимал Марк Пупий Пизон Фруги Калпурниан, избранный в этом году одним из консулов. Как и его коллега Мессала Нигер, он был всего лишь политическим временщиком, не имеющим особого влияния. Подобно многим напыщенным ничтожествам, он требовал, чтобы его величали всеми полученными при рождении именами, не удовлетворяясь каким-нибудь одним из них. Люди, уверенные в собственном величии, предпочитают, чтобы их называли одним-единственным именем, так как не сомневаются, что спутать их с кем-либо невозможно. Так, у нас есть Александр, Марий, Сулла, Помпей, Красс, и, не будем забывать, Цезарь. Остерегайтесь людей, которые носят одно имя.
На хозяйском ложе возлежал также понтифик Квинт Лутатий Катул. Катул по праву считался одним из величайших граждан современности, но звезда его, подобно звездам Гортала и Лукулла, начала клониться к закату, ибо ныне власть прибирали к рукам честолюбивые военачальники. Между Катулом и Пизоном возлежал сам хозяин, Капитон.
Напротив меня расположился Луций Афраний, которого, как и Капитона, можно было отнести к разряду людей, которые, несмотря на знатное происхождение, остаются в политике незначительными игроками. Несколько лет назад, впрочем, он занимал должность претора. Кем были соседи Афрания справа и слева, ныне ускользнуло из моей памяти, следовательно, они не представляли для меня интереса. Моими соседями по трапезному ложу, напротив, оказались весьма любопытные личности. Справа от меня, рядом с головным ложем, возлежал поэт Катулл, который, в отличие от великого Катула, писал свое имя с двумя «л». Последние несколько лет он шатался по домам состоятельных римлян, напрашиваясь на званые обеды, а в свободное время писал стихи. Знатоки литературы уверяли, что стихи эти вовсе не дурны. В большинстве своем сочинения Катулла были посвящены некоей загадочной и чрезвычайно жестокосердной особе по имени Лесбия. Согласно общему мнению под этим именем скрывалась Клодия, известная не только своей жестокостью, но и любовью к поэзии. Катулл жил в доме Целера, но я отнюдь не был уверен, что между ним и Клодией существовала любовная связь. Будь это так, он бы вряд ли остался в живых.
Моим соседом слева, к немалому моему удивлению, оказался не кто иной, как юный Аппий Клавдий Нерон.
— Сегодня мы встретились с тобой уже дважды, молодой Нерон, — заметил я. — Если верить во всю эту восточную астрологическую чепуху, можно предположить, что наши звезды приблизились друг к другу.
— Звезды тут совершенно ни при чем, Деций, — ответил Капитон. — Я пригласил Клодия, но он, узнав, что на обеде будешь ты, прислал вместо себя юного Аппия Клавдия.
Все собравшиеся громко расхохотались, а лицо Нерона стало таким же багровым, как лицо Суллы. В Риме считается весьма остроумным потешаться над робкими юнцами, слабоумными и увечными. В сердце моем шевельнулась жалость к молодому человеку.
— Никто не хотел оскорбить тебя, Нерон, — изрек я. — Все мы не властны сами выбирать себе родственников. Среди моих немало таких, с кем я предпочел бы не иметь ничего общего.
— Ты имеешь в виду Непоса? — вставил Афраний.
Мой двоюродный брат Метелл Непос, в отличие от прочих представителей нашего семейства, был ярым сторонником Помпея. В позапрошлом году Непос был избран трибуном, но стяжал на этом поприще лишь печальную славу. При поддержке Цезаря он пытался вернуть Помпея из Азии, дабы тот вступил в борьбу с Катилиной, и даже настаивал на заочном избрании Помпея консулом. Сенат решительно воспротивился подобному намерению, и в результате Непос лишился своей должности. Он бежал из Рима к Помпею, преследуемый целой когортой патрициев. Что касается Цезаря, который в любых обстоятельствах умел выходить сухим из воды, он помирился с сенатом и сохранил за собой должность претора.
Обведя глазами возлежавших за столом, я отметил про себя, что среди них, как это ни удивительно, нет друзей Цезаря, который славился умением находить себе друзей и сторонников повсюду. Катул ненавидел его, так как Цезарь в свое время попытался отнять у него государственные субсидии на восстановление храма Юпитера Капитолийского и передать эти деньги Помпею. Катулл-поэт наверняка подозревал, что Цезарь был одним из любовников Клодии. Среди знатных римлянок почти не осталось таких, кого Цезарь не удостоил бы своим «особым» вниманием. Афраний принадлежал к партии аристократов, следовательно, являлся политическим противником Цезаря. То же самое можно было сказать и про Пизона. Да, весьма странно оказаться на обеде, где нет ни единого сторонника Цезаря, вертелось у меня в голове. Но скорее всего, так вышло без всякого умысла со стороны хозяина.