Шрифт:
Часть 1.
Под ногой хрустнула случайная ветка. Беринг вздрогнул и резко обернулся. Никого. Пусто до самого перекрёстка.
Он никогда не бывал в этом районе. И даже не подозревал, что подобные места существуют в его родном городе.
Это не трущобы, нет – ничего подобного. Более всего, эти ряды кирпичных трёхэтажек напоминали… игру в песочнице. (Сравнение понравилось, и Беринг улыбнулся.) Будто ребёнок лет пяти или шести смочил водою песок (вполне возможно из своего "краника"), затем насыпал из этого кирпичного (местами серого)
Хлопнула дверь, на заднем дворе показался мужик в белой майке, подтяжках и тапочках. Швырнул в мусорный бак пакет и закурил. Закурил прямо у мусорки. Курил с истеричной поспешностью, втягивая в себя дым и сигарету. Беринг опустил глаза и сделал вид, что ничего не видел. По опыту знал, что лучше на такие сцены не пялиться.
"Брикет получился отличный. Просто замечательный, – фантазировал Беринг. – И увидел творец, что это хорошо. И был вечер, и было утро. День второй: мальчишка разделил песочную "колбасу" на ровные однообразные гексаэдры… это такие геометрические фигуры, как прямоугольники, только в объёме. И увидел, малец, что это не хорошо и потерял к своей "постройке" всяческий интерес… Хорошо хоть не растоптал".
На этих домах не было балконов, не было резных аркад, или портиков, или колонн. Из украшений присутствовали только маленькие жестяные навесы над входными дверями. И вполне возможно Беринг оказался прав: архитектору не понравилась его работа.
Один из "зазоров" между домами был шире остальных. Беринг заглянул в эту щель и понял, что добрался до цели пути. Он не увидел номера дома или какого-то особого знака – просто понял. Чутьё подсказало. Чуйка в его работе значила многое.
Одноэтажный бревенчатый дом, высокий каменный цоколь, окрашенный голубой "жизнерадостной" краской. В цоколе прорезано арочное оконце (в те былинные времена, когда строилась эта хибара, заботились о красоте). На окне кованая решетка, на решетке – сумка-авоська. "Болтается, как пиратский флаг". Беринг впервые увидел подобного рода сумку, но сразу узнал её – мать рассказывала, когда была жива.
Беринг наклонился и постучал в стекло. Через некоторое время в глубине жилища мелькнула тень, и водянистые глаза рыбы "всплыли к поверхности". Рыба смотрела не более секунды, кивнула и сделала пальцами знак: "Скоро буду. Не суетись".
– Куда пойдём? – спросил Беринг.
"Рыба" равнодушно пожал плечами. Мол, тебе нужно ты и решай. Он явно не стремился к беседе.
– Обычно ты, где бухаешь? – забросил удочку Беринг, и оказался прав – Рыба оживился.
– По-разному. Если с бабками подсос, то дома, с соседом. – Рыба громко икнул и с опозданием прикрыл рот ладонью. – А если при деньгах то иду к "Дюше".
– Пошли, – сказал Беринг, не уточняя куда.
"Дюша" оказалась пивной разливухой в двух кварталах на север, почти уже в пригороде. Над входом заведения висела табличка "Чуткий кавалер". Когда-то здесь торговали парфюмерией, и владелец магазина таким изысканным названием стимулировал мужчин делать покупки. Потом в магазине произошёл революционно-эндогенный ребрендинг: вместо множества стоек с разнообразными флаконами установили одну стойку с рядом однообразных разливных "гусаков", пространство зала наполнили духовным содержанием – столиками и стульями.
Дела пошли бойчее.
Значительно.
Беринг спросил, почему "Дюша"?
– Всё просто, – ответил Рыба и запустил губы в кружку
Пил долго… бесконечно долго… закрыв глаза и постанывая от блаженства. Так, вероятно, пьёт старая лошадь стоя у колодца. Надеясь, что день скоро закончится, и не нужно будет идти на работу.
Противнее всего в Рыбе, в этом… слово "человек" застревает на языке, когда я пытаюсь применить его к этому потрёпанному, засаленному… человеку. Всё же человеку.
Запах. Хуже всего был запах. Смесь давно немытого немолодого тела вкупе со вчерашним (позавчерашним, поза-позавчерашним и так далее до бесконечности) перегаром.
Я хлебанул сразу полкружки, надеясь, что хмель отобьёт обоняние. Так и получилось: остальные несущественные запахи отошли на задний план, мой нос примирился с действительностью.
– Так почему, "Дюша"? – повторил вопрос.
– Бэкроним. Два слога: "дю" и "ша". Дю – душевный. Ша – шевалье. Смекаешь? Нет? Херово. Ты, парень, туповат. – Он жеманно нахмурился. После первой кружки его здоровье (после вчерашнего) значительно поправилось. – Душевный, это какой?
Я пожал плечами: – Какой?
– Душевный, это чуткий.
– Я понял. Шевалье – это рыцарь.
– Вот именно. Всё просто.
Рыба мелко засмеялся, похрюкивая и потряхивая засаленными кудряшками. Удивительное дело, вся передняя половина его головы была лыса, словно коленка буддистского монаха. А с "пояска" на затылке свисали длинные густые чёрные кудряшки без малейших признаков седины. Будто Господь погладил его по голове всемогущей своей рукой, и сдвинул волосы назад.
Рыба заявил, что в этой дыре подают отличное пиво. Стряхнул со щеки (со щетины) пену и сказал, что настала очередь рассказывать Берингу. То есть мне.
– Откровенность за откровенность. Мою лав-стори ты уже слышал, иначе бы не пришел. Давай послушаем твою. Что? Тебя он тоже поимел?
– Нет… Не думаю…– быстро ответил я и засомневался: "Необычная точка зрения. Под таким ракурсом я не рассматривал наши отношения". – Очень надеюсь, что нет.
– Понимаю, – подмигнул Рыба. – Начинай исповедоваться, сын мой.
Не в моих правилах чесать языком. Не в моих. И вообще по жизни, и тем более за свою работу – таким уж я уродился. Помните песню: "Уж таким я на свет народился, уж таким меня мать родила"? Не помните? Ну и ладно, не страшно. Не многое вы потеряли.
Я не болтун, но лишь только я услышал предложение рассказать свою историю – дьявольский огонёк зажегся внутри меня.
Поделиться… честнее сказать, выплеснуть накопившуюся гниль… Едва я понял, что такое возможно, как в тот же миг твердо знал – меня теперь не остановить. Это как самосвал с песком (кажется, я уже что-то говорил о песке?). Если кузов поднят, и масса скользнула вниз, она вывалится в любом случае. Хотите вы этого или нет. Сила тяжести позаботится.
"Лучше ему, чем кому-то другому", – подумал практично.